Вот с этим-то человеком и подружился князь Тюфякин. Шванвич был слишком простодушный человек, чтобы знать дурную репутацию князя и чтобы догадаться, зачем его угощает князь, зачем зовет к себе и постоянно таскает с собой по всем публичным местам. Только впоследствии мимоходом Тюфякин передал другу, что боится Орловых.
– Эвося, князинька! – усмехнулся Шванвич. – Нашел кого бояться! Покуда ты при мне, дюжина Орловых тебя не тронет.
Но Шванвич хвастал. Всему городу было известно, что он мог справиться только с одним из братьев, а двое вместе всегда заставляли его обращаться в бегство.
XIX
С первого дня Святой недели все герберги, или трактиры петербургские, были особенно переполнены веселящимися офицерами.
В одном из них, по имени «Нишлот», на Адмиралтейской площади, русские офицеры бывать не любили и Орловы никогда не бывали. Это был трактир, преимущественно посещаемый голштинцами и вообще иностранцами. Русские звали его другим прозвищем. Известен он был на всю столицу страшным побоищем, происшедшим здесь в первый год царствования Елизаветы Петровны.
Дело было простое. Солдаты на гулянье около балаганов побили разносчика за гнилые яблоки. Разносчики вступились за товарища, и пошла рукопашная. Иностранцы офицеры на русской службе выбежали из трактира унимать солдат.
Но это время было время суда, казни и ссылок Остермана, Миниха, Левенвольда и других. Народ ждал, что новая государыня на днях даст указ – немцев повсюду искоренять, и слух этот упорно держался в народе. Появление иноземцев, хотя и в русских мундирах, на народном гулянье произвело особое действие. И солдаты, и те же разносчики мгновенно обернули свое оружие, кулаки, палки и что попало, на незваных примирителей.
Офицеры бросились в трактир, толпа ринулась за ними, и затем последовательно бралась приступом горница за горницей, дверь за дверью. Мебель и все находящееся летело в окна, вино распивалось на месте. Офицеры отступали со второго этажа на третий, с третьего на чердак, но наконец и здесь появились солдаты. Офицеры вылезли с чердака на крышу. Половину здесь переловили и изувечили, другая половина попрыгала с крыши на крышу соседнего сарая, и многие поломали себе ноги.
Наряженный суд послал всех бунтовщиков в рудники, но офицеры были также строго наказаны за то, что не сумели себя отстоять «по правилам военного искусства» и «дозволили» себя избить. Делу этому минуло чуть не двадцать лет, но трактир потерял свое старое имя, а получил прозвище. Иноземцы еще звали его герберг «Нишлот», но русские офицеры и солдаты и простой народ звали теперь трактир «Немцев карачун».
По этой именно причине в «Немцевом карачуне» русские офицеры не считали возможным бывать, и постепенно герберг сделался пребыванием и резиденцией голштинцев из Ораниенбаума и вообще всех иноземных жителей и гостей столицы. С тех пор как князь Тюфякин перешел в голштинское войско, он, разумеется, преимущественно бывал в этом трактире.
На первых днях праздника Орлов узнал, что Котцау грозится отомстить за то, что его надули и не присылают денег. Приятель Агафона, Анчуткин, явился однажды рано утром на квартиру Григория Орлова и передал Агафону, что господин фехтмейстер хочет будто ехать опять к принцу, хочет объяснить все дело, рассказать обман и просить снова арестовать его оскорбителей.
Агафон принял это известие совершенно особенно, недаром старик был холопом всю жизнь у именитых столбовых дворян.
– Что ж? И за дело, – сказал Агафон, – вестимо, надувка. Нешто это хорошо, российским дворянам обманывать? Но вот что, голубчик ты мой, – объяснил он, – господа Орловы никого еще никогда, слава те, Христос, не обмошенничали. А денег мы найти не можем. Вот обожди, тебе господа все объяснят.
И Орловы действительно объяснили все умному и ловкому парню Анчуткину, бывшему почти крепостным их отца и пролезшему теперь в голштинцы. Они велели передать Котцау, что деньги будут у него непременно при первой возможности и чтобы он обождал только хотя бы до Фоминой. Затем было решено тотчас же начать «выколачивать» долг.
В той части Адмиралтейской площади, где был «Нишлот», благодаря ее очистке от всякого мусора, снова, по примеру прежних лет, было на праздниках народное гулянье. Гостиница бывала целый день полна веселящимся офицерством из иноземцев всех стран, там же всякий день по вечерам появлялся князь Тюфякин в сопровождении дюжего Шванвича. Орловы с приятелями прежде всего озаботились тем, чтобы как-нибудь заманить силача врага куда-нибудь в гости, дабы князь Тюфякин остался один. В крайнем случае они решались, однако, на сражение, несмотря на присутствие такого союзника у Тюфякина.
В четверг на Святой братья Всеволожские позвали к себе вечером в гости Шванвича, и, дабы отвлечь всякое подозрение, Алексей Орлов явился тоже на вечеринку. Отношения Орловых и Шванвича были оригинальные, особенные, таковые же, однако, каковы отношения держав. После мира – ожесточенная война, затем снова заключается мир на вечные времена, затем этим вечным временам выходит, иногда вскоре же, срок, и снова война, и опять вечный мир. А в промежутках от войны до войны отношения всегда самые дружеские.
Орловы часто сражались со Шванвичем, уступая в одиночку и побеждая, когда бывали вместе, но затем встречались в гостях, беседовали, вспоминали последние драки, смеялись и шутили. Так было и теперь. На вечере Всеволожских Алексей Орлов особенно любезничал со Шванвичем, задерживая его умышленно в гостях, чтобы дать время Григорию отдуть князя. Простодушный Василий Игнатьевич, конечно, не мог знать, что в то же время князь Тюфякин сидел с несколькими иноземными офицерами в «Немцевом карачуне», а к подъезду подъезжал никогда не бывающий гость со своими приятелями.
Когда Григорий Орлов сам-шест, с братьями Рославлевыми, Барятинским и Чертковым, явился в большой горнице, где пировали разные немцы с какими-то итальянскими актрисами, то князь Тюфякин побледнел как полотно и догадался. Хозяин «Нишлота» тоже понял, что будет и зачем пожаловал господин цалмейстер Орлов.
– Ну, голубчик, ваше сиятельство, – выговорил Григорий, смеясь, – посылай домой за деньгами. Срок прошел. Отбояривайся либо червонцами, либо синяками.
Тюфякин, струсивший донельзя, пробормотал что-то бессвязное и вышел из-за стола. Но товарищи его, иноземцы, не подозревавшие, с кем имеют дело, как только узнали, в чем все заключается, стали шуметь и полезли на незваных гостей, чтобы выгнать их вон из «Нишлота».
Наивные люди через две минуты уже вопили на весь квартал, а актрисы-иностранки, чуть не обезумев от испуга, рассыпались и полезли кто на шкаф, кто под стол.
В самый разгар рукопашной Тюфякин увернулся и выскочил из горницы. Орлов бросился за ним. Тюфякин, несмотря на свой страх, сообразил, что делать. Пробежав целую вереницу комнат, коридор и лестницу, он бросился на двор. Орлов, хотя и не знал расположения комнат, но преследовал его долго. Однако на темной лестнице князь Тюфякин, свой человек, пролетел как стрела, а ловкий, хотя и могучий в плечах Орлов не мог быстро проскочить в темноте по незнакомой лестнице. Когда он выскочил на двор, то Тюфякин, зная, что Орлов и бегать мастер, решился броситься и запереться в одном из погребов. Орлов подбежал к железной двери, когда замок уже скрипел внутри.
– Хоть до утра просижу здесь! – крикнул Григорий в дверь.
– Шванвич и раньше будет! – отозвался Тюфякин. – Посиди, посиди! Дождись!.. За ним послали конного.
Между тем всех товарищей Орлова немцы осилили и выгнали на улицу. Григорий услыхал их голоса через двор и крикнул:
– Сюда! Здесь заяц… Залег!
И военный совет среди полумглы ясной ночи перед дверью погреба решил, в ожидании появления Шванвича, послать скорее извозчика к Всеволожским за Алексеем, а покуда караулить князя.
Немцы, осилившие офицеров, разумеется, не захотели идти на Орлова во двор, чтобы спасать Тюфякина. Хозяин «Нишлота» уже объяснил, что за человек господин Орлов, и советовал дожидаться прибытия Шванвича, за которым он же и послал.
– А тогда идите… Хоть бы ради любопытства. Землетрясение будет! Ей-богу! – объяснял немец-хозяин гостям и актрисам.
Между тем у Всеволожских все мирно беседовали. Алексей Орлов рассказывал Шванвичу об одном заморском силаче Юнгфере и об его подвигах, которые были почище того, что они могут делать. Шванвич слушал с удовольствием и вниманием, когда вошел вдруг человек и вызвал его словами:
– Спрашивает вас конный…
Шванвич, узнав от курьера хозяина «Нишлота», в чем дело, не вернулся снова в горницу. Не взяв шляпы и шпаги, он поспешно спустился за ним на улицу и, как был, сел на извозчика. Видя, что гость не ворочается из передней, Всеволожские вышли за ним в недоумении.
– Что за притча! – сказал один из братьев.
Но Алексей Орлов тотчас догадался, куда поехал Шванвич, простоволосый и без оружия. Через минуту и он был на улице. На его несчастье, Шванвич ускакал на единственном извозчике, и ему приходилось пуститься бегом!
Между тем в «Немцевом карачуне» чуть не произошел еще до прибытия Шванвича карачун русским. В герберг вдруг явилась из Ораниенбаума целая кучка голштинских офицеров кутнуть ради праздника. Тотчас же узнали они, что их русский товарищ, Тюфякин, сидит в погребе, а на страже находится цалмейстер Орлов, во всем полку ненавидимый за его фокус с Котцау.
И с веселыми кликами компания человек в двенадцать бросилась к Григорию и его пятерым товарищам. Григорий всегда «пуще разгорался», по выражению братьев, когда следовало, наоборот, хладнокровно уступить обстоятельствам. Умеряющего его пыл брата не было теперь. Голштинцы подступили, требуя выпустить из заточения их товарища. Орлов в ответ назвал их по-немецки очень крепко… Через мгновение товарищи Орлова были побиты и прогнаны со двора. Два голштинца уже с воплем покатились на землю от здоровых затрещин Григория, но зато тотчас же вслед за ними покатился и сам могучий богатырь, облепленный остервенившимися немцами, как мухами… Однако через мгновение страшным усилием удалось Орлову все-таки подняться и вырваться. И, разбросав кулаками и ногами всю свору, он бросился в сторону к рядам сложенных на дворе дров. В эту же минуту появился в полумгле Шванвич, бежавший рысью на своих коротких ногах.