– И вы полагаете, что господина Ильешова пытались отравить?
– Вполне возможно, ведь именно после случившегося Дорофей Дормидонтыч и составил духовное завещание.
– Как я понимаю, должно быть заинтересованное в смерти трактирщика лицо? – вставил Жуков.
– Так точно, – коротко ответил штабс—капитан, – но в таком случае смерть Ильешова была не выгодна одной персоне…
– Марии.
– Да, это так, ибо она не имела ни капитала, ни крова и в таком случае лишалась единственного благодетеля.
– Тоже верно, – улыбнулся Миша, – но ведь времена меняются. Миновало три года и, если она знала о том, что все достанется ей, то…
– Миша, соображения хороши, – похвалил Путилин Жукова, но тут же в сладкое добавил горечи, – но твои домыслы из авантюрных романов, а мы должны опираться на проверенные сведения.
– Да, это так, но…
– Ещё раз повторюсь, домыслы хороши для романов Габорио, которыми ты увлекаешься.
– Иван Дмитрич. – насупился Жуков.
– Продолжайте, Василий Михайлович.
– Я полагаю, преступление замышлялось три года тому, но по случайности не произошло. Человек затаился и ждал нынешнего дня.
– А почему так долго?
– Может, не проявлялся подходящий случай, а может, и из—за Ильешова. Он мог не терять, как говорили у нас в карауле, бдительности.
– Тоже верно. Тогда, как я понимаю ваши слова, на сегодняшний день мы не имеем лиц, заинтересованных в смерти Дорофея Дормидонтыча?
– А почему мы говорим только о трактирщике? – С обидой в голосе произнёс Миша. – На Курлядской убита целая семья и трактирщик, будучи свидетелем кровавого преступления, стал случайной жертвой.
– Хорошо, – кивнул Иван Дмитриевич, – мы слушаем тебя, тем более семьёй занимался ты.
– Семья была работящая, как говорят в артели, но прижимистая. Семенов—старший держал сыновей в кулаке и копил деньги на покупку трактира. Его заветная мечта. Несколько раз, когда его угощали выпивкой, он хвастался, даже дворник это подтвердил, что скоро они заживут по—людски. А значит, нужную сумму он скопил, но денег—то при обыске в квартире обнаружено не было. А это говорит о том, что убийца приходил за деньгами.
– Но он мог залезть в подвал, когда семья трудилась в артели? – Теперь настала очередь штабс—капитана задавать вопросы.
– Мог, – согласился Миша, – но, видимо, Семенов—старший носил деньги при себе.
– Понятно, – сказал Василий Михайлович, – при нем всегда были сыновья.
– Совершенно верно.
– А совершить разбой в одиночку невозможно, убийца, наверное, прижимист и по этой причине, не хотел ни с кем делиться. Вот и не привлёк сторонних людей.
– Разумно.
– А я могу сказать, что есть две причины, либо убийца скуп, либо очень нуждался в деньгах.
– Я тоже так думаю, – Миша посмотрел на Ивана Дмитриевича, – вот у меня есть один подозреваемый. Правда, пока не знаю, как к нему подступиться.
– И кто это?
– Перегудов Ефим.
– Так в чем его подозреваешь?
– Помните, Иван Дмитрич, в первый день, когда мы делали осмотр на Курляндской, дворник упоминал низенького с чёрной бородой прихрамывающего человека?
– Не тяни.
– Так вот по приметам подходит Перегудов и он. – Миша выдержал театральную паузу, а по лицу скользила улыбка, – бывал у Морозовых.
– Хорошо, бывал, ну и что из этого следует?
– Как что? – Удивился вопросу Жуков. – Он мог знать о деньгах.
– Мало ли кто знал? – Теперь улыбнулся Василий Михайлович, – дворник ивановский тоже знал, вот его тоже проверь. Мы ищем по всему городу, а убийца, может, живёт в двадцати аршинах?
– Перегудов явился в свой угол ночевать с двенадцатым колокольным ударом, а если Морозовых убили до одиннадцати, то он поспевал, ведь пановский дворник их видел в десятом часу живыми.
– Это так, но, Миша, раз ты настроен удостовериться в полной либо причастности, либо невиновности Перегудова к убийствам, то проверяй его и, не забудь, он мог приехать на извозчике.
– Иван Дмитрич…
– Я понимаю, что проверить такое затруднительно, но думаю, как сыскной агент, ты применишь полученный из романов Габорио опыт к данному делу.
Миша не ответил, но его попытался выручить Василий Михайлович.
– Иван Дмитриевич, мне все—таки кажется, что надо искать преступника в знакомых Ильешова.
– Может быть, – задумчиво произнёс Путилин, – но сомнения по поводу Перегудова развеять стоит, ибо оно будет подтачивать червоточиной.
Штабс—капитан с жалостью посмотрел на Мишу. Он был уверен в правоте и поэтому не допускал мысли о том, что Семеновых погубил злодей, знакомый с ними или неизвестный на данный день земляк.
На минуту в кабинете воцарилась тишина, прерываемая стуком пальцем Путилина по поверхности стола. Каждый из присутствующих был занят своими мыслями.
Василий Михайлович обдумывал, как ему проверить Степана Иволгина, ведь он давно служит при трактире и, может, либо много знать, не договаривая, либо быть участником и того трагического случая трёхлетней давности, и нынешней смерти хозяина. Уж больно подозрительным он начал казаться штабс—капитану, стремится Степан появиться там, где представляется возможность подслушать. Может, конечно, простое любопытство, а может, что и поболее.
Жуков же обдумывал, как ему найти извозчика, если таковой был. Если «ванька», то найти не представится возможным. Этих на зимние заработки приезжают чуть ли не целыми деревнями, но Мише казалось, что если Перегудов тот убийца, которого они разыскивают, то не сел бы он к извозчику, а дошёл бы пустыми улицами. Кто мелькнувшую тёмную фигуру под фонарями опознает, да и людей на улицах перед полуночью почти нет. Здесь убийца соблюдал осторожность, это тоже надо брать в расчёт. И о дворнике напомнил Орлов кстати, ведь никто и не подумает, что кровожадным злодеем может быть человек, который всех знает в доме, да и не только знает, но и знает, когда кто уходит, когда возвращается. Дворника непременно надо проверить.
У Путилина мелькали обрывочные мысли, и не за одну он не мог зацепиться, то про Синельникова пробежит, то про духовное завещание, то про подозрения Жукова, то, так некстати, про Фёдора Фёдоровича Трепова. Он, хоть и благоволит к Ивану Дмитриевичу, но умеет скоро менять настроение. Пока только предупреждает, что Государь интересуется кровавым делом на Курляндской и заинтересован, чтобы лишние слухи не ползли по столице, ведь Санкт—Петербург – парадная гостиная империи, а, если такое творится здесь, то другие города, видимо, залиты кровью и разбойниками. Такое начнут печатать за границей недруги, которые после Крымской покоя себе не найдут, была бы причина позлословить в адрес Российского государства.
Иван Дмитриевич понимал, что не всякое дело раскрывается за несколько дней, как дело, допустим, в Троицком переулке. Вот убийство отставного поручика Прекрестенского после большого срока только теперь обрело звучание, и, дай Бог, будет поставлена в нем точка. Хотелось бы, чтобы совершалось, как в сказках, по мановению волшебной палочки, ан нет, злодеи стали умнее и тоже совершают преступления не абы как, а с головой, иной раз так запутывая следствие, что приходится продираться сквозь дремучий лес нагромождений неправды, чтобы выйти на нужную тропинку.
– Я думаю, – Иван Дмитриевич, наконец, вернулся на землю, – Миша, продолжай заниматься Перегудовым, но я даю тебе не более одного…
– Иван Дмитриевич, – с мольбой в голосе сказал Жуков.
– Не более одного дня, – с металлом в голосе произнёс Путилин, – я думаю, ты разберёшься и доложишь. – Миша обижено засопел, хотя он и сам в тайне ожидал такого решения, ведь уверенность его в причастности к преступлению Ефима зиждилось прежде всего на неприязни к данному человеку, а неприязнь, это прекрасно знал Жуков, может сыграть, ох какую злую шутку. – Вам, Василий Михайлович, придётся пока заниматься ильешовским клубком. Мне кажется, – Путилин посмотрел на Мишу, – с завтрашнего дня к вам присоединится и ещё один агент.
– Мне понятно, Иван Дмитрич, – штабс—капитан тоже окинул взглядом коллегу, – но мне кажется, не управится наш агент с поставленным за день, – Жуков вспыхнул, как молоденькая барышня, но ничего не сказал, только сжал губы, что, мол, посмотрим, кто не справится, – ему хотя бы два надо, но я не буду противиться, если он придет мне на помощь.
– Миша, справишься за день? – Путилин обратился к Жукову, но тот промолчал. – Хорошо, два.
Жуков с благодарностью взглянул на Василия Михайловича.
– Тогда, господа, за дело. Больше вас не смею задерживать, – Иван Дмитриевич подвинул с края стола бумаги, ждавшие своего часа.
Жуков и штабс—капитан поднялись и направились к двери. Только в коридоре Миша произнёс:
– Благодарю!
– За что? – удивился Орлов.
– За поддержку.
– Пустое. – отмахнулся Василий Михайлович, – сам был молодым и горячим, – добавил он и начал спускаться быстрым шагом по лестнице.
Глава двадцать седьмая. Хождение за добропорядочным господином
Синельников продолжал жить бессуетной, неторопливой жизнью, не замечая слежки агентов, которые тоже привыкли к размеренному расписанию Тимофея. Выходил он из дому ближе к обеденному времени, шёл в трактир. Потом прогуливался пешком, невзирая на погоду, по городу, уходил всегда недалеко от дома. Складывалось впечатление, что он живёт в каком—то томительном ожидании. Службой Синельников обременён не был, и других занятий не имел. По вечерам освещалось слабым мерцающим светом только одно окно, как выяснили агенты, на фасад их выходило три, но свеча горела только в крайнем левом. Чем там занимался Тимофей, установить не удалось.
Синельников зашёл в дом, сыскной агент пробормотал себе под нос: «Ну и. слава Богу! Хоть чайку горячего откушать с морозу». Покинул облюбованный пост и направился к дворнику, с которым, загодя, свёл знакомство. Но не успел пройти и десяти шагов, как внимание привлекла подъехавшая пролётка, и с неё юркнул господин, именно юркнул, в дом, где жил Тимофей. Если бы не это обстоятельство, то никогда бы Мельников не узнал, как впоследствии оказалось, что к Синельникову приехал присяжный поверенный Задонский.