– Орлов был опять?
– Да, был… Был. Сейчас тут со мной сидел. Даже больше чем сидел… Но не Орлов, а другой! Поинтереснее Орлова. Ну-с? Кто?!
– Фленсбург? Но это не…
– Неинтересно! Надеюсь! Вот нашли? Да уж вижу, во сто лет не догадаетесь. Был здесь и ждал целый час, потом меня поцеловал, конечно насильно, – прибавила Лотхен, – и дал мне червонец, но маленький голландский. Ну-с?
– Ну, это скучно… Говори.
– Граф дедушка!
– Старый граф? Был здесь?..
Маргарита остолбенела и стояла как пораженная. Иоанн Иоаннович уже давным-давно не заглядывал, а только изредка присылал узнать о положении внука. Тем труднее было для Маргариты завязать снова отношения какие бы то ни было со старым брюзгой. И вдруг старик сам приехал и ласково обошелся с ее любимицей.
– Зачем? Что он говорил тебе?..
– Говорил, что ему хочется вас повидать. Говорил, что я красавица. Затем он мне пребольно ущипнул плечо, потом поцеловал, конечно насильно… Прижал вот в этот угол. Потом вот дал…
И Лотхен, вынув из кармана, показала на ладони маленький червонец.
– Что же ему надо? – выговорила Маргарита нетерпеливо.
– Ничего. Повидаться хочет!
– Вздор. Пустое… Не такой человек. Вздор! Что-нибудь особенное есть, – восклицала Маргарита, ходя в волнении по комнате.
– Может быть, есть что-нибудь. Собирается умирать и в вашу пользу завещание делать. Хотя по виду и ухваткам мало похож на умирающего. Так прижал к углу, что… что даже глупо! Впрочем, поезжайте, узнаете…
– Как же я поеду… вдруг…
– Он приказал именно вам это передать, – умышленно медленно произнесла Лотхен, играя нетерпением барыни.
– Он меня звал, велел сказать… зачем же ты молчишь, Лотхен? Я тебя побью!!
И Маргарита, весело смеясь, пунцовая от радости, бросилась к любимице. Ухватив малосильную немку за рукав и за кисейную косынку, она сильно потянула ее, стараясь повалить на диван.
– Изорвете – другую купите. Вам же хуже!
Маргарита бросила любимицу и воскликнула:
– Сейчас поеду… Начинается! Начинается! Понимаешь ты, неразумный ребенок, что это начинается для меня война, борьба на жизнь и на смерть. И кончится все победой! Состояние будет мое. Все будет мое. Давай мне лиловое платье! Оно мне счастье приносит…
Маргарита была вне себя от радости и довольства. План, полный, подробный, как покорить брюзгу деда, был уже давно обдуман и казался ей замечательно тонко и умно придуманным. Но ехать к деду первой, когда он, очевидно, не желает подозревать даже об ее существовании, было невозможно: никакой предлог не скрыл бы настоящей цели, то есть желания снова сойтись ближе.
Маргарита начала быстро одеваться, но, однако, несмотря на поспешность свою, все-таки зорко оглядывала себя в зеркало и старалась принарядиться так, чтобы быть красивее, чем когда-либо.
– Ну, уж редко я так в жизни старалась! – воскликнула она наконец, оглядывая себя с головы до ног. – Да и вряд ли когда-нибудь для такого старика, как он, такая женщина, как я, столько старалась. Подумаешь, на первое свидание еду к страстно любимому герою… Ну, говори, хороша ли я?! По совести, Лотхен. Дело важное…
Лотхен отошла, оглядела барыню тоже с головы до пят и молча усмехнулась…
– Ну, не прибавить ли чего?
– Нет, liebe Grдfin, убавить бы надо… Убавить то, что наиболее в глаза бросается и, пожалуй, дурно на поганого старика подействует.
– Что? – с искренним беспокойством спросила Маргарита, тоже снова себя оглядывая.
– Надо убавить в вас главное… выражение счастья на лице! У вас глаза прыгают от восторга, что он вас позвал. А это…
– Только-то, глупая! Ну, отвернись на минуту. Не гляди на меня.
Горничная, смеясь, повиновалась и ловко повернулась на каблучках спиной к барыне.
– Ну, теперь смотри! – через мгновение выговорила графиня и подступила ближе к обернувшейся горничной.
– Да! – воскликнула Лотхен. – Если вы так сумеете долго выдержать…
Молодая женщина стояла перед ней с строго печальным лицом, полуопущенными глазами и как-то скромно сложенными на груди руками.
– Государь мой, вам угодно было меня пригласить явиться по делу… – тихо и грустно выговорила Маргарита по-русски, наклоняясь перед Лотхен.
Немка захлопала в ладоши и запрыгала на месте:
– Диво! Диво! Божественно…
– Я не знаю, государь мой, – так же продолжала Маргарита, – смею ли я вас называть моим дедом… Вы до сих пор, как скверный и скупой старикашка, кроме злости, ничем себя…
– Ну, этого говорить не надо!.. – наивно воскликнула Лотхен.
– Я думаю! – воскликнула Маргарита уже своим голосом. – Это я ему после скажу, когда его состояние будет у меня в руках. Ну, благословите меня, ваше святейшество, папа Лотхен! Papa Lotchen Primus, Pontifex maximus![41] – продекламировала Маргарита и прибавила другим голосом, стараясь хрипеть: – Indulgentia plenaria![42]
– Ох, ох, грешите!.. Бог накажет! – испугалась ревностная католичка. – Подумаешь, вы шизматичка, в ихней, здешней ереси. А услышит вас вдруг враг человеческий… Что тогда!
– Ничего, трусиха… Есть две силы на свете, от которых все зависит… Господь Бог и господин дьявол!..
– Ох, Grдfin, Grдfin! – закричала Лотхен, затыкая и глаза и уши и даже нагибаясь перед графиней, как бы от удара по голове.
– Ну, вели подавать карету, глупая курляндка, – смеясь, вымолвила Маргарита.
XXXIV
Через полчаса езды полуиностранка графиня Скабронская была на набережной Васильевского острова и выходила из кареты при помощи двоих лакеев на большой подъезд дома российского вельможи графа Скабронского – вельможи, которого даже покойная царица называла Иоанном Иоанновичем, так как всякого, назвавшего графа Иваном Ивановичем, заставляли поневоле объяснять, о ком ведет он речь. Когда графиня Маргарита поднялась по большой парадной лестнице и графу побежали доложить, то брюзга переменился чуть-чуть в лице. Приезд внучки, им самим вызванной, было не заурядное дело, а первостепенной важности.
«Выгоню опять или ползать перед ней буду на животе? – вопросительно подумал старик. – Ну, родимая, поглядим – увидим». И граф, умышленно заставив внучку прождать полчаса в гостиной, вышел тихо и не спеша.
– Ну, здравствуй… уж, внучка, коли жена внука. Здравствуй, внучка! Садись, милости прошу!
И слова эти Иоанн Иоаннович выговорил как-то особенно и любезно и ехидно.
Маргарита, не поднимая глаз на старика, вымолвила тихо и смущенно:
– Государь мой, вы сделали мне честь, приказали явиться… Я не знаю, позволите ли вы мне называть вас дедом, а потому и говорю: государь мой. Что прикажете?
– Ну, ну, это все финты ваши. Коли внучка, так и дед. Не финти!
Маргарита села около старика, лицо ее было серьезно и отчасти как бы грустно. Старик зорко и пристально присмотрелся.
«Печальна, а не бледна! Румянец во всю щеку, что твоя зоренька ясная», – подумал он и выговорил:
– Ну, что муж? Все томит, не помирает… Ждешь, поди, не дождешься…
– Да. Все томит и себя и меня. Лучше бы уж помер, – умышленно резко выговорила Маргарита. – Меня бы развязал. Похороню и уеду…
– Куда? – воскликнул старик.
– К себе… Домой. Что ж мне? Не оставаться же на чужой стороне, между чужих людей?
– Чужих людей? Не все же чужие. У тебя и я тут.
– Вы? Да я от вас, кроме самых оскорбительных помыслов и речей, ничего за целый год не видала, – грустно старалась произнести Маргарита. – Да я вас и не виню. По-вашему, на свете только и есть, что деньги. Вот вы всех и подозреваете.
– Вестимо, все деньги!
– И все на них купишь?
– Все, цыганочка, все… – подсмеивался старик ядовито.
– Купите молодость…
– Мало что, нельзя… – вдруг рассмеялся он.
– Купите красоту!
– О-ох, тоже нельзя.
– Купите меня, мою любовь. Да не внучкину, а мою, женскую любовь.
– Можно!
– Что?
– Можно! Не финти… Говорю, можно.
– Стало быть, вы меня вызвали, чтобы заставить пустяки слушать. Не стоило того… – серьезно выговорила Маргарита.
– Ну, слушай дело. Я с тобой не знался, почитай, год, потому что ты ко мне была неласкова. Я все-таки тебе дед. Нужно коли было денег, сказала бы. Ну и дал бы.
– Первое же слово – и о деньгах. У вас, во всех ваших сундуках, нет столько денег, сколько я в месяц нашвыряю по городу в лавках.
– Откуда же это у тебя деньги? У мужа ничего нет… От полюбовников?
– Да, только не от сотни, а от одного! – вдруг вымолвила Маргарита.
– Славно. И сама признается еще. Ай да цыганка! Ну, от какого же молодца?
– Он, может, и не молодец! Ему семьдесят лет, да для меня кажет он краше двадцатилетнего.
Выдумка Маргариты был верный удар противнику. Наступило молчание. Граф вытаращил на красавицу глаза. Этого он не ожидал! И бог весть что шевельнулось у него на душе. Он сам еще сразу не мог себе отдать отчета… А она отлично знала вперед, что именно от этой выдумки шевельнется у старого холостяка на душе.
– Скажи на милость! – выговорил вслух, но сам себе озадаченный старик и снова смолк.
«Ничему не верит, а этому поверил!» – внутренне смеялась Маргарита.
– Как же это ты… – забормотал Иоанн Иоаннович и странным, будто завистливым оком окинул красивую молодую женщину. – Как же? Зачем же старого? Мало разве в Питере молодых?
– А разве на это закон у вас?.. – рассмеялась Маргарита.
– Вестимо, закон естества! Природный закон.
– Истинный природный закон тот, что у всякого свой вкус да своя воля.
– О господи! Вот удивила… Да зачем же ты… Почему? Из-за денег его…
– Опять… Только у вас и на уме что деньги… Но бросьте это. Какая вам до этого забота? А скажите лучше, по какому делу вы меня вызвали?
– Дело?.. Дело?.. Да… Какое, бишь, дело!.. Так озадачила меня, что память отшибла! Да. Вот дело какое. Ты слушай прилежнее.