Волков сердился на себя, на свою нерасторопность. Когда так опрометчиво стал сам жертвою этого увальня Шустова, который, походя, расправился с готовым ко всему агентом, и спокойно пошёл к зазнобе пополнить желудок очередной порцией хлебного вина.
Рядом спала жена Варвара, разметав по белоснежной подушке густые темно—каштановые волосы, которые сейчас казались цвета вороного крыла. Иван Андреевич скосил взгляд, но заметил открытые глаза жены.
– Болит? – спросила она совсем тихо, но Волков уловил её слова.
– Немножко.
– Ваня, – все так же тихо говорила она, – может, хватит с тебя сыскных приключений, – Пора…
– Не надо, – не дал продолжить Иван Андреевич, такой разговор возникал не так часто, но все же давал о себе знать, особенно после случаев, когда помощник по поручениям оказывался больным или раненым в кресле, – не будем об этом. Спи, – и сам закрыл глаза, чтобы не продолжать пустого разговора.
Следуя указаниям Путилина, Жуков с утра направился в артель, в которой работали убитые с Курляндской. Хотя вроде бы старшина и открестился незнанием, но не могли Морозовы все время молчать. О чем—то они говорили, строили планы, кому—то что—то могли сказать. Может и несущественное с первого взгляда для артельщиков, но нужное для следствия.
Старшина насупился и сквозь зубы поздоровался, видимо, больше не ожидая, что сыскная полиция его потревожит.
– Я же в прошлый раз все рассказал, что знал.
– В том и дело, что не все, – каким—то таинственным полушёпотом произнёс Миша. – Мы—то знаем, – и он подмигнул старшине, у которого на лице появилось непонимающее выражение.
– О чём? – спросил он шёпотом.
– О покупке трактира, – таким же тихим голосом произнёс Жуков.
– То ж с пьяных глаз Степан сболтнул, откуда у него такие деньжищи. Трактир—то, ого, сколько стоит.
– В этом ты прав, денег стоит, а Морозовы жили, как голь перекатная. Ты ж видел? – сказал Миша так, между прочим, может проговориться.
– Откель? – изумился старшина, – меня ни разу к себе не водил. Да и некогда по гостям расхаживать, вона сколько работы прибавилось. Степана с семьёй заменить некем. Пока новых людей в артель примем, время пройдёт.
– Это точно. А если Морозов надумал бы уходить из артели, тогда как?
– Да как? Опять же новых искали.
– Не завидное положение.
– Теперь вернёмся к Морозовым. Они с кем приятельствовали?
– В артели ни с кем? А помимо? Этого сказать не могу.
– Понятно. Работали—то они не в пустом месте. А кто—то рядом с ними был?
– Верно, работали они с Коськой и Ефимкой.
– Вот я и хотел бы с ними перекинуться парой слов.
– Сейчас позову, сразу обоих или по одному.
– По одному, – серьёзно кивнул Миша.
Через несколько минут в комнату вошёл невысокий мужчина с проседью бородой. Но Миша обратил внимание на другое, вошедший приволакивал ногу.
– Мне сказал Афанасий, что вы, Ваше благородие, меня звали?
– Точно так, я – помощник начальника сыскной полиции Михаил Силантьевич Жуков. Имею намерение задать несколько вопросов про Морозовых.
– Жаль Степана и детишков его жаль, ни за что, ни про что жизни лишились.
– Как ни про что? – ухватился за последние слова Миша.
– Так что с них было взять? Мышей аль тараканов. Да и те от них посбегали.
– Любопытно. Ты что ж у них бывал?
– Бывал, так меня даже чаем не напоили.
– От скупости?
– Да, вы что, Ваше Благородие, Степан, тот последнюю рубашку с себя снимет, если помочь надо. Не было у них ничего.
– Так вроде бы трое работали…
– Не трое, а все семеро. Правда, с ребятишек толку поменьше, но все равно руки к работе пригодные.
– Так что им денег на прожитье не хватало?
– Я, правда, не спрашивал, но краем уха слышал, что в деревню они деньги все посылали.
– Странно, не находишь?
– Что странного? У каждой семьи своё.
– А ты чего к ним заходил?
– Уж не припомню. Кажется, весточку из дому получил.
– Мог бы в артели об этом сказать?
– По соседству с ними был. Вот и зашёл.
– Хорошо, значит ты у нас…
– Ефим Перегудов.
– Зови Коську.
Константин Степанов оказался молодым человеком двадцати лет. Но таким же щуплым, как и вышедший из комнаты Ефим. Ничего добавить он не мог, сославшись, что Морозовы, как сычи больше молчали. Только и услышишь от них, подай то, не нужно тебе это. И опять, молча, уткнуться в работу и ни слова, ни полслова.
Глава восемнадцатая. Что день грядущий нам готовит…
Утро порадовало солнечными лучами, пробивающимися через просветы между темными облаками. Штабс—капитан, по чести сказать, не знал, с чего начинать день. Снова съездить в трактир, поговорить не только со вчерашними собеседниками – Марией и Семеном Иволгиным, но и с малолетними половыми, которых заметил Василий Михайлович вчера. У них глаз острый, по малолетству многое подмечают, при них не стесняются откровенно говорить.
– Сударь! Видно сразу, что вы сиятельство! – Совсем тихо и с какой—то показной таинственностью в голосе шепчет, догоняя Василия Михайловича, малый лет двадцати в кургузом пальтишке.
– Что тебе? – Спросил Орлов, не останавливаясь.
– Не соблаговолите ли приостановиться на минуточку—с!
– Я?
– Вы, Ваше сиятельство, один минут—с, за угол только! – взгляд малого был до того просительный, что Василий Михайлович едва не рассмеялся. Надо же. Сейчас и он стал одним из участников спектакля, разыгрываемого ежеминутно на улицах столицы.
– Меня? Ты меня знаешь?
– Как не знать—с! Знаем—с, вот за угол!
Штабс—капитан сделал вид, что попался на уловку уличного шарлатана и послушно проследовал за ним.
– Ну, говори, что тебе надо?
– Ваше сиятельство, выгодная покупка для вас есть, – и, озираясь по сторонам, понизив голос, произносит, – золотая цепочка—с.
Малый на самом деле вытащил из кармана какую—то цепочку, которая загорелась перед глазами Орлова ярким блеском и рассыпалась искрами на солнце, сегодня показавшемся из—за низких облаков.
«Правильное время подобрал и правильное место», – внутренне улыбнулся Орлов, много раз слышавший о процветающем таким образом обмане.
– Что же ты её прячешь?
– Ваше сиятельство. Никак невозможно, вдруг кто увидит, – и так же тихо добавил, – в ста рубликах стоит, а я только три червонца прошу.
– Краденая, видимо? – Начал подыгрывать малому Василий Михайлович.
– Упаси, Бог! Я не жулик какой, вот по нужде продаю.
– Что—то ты темнишь! – И штабс—капитан повернулся, чтобы уйти.
– Сударь! Куда же вы? Совсем без ножа режете, давайте за двадцать.
– Десять!
– Ваше сиятельство! Не обижайте и так обиженного.
– Что?
– Угодно, хотя бы пятнадцать.
– Ничего мне не угодно!
– Сколько—с вы дадите?
– Я сказал десять, – и Василий Михайлович сделал попытку повернуться, но руки малого крепко держали рукав.
– Ваше сиятельство, от души отрываю! – Малому стоило играть в театре вместо того, чтобы приставать к прохожим. – Мне б поесть, совсем изголодал.
– Теперь, – левой рукой штабс—капитан берет за воротник малого, правой цепочку, – дорогой, пройдём—ка в полицию.
– Не надо. – кричит таким пронзительным голосом малый, – убивают, – и так рванул. Что воротник кургузого пальтишки остался в руке Орлова.
– Да, – только и произносит сыскной агент, – дела.
Черед минуту к нему подбежал городовой.
– Кто кричал?
– Что ж ты служивый? У тебя под носом мошенники работают, а ты ни сном, ни духом.
– А вы, позвольте полюбопытствовать, кто такой будете?
– Сыскная полиция, штабс—капитан Орлов!
Городовой выпятил грудь вперёд и в качестве оправдания произнёс.
– Да разве за всеми уследишь.
– Ты на что поставлен? – Усмехнулся штабс—капитан, – пугалом перекрёсток украшать, что ли?
– Ваше благородие, – покраснел, как вынутый из кипящей кастрюли рак, и хотел было что—то добавить городовой, но воздуха не хватило для возмущения.
– Иди, служивый, на пост, – голос штабс—капитана хоть и ни на йоту не повысился, но звенел металлом, – там твоё место.
Городовой послушно повернулся и чуть ли не строевым шагом последовал к отведённому ему месту.
Василий Михайлович повертел в руке жёлтую цепочку, с первого взгляда казавшуюся золотой, но при внимательном рассмотрении всегда оказывалась медной, покрытым тончайшим слоем благородного металла.
Штабс—капитану хотелось узнать о духовной хозяина трактира, но иной возможности, как это узнать от Марии, он не видел. Присяжный поверенный, а, значит, и контора, в которой написан документ, неизвестны, свидетели, которые могли бы показать, тоже неизвестны. Если уж и Ильешова не знает, то придётся по очереди обходить присяжных поверенных сперва Петербургской части, а затем и всех остальных.
Мария встретила с насторожённостью в глазах, которые припухлостью и красным цветом выдавали, что ночью её подушка стала мокрой.
– Мария, – сказал Василий Михайлович после того, как поздоровался и снял шапку, – вы не знаете, где находится духовное завещание Дорофея Дермидонтыча?
– К сожалению, не знаю.
– Может быть, вы знали присяжного, к которому обращался господин Ильешов?
– И в этом я вам не помощница, – устало произнесло Мария.
– Кто же наследник?
– У Дорофея не осталось родных, поэтому он говорил, что все записал на меня.
– Но документ? Наверное, хранились ценные бумаги в одном месте. Вы не могли бы посмотреть?
– Подождите, – и женщина вышла из гостиной. Вернулась почти сразу, неся в руках резную шкатулку орехового дерева, размером с большую книгу. Но она оказалась запертой.
– А ключ? – поднял взгляд Орлов на Марию.
Она сняла с шеи цепочку, на которой висел небольшой золотой ключ.
– Вы позволите?
– Я не могу вам препятствовать.
В шкатулке среди бумаг духовного завещания не было.
– Где оно могло бы быть?