Откушав обед и оставив половому щедрые чаевые, Тимофей вышел на свежий воздух, дыхание сразу же перехватил жгучий мороз.
«Ничего, скоро, – мелькнуло в его голове, – уже скоро я распрощаюсь не только с городом, но и со старым… Повадился Гришка приходить, только зря я адресок шепнул, хотя голотьба, он т так бы выследил».
До обещанного Задонским оформления всех необходимых бумаг оставалась одна неделя, но нетерпение давало знать, и уже сейчас Синельников стал собирать вещи, которых было не так много, а вот книг… Тимофей начал сам их перевязывать, чтобы знать в какой пачке, что лежит. Пристрастился к чтению он недавно, когда длинными вечерами нечем было заняться. Со старыми приятелями встречаться не имел желания, тем более, что они известны полиции, а уж если и не известны, то на чем—нибудь малом попадутся и тогда, почитай, покойной жизни конец. Сыскные агенты могут вести дела, хотя, его довольная улыбка прочертила тонкую полоску на губах, они так и не докопались до того отставного поручика ли? а может и не поручика, да разве ж это в нынешний час важно. Неделя и никто. Никогда не услышит, что жил в столице такой Тимошка Синельников. Все, весь вышел, нету его.
Помахивая тростью, он направился в послеобеденную прогулку, чтобы посмотреть перед скорым отъездом на город с суетливой и бестолковой жизнью.
К шести часам пополудни Соловьев привез Пахома Игнатьева из Сертолова. Извозчик при виде начальника сыскного отделения, сидящего за столом под большим портретом здравствующего Государя оробел и на первый вопрос, как его зовут, ответил заикаясь:
– Иг—г—нать—е—ев я, Иг—гнатье—евыми всегда были, – он вытер лицо шапкой и добавил, уже не заикаясь, – Пахомом кличут.
– Хорошо, – Иван Дмитриевич указал на стул и довольно строгим голосом произнес, – ты садись, Пахом, садись. У меня к тебе дело.
– Да нас постоять сподручнее, – и снова вытер лицо шапкой. Словно испарина на лбу выступила.
– Вот что, Пахом, ты, как я знаю в Сертолове служишь?
– Так точно, почитай, десятый год.
– Вот и ладненько, ты давно приятеля своего Григория Шустова видел?
– Ваше Превосходительство, – начал он, но его прервал Путилин:
– Иван Дмитриевич!
– Ива—ан, – снова заикнулся, потом торопливо добавил, – Ва…. Дмитрич, – сконфузился, но добавил, – да года три.
– Хорошо, – опять произнес Путилин, а Пахом вытянул голову вперед, недоумевая, хорошо для него или сыскного отделения, – не помнишь ли когда в последний раз встречались?
– Что зимой было, точно помню, – ответил Пахом и сжал шапку двумя руками.
– Зимой говоришь?
– Так точно, попросился переночевать и утром ни свет, ни заря уехал на первом поезде.
– А до этого?
– Как—то летом он просил экипажем помочь. Тогда мой хозяин за границу отъехавши был.
– И помог?
– А что ж не помочь, – улыбнулся, но тотчас же сделал серьезное лицо, – так точно.
– И когда говоришь это было?
– В начале лета, а вот числа не помню. – он прижал руки к груди.
– Хорошо помнишь ту поездку?
– Да, памятью пока не маюсь, – Пахом уставился на пол. – трое их было, один маленький такой, видно, что отставной офицер, Гришутка и третий, как же его, – Игнатьев наморщил лоб, – не вспоминается, то ли Фомой его звали, то ли Трофимом. Вот это не помню.
– Так. – с заинтересованным видом произнес Иван Дмитриевич, – а куда возил, припомнишь?
– Город я не хорошо знаю, но где—то на Обводном я их посадил, а у Шуваловского парка они вышли.
– И так хорошо помнишь?
– Дак они, – улыбнулся Пахом и, не пряча ее, сказал, – мне красненькую выдали, а я все, что с деньгами связано, хорошо запоминаю.
– Вот это дело, может, ты и пассажиров вспомнишь? – Осторожно спросил Путилин.
– Ну, ежели увижу их. Офицера—то наверняка.
– А второго?
– Не знаю, – просто сказал Пахом, все так же смотря в пол.
– Если увидишь?
– Не могу знать, Ва… Иван Дмитриевич.
– Придется тебе, Пахом, посидеть у нас.
– За что? – прямо таки выдохнул Игнатьев, наслышанный о полицейских порядках в столице.
– Не за дело. – улыбнулся Путилин, – посмотришь и скажешь, узнаешь того третьего господина или нет.
– Коли так. – взгляд Пахома повеселел.
Когда сыскной агент вышел с Игнатьевым, чтобы проводить в помещение, где тот мог подождать, Иван Дмитриевич, не отрывая взгляда от лежащей бумаги на столе, произнес:
– Готовы, Иван Иваныч, к заключительному акту сией затянувшейся пьески?
– Готов—то, готов, но не спокойно на сердце, – откровенно признался надворный советник.
– Так всегда, – Путилин снял с вешалки пальто, – всегда присутствует проклятое волнение, словно идешь в первый раз в бандитское логово.
– И у вас? – выдохнул Соловьев.
– А я что ж по—вашему бесчувственный пень, что ли? – Засмеялся Иван Дмитриевич и вышел из кабинета.
По дороге в Мытнинский переулок заехали за приставом в участок на Сьезжинской, но штабс—капитана Мироненко там не оказалось и вместо него поехал помощник – коллежский регистратор Холодович, который был только рад лишний раз посмотреть со стороны на работу сыскной полиции, в особенности за Путилиным, о котором он много был наслышан, но не разу не присутствовал при таких мероприятиях. Потом завернули в околоток, где околоточный по обывательскому надзору Матвей Евлампиевич, казалось, только их и ждал.
К дому Власова подъехали на трех экипажах. Соловьев в нетерпении соскочил с подножки первым и посмотрел на дом, словно видел в первый раз. Иван Дмитриевич. Отдуваясь, словно старый человек, медленно спустился на утоптанный темный снег, сейчас Путилин напоминал какого—нибудь высокого чиновника, заботящегося, чтобы его жесты показывали важность и величие. Он остановился подле надворного советника, уперши трость в деревянную мостовую.
– Что, Иван Иваныч, наш убийца здесь проживает?
– Так точно. – по военному ответил Соловьев, почему—то нахмурив брови, – вон там, – и он рукой указал на освещенный изнутри свечным светом провал окна.
– Тогда стоит навестить, – и Иван Дмитриевич направился к крыльцу.
Дверь открыла женщина пожилых лет в белом чепце и белом фартухе.
– Что вам угодно? – произнесла она низким грудным голосом, не вязавшимся с ее обликом.
«Как у Глаши», – мелькнуло в голове у начальника сыска, он улыбнулся и тихим спокойным голосом сказал:
– С визитом к господину Синельникову.
Горничная посмотрела на стоящих за спиною Путилина людей, в глазах мелькнула тень беспокойства, но увидев среди присутствующих знакомое лицо околоточного, заметно успокоилась.
– Какова цель вашего визита и как доложить?
– Исключительно частные дела, а доложите, что просит принять статский советник Путилин. – добродушная стариковская улыбка не сходила с путилинских губ, хотя недавно только минуло сорок четыре, и отнести начальника сыскной полиции не мог никто.
– Подождите здесь, – горничная указала на небольшую комнату для ожидания, через минуту она спустилась по лестнице и, предчувствуя нехорошее, даже не предложив снять верхнее платье, нахмурившись, произнесла:
– Прошу следовать за мною. Тимофей Игнатьевич вас ждет.
Иван Дмитриевич расстегнул пальто, было в доме жарко натоплено, снял шапку и последовал за горничной, следом шел Соловьев, два сыскных агента, помощник пристава, какой—то полицейский из участка и замыкал шествие околоточный, подкручивавший от волнения на лице ус.
Они вошли в кабинет, который представлял собой большую уютную комнату. Вдоль стен стояли шкапы с книгами, темные плотные занавески висели на окнах, кожаная обивка стульев с прямыми спинками была потертой. В высоком резном кресле у письменного стола, на котором были аккуратно разложены толстые книги в кожаных переплетах и пачки бумаг в синих обложках, вполоборота к вошедшим сидел Синельников. Ровный свет лампы, на которую Тимофей не надел абажура, лежавшего рядом с правою рукою, осветил переплеты книг. с стен смотрели портреты литераторов. Носатый со свесившейся на лоб прядкою волос Гоголь невесело смотрел на хозяина и, казалось, в чем—то его укорял. Кокетливо выглядывал в щегольском пиджачке седовласый Тургенев, рядом Пушкин, Лермонтов, и каждый из них бросал недобрые взгляды, кто на Синельникова, кто на вошедших, от присутствия которых в кабинете вдруг стало тесно и он не казался теперь таким большим.
– Чем могу быть полезным столь внушительному обществу? – Синельников поднялся со стула и во взгляде настороженность взяла вверх над безразличием.
– Статский советник Путилин, – представился Иван Дмитриевич, – начальник петербургской сыскной полиции.
– Весьма рад, – но глаза Тимофея не выражали радости, а только теперь появился безотчётный страх, – но все—таки чем могу быть полезен.
– Тимофей Игнатьич, я давно горю желанием личного знакомства, но к сожалению, не попадалось достаточного повода, вот и сейчас решил лично быть представленным.
– Я не понимаю, – прошептал хозяин, не зная куда деть в руки и, наконец, сунул в карманы синей бархатной куртки, в которую был одет, потом обвел глазами присутствующих. – здесь какая—то ошибка. Господа.
– Отнюдь, – спокойно произнес Путилин. – разрешите присесть?
– Пожалуйста, но…
– Тимофей Игнатьич, – Иван Дмитриевич опустился на стул и, обернувшись, обратился к Соловьеву, – Иван Иваныч, дайте бумагу, – после того, как надворный советник достал из черной кожаной папки серый лист и протянул начальнику сыскной полиции, тот не читая, положил на стол перед Синельниковым, – согласно этого постановления я вынужден сделать в вашей квартире обыск.
– Это какая—то нелепая ошибка, – произнес побледневший Синельников, – я никогда не сделал ничего предосудительного.
– Полно вам, – теперь уже жестким тоном процедил Путилин, – вам ли говорить об ошибках. Иван Иванович, приступайте.
Синельников смахнул рукой выступившую на лбу испарину и в бессилии опустился на стул.