– Видимо, да, – Соловьёв сел удобнее на стул.
– Видимо или?
– Иван Дмитрич, я уверен, что убийца найден, – резко произнёс Соловьёв, – но я уверен, что нет ни единой ниточки, чтобы его обвинить в злодеянии.
– Да, – Путилин вцепился в подлокотники кресла, – складывается не очень приятное положение для нас. Мы знаем преступника, но нет возможности его задержать, ибо любой прокурор не даст делу, присяжный поверенный не оставит камня на камне от наших обвинений, так что тащить его в окружной суд не представляется возможным.
– Совершенно верно.
– А если, – начал Орлов и умолк.
– Василий Михайлович, продолжайте, – обратился к нему начальник сыскной полиции.
– Нет, прошу прощения, но я поторопился.
– Я понимаю, что в этом деле нам надо отойти в сторону и дать проживать кровавые деньги господину Синельникову? – В голосе Путилина появились железные нотки.
– Иван Дмитрич…
– Я, Иван Дмитрич, уже сорок с лишком лет.
– Иван Дмитрич, этого злодея мы не упустим.
– Я уповаю только на сие обстоятельство, убийца найден, – и добавил, – хотя подступиться к нему не можем, словно малые дети ходим вокруг да около.
– Иван Дмитрич, – серьёзный вид Соловьёва говорил о решительности в поимке преступника, – мне нужны три агента, чтобы Синельников был под нашим наблюдением и днём, и ночью.
Путилин задумался.
– Нет, Иван Иваныч, к сожалению. Я могу в ваше распоряжение дать двоих агентов, но никак не трёх. Слишком много дел.
– Постараюсь не упустить ни единого шага Тимофея Синельникова.
– Постарайтесь, – недовольно засопел Путилин, словно Иван Иванович не справился со слежкой и агенты потратили время впустую. На Ивана Дмитриевича всегда обрушивалось плохое настроение, когда он не чувствовал в себе новых поворотов в следствии. Ему казалось, что преступник умнее и предусмотрительнее нерасторопных сотрудников сыскной полиции. Такое положение больно било по самолюбию и хотелось показать, что жалование и поощрения получает не зря. А за такие вот, казалось, безнадёжные дела, на которые в других губерниях поставили крест и сдали бумаги в архивное отделение, чтобы более о них не вспоминать. Или уподобились арестовать такого Синельникова и через месяц—два выпустили с высоко поднятой головой, что, мол, никакой он не преступник, а даже честнейший человек, обвиненный в злодеянии, которого не совершал.
Жуков был крайне удивлён, когда чиновник с колючими глазами и с улыбкой на лице, положил перед ним бумагу, на которой каллиграфическим почерком значилось:
«Перегудов Ефим Иванов, 1838 года, православный, из крестьян Санкт—Петербургской губернии Ямбургского уезда Княжевской волости села Котино, согласно адресному билету, установленному приказом №177, статьи 1 от 22 июня 1867 года, проживает в доме купца Чистякова по Лиговскому каналу, место жительства за время нахождения в Санкт—Петербурге не менял».
Почему—то Жукову пришли строки из инструкции чиновникам Адресной экспедиции, принятой несколько лет тому:
«Всякое лицо, пребывающее в Санкт—Петербург, обязано дать заведывающему домом, в котором остановится, вместе с видом на жительство, сведения о себе, как означено о сем в графах адресного листка, для чего доставить ему два бланка самого листка. Листки эти, по предварительном внесении помещаемых в них сведений в домовую книгу, доставляются заведывающими домами в полицию, на точном основании статьи 345 Устава о паспортах».
Сыскной агент на радостях готов был расцеловать чиновника с колючими глазами, но посчитал такое поведение недостойным младшего помощника начальника сыскной полиции, тем самым ограничился словами искренней благодарности.
– Михал Силантич, – понизив голос и наклонившись над столом, произнёс чиновник, – не соблаговолите уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени.
Отказываться было глупо, в Адресную приходилось наведываться довольно часто, ведь это самый короткий путь к разыскиваемым людям, ежели, конечно, они не скрывались и не имели адресных билетов, взять хотя бы, Гришку Шустова, колесившего по России в поисках лучшей жизни.
После некоторого молчания Путилин сказал:
– Как себя чувствует Иван Андреевич?
Поначалу надворный советник не мог сообразить, о ком идёт речь. Вроде бы в расследуемых делах такое имя не встречалось. Соловьёв даже потёр рукой лоб.
– Простите, – наконец сказал он и вопросительно посмотрел на Ивана Дмитриевича.
– Как самочувствие Волкова?
Иван Иванович облегчённо вздохнул.
– Норовит сбежать на службу, но доктор прописал покой.
– Ну, если уже спешит сбежать из дому, то с полной уверенностью можно сказать, что идёт на поправку.
– У Шустова рука тяжёлая.
– Нет, Иван Иванович, надо всегда быть на страже, преступники не ограничены правилами поведения.
– Всякое бывает.
– Согласен, но терять бдительности никогда не надо. Хорошо, что так обошлось, а ежели, – и Путилин умолк, не высказав до конца трагической мысли.
– Иван Дмитриевич, – подал голос Орлов, – в походах не такое приходилось на себя примерять.
– Вы правильно сказали, в походах, но, к сожалению, мы на переднем крае и должны глаза иметь не только спереди, но и на затылке. Противник же наш по большей части коварен и хитер, имеет множество личин, под которыми не всегда можно различить истинное. Я не хочу возводить напраслину на Ивана Андреевича, он опытен и хорошо знает свое дело, но вот и он стал жертвою своей небрежности. Забыл, кто перед ним. Так что будьте внимательнее.
– Постараемся, – за двоих произнёс Василий Михайлович.
– Я надеюсь.
Глава двадцать первая. Дела сыскные…
– Иван Дмитрич, – в дверь заглядывал тяжело дышащий дежурный чиновник, было видно, что бежал по лестнице, – вас просят прибыть в первый участок Московской части.
– Что там стряслось? – Путилин поднялся из—за стола, вслед за ним сыскные агенты.
– На пересечении Графского и Троицкого переулков в питейном заведении найдены зарезанными его сиделец и подручный мальчик.
– Вот тебе бабушка и Юрьев день, – Иван Дмитриевич был скор на подъем и, не застегнув пальто, а только набросив на плечи. Шёл к выходу.
Питейное заведение, в самом деле, занимало первый этаж каменного дома, окнами одной стороны выходивший на Графский, а входом – на Троицкий. Довольно бойкое место.
Когда в положенный час двери гостеприимно не распахнулись, ранние нетерпеливые посетители, потолкавшись у входа, разбрелись по заведениям на соседних улицах. После же полудня местный дворник, наведывавшийся иногда к знакомому сидельцу, решил проявить бдительность и сбегал к хозяину питейного заведения, а тот сразу же, не мешкая, даже бросил недоеденный обед, кинулся разбираться. Что ж такое? Почему не открыто? Ведь деньги утекают в другие места.
Вот когда открыл входную дверь, то сразу же послал за городовым. Ну, а тот в участок.
На место преступления первым прибыл помощник пристава ротмистр Андреев. Он же распорядился отправить посыльного в сыскное отделение.
В самом заведении Ивана Дмитриевича поприветствовал ротмистр Андреев, помощник пристава, низенький коренастый мужчина пятидесяти лет с седыми усами и вечно грустными глазами.
– Так вот и встречаемся у кровавого алтаря, – посетовал ротмистр.
– Такова наша служба. А где Василий Евсеевич? – спросил Путилин.
– Господин Тимофеев откомандирован в Новгородскую губернию.
– Давно?
– Да, уж с неделю будет.
– Не спрашиваю, зачем. Думаю по тайным делам, – усмехнулся Иван Дмитриевич.
– Я бы сказал, да сам толком не знаю. Пришла депеша с посыльным и Василий Евсеевич в час собрался, едва поспел на поезд и в Новгород.
– Понятно, ну, а что мы здесь имеем?
– Зарезан молодой парень и серьёзные раны получил мальчишка, служивший при нем.
– Раны?
– Да, отвезён в Обуховскую.
– С ним можно поговорить?
– Он, конечно, слаб, но я думаю, можно.
– Здесь с ним разговаривали?
– К сожалению, он ничего не сказал, спрятался, словно улитка в раковину.
– Он видел убийцу.
– Скорее всего, да.
– Это удача для следствия.
– Не хотите ли взглянуть свежим взглядом на заведение.
– Непременно.
Путилин последовал за помощником пристава. Первой после входной двери была довольно большая зала с десятком столов, подле одних стояли деревянные скамьи, у других, стоящих вдоль окон, стулья с деревянными спинками, когда—то разрисованные, а ныне с потёртой спинами посетителей поверхностью. У стены, напротив входа, длинная стойка. Прошли за нее, в стене была дверь, ведущая в коридор, там четыре двери: две под замком.
– Что там? – поинтересовался Иван Дмитриевич.
– Хозяйские припасы?
– Не пытался убийца вскрыть замки?
– В том и дело, что нет.
– Значит преступник знакомый нашего убитого.
– Отчего такая уверенность, Иван Дмитриевич? – ротмистр не удивился, такие мысли и к нему пришли.
Путилин не ответил. Молодой человек лежал с перерезанным горлом у двери по правую руку, которая вела в маленькую каморку, сажень шириной и чуть более сажени в длину. Там стояла вместо кровати довольно узкая лавка, покрытая то ли тюфяком, то ли одеялом. Вначале Иван Дмитриевич не разобрал, в каморке было сумрачно, но присмотревшись, отметил, что это одеяло и не с рисунком, а в пятнах крови.
– Я думаю, – обернулся Путилин к помощнику пристава, только теперь отвечая на ранее заданный вопрос, – знакомый нашего убитого от того, что чужого человека он сюда не пустил. И, вероятнее всего, он копался в вещах сидельца и забрал все ценное и деньги. Знал, где искать. А чужой полез бы в хозяйские закрома. Видите, как лежит убитый.
– Да.
– Так вот, убийца первым стал резать мальчика. А когда тот закричал, прибежал сиделец и получил ножом по горлу. Захлебнулся и сразу упал.
– Вполне, может быть, – покачал головой ротмистр.
– Вот как остался в живых мальчишка, я не пойму.