Юноша немного посторонился и слегка вытянулся. Несмотря на легкое смущение и даже робость близости государя, он не мог снова не подумать, любуясь на «Ночь»:
«Какой костюм!.. И как, должно быть, собой-то хороша».
– Нет, ты мне скажи правду! – воскликнул государь по-немецки, приближаясь к Шепелеву на подачу руки и как будто показывая ей на сержанта.
– Я вам уже сказала, что нахожу эти новые мундиры прелестными. Сколько вкуса! И при этом они удобны, – говорила маска, тоже по-немецки, но со странным звуком в голосе, будто слегка картавя. – Вот, например, этот мундир. Какой это мундир, ваше величество?
И вдруг маска остановилась, фамильярно задерживая своего собеседника.
Государь, довольный, что тема разговора умной, заинтриговавшей его маски перешла на более простой предмет, и вдобавок его любимый, повеселел еще более.
– Это преображенский. Прежде были зеленые длиннополые кафтаны. Красив ли он?
– Конечно. Очень красив… И удобен! Я думаю, сами офицеры с этим согласятся. Господин офицер! – вдруг обернулась «Ночь» к Шепелеву, еще более картавя. – Вы, вероятно, говорите по-немецки, как все офицеры здесь. Скажите мне, не правда ли, мундир этот удобнее старого?
Юноша, уже смущенный донельзя тем, что государь стоит так близко и смотрит на него, теперь при вопросе, внезапно к нему лично обращенном, окончательно потерялся до такой степени, что даже пробормотать ничего не мог.
– Ведь лучше и удобнее, господин офицер? – немного свысока и холодно повторила маска по-немецки.
– Он еще не офицер. Он сержант… – рассмеялся государь.
– So-o!..[18] – протянула она как истая немка. – Какая же разница?.. Ну, я этого знать не могу. Вот вам, ваше величество, надо знать все это до мелочей… Я могу ошибиться, а вы не можете.
– Еще бы… Да я за сто верст всякий галун отличу.
– Вы даже не имеете права ошибаться. Это было бы неудобно и опасно для венценосца…
– Как? Я не понимаю. Что ты хочешь сказать? – добродушно вымолвил Петр Федорович.
– Как? Вы не знаете? Un monarche ne se trompe pas[19]. Вы не знаете анекдота про Людовика Пятнадцатого, как он однажды ошибся. Он перемешал на вечере по близорукости одного нетитулованного придворного с другим, герцогом, и сказал: «Vous, monsieur le duc»[20], a тот ответил: «Merci pour cette grâce, Sire»[21].
– Ну, что ж? – рассмеялся государь.
– Когда дело объяснилось, король пожал плечами, рассердился, но сказал: «Un monarche ne se trompe pas!»[22] – и прибавил: «Ramassez le duc… monsieur!»[23] С тех пор этого придворного иначе и не звали, как наоборот: le duc, monsieur[24].
– Ramassez![25] Вот это я люблю. Как если бы он потерял что-нибудь! – громко рассмеялся Петр Федорович.
– Вот вам, властителям, ошибаться и нельзя. Если бы вы сказали этому сержанту: «Господин офицер!» – то он бы им и был, как бы по закону… А вам бы, господин преображенец, было бы очень приятно, если бы не я, а его величество так ошибся? – уже отчасти ласково обернулась «Ночь» к юноше. – Очень сожалею, что мои слова не имеют силы закона… А как это, должно быть, приятно – иметь эту власть?
Государь двинулся далее тихим шагом. «Ночь» болтала без умолку, оживленно и кокетливо.
– Ваше величество, – вдруг выговорила она. – Сделайте, как один монарх в одной сказке… Он передал на пять минут свою власть одному нищему…
– Это глупо…
– Нет, это очень мило… в сказке. Нищий в пять минут сделал столько добра, сколько монарх за всю жизнь не сделал… Вот если бы и ваше величество… дали мне вашу власть только на одну минуту…
Государь остановился, рассмеялся, потом хотел снова двинуться, но маска сильнее оперлась красивой обнаженной рукой на его руку и, грациозно наклоняясь к нему всем бюстом и своими изящными плечами, шепнула почти страстно:
– Я не шучу… Дайте…
Женщина эта, ее голос, красота этих плеч и рук, корсаж платья, который слегка отстал при ее движении, еще более обнажая ее грудь… не могли не подействовать на всякого.
– Дайте, дайте! – шептала она, все ближе наклоняясь, и ее страстный лепет звучал ребячески наивно.
– Изволь… – не выдержал государь. – На минуту по часам… Но что ты сделаешь?
– А? Увидите! Три вещи. Но даете ли вы мне честное слово, что все будет исполнено?
Государь колебался и вдруг выговорил:
– Даю… Это даже любопытно.
– Благодарю… Но я буду действовать через вас. Это все равно. Я буду шептать вам, а вы приказывайте. Постойте! Надо подумать… Ну-с! Во-первых, сделайте этого преображенца офицером. Сейчас!
– Вот уж именно бессмысленный женский каприз – осчастливить первого попавшегося человека. Пойдемте…
Государь, смеясь, приблизился снова к окну, где стоял Шепелев, и вымолвил ласково:
– Ты дежурным на бале посла?
– Точно так-с, ваше величество! – прошептал снова смущенный юноша.
– Ради барона Гольца, празднующего сегодня мирный трактат, я, как исключение, поздравляю тебя офицером.
Юноша широко раскрыл глаза, вспыхнул и стоял истуканом от неожиданности. Когда он догадался поклониться и пробормотать что-то бессвязное, то государь с «Ночью» уже удалялся в залу.
– Ну-с, теперь… теперь… – говорила «Ночь», – сделайте хозяина этого дома, барона, командором вашего голштинского ордена Святой Анны.
– Ты отгадала мое желание. Я сам хотел давно. Но и так говорят, что он мой любимец, и это непременно раздражит других резидентов… Принц-дядя меня отговаривает и уверяет, что теперь это невозможно.
– А ваше слово?.. Ну, хорошо, бог с вами… Тогда прикажите выслать из Петербурга адъютанта принца – Фленсбурга.
– Это зачем? – громко вскрикнул государь, искренне изумившись.
– Он мне не нравится, – шутливо отозвалась «Ночь».
– Стало быть, ты его знаешь и, стало быть, не сегодня приехала из-за границы. Вот я тебя и поймал. Ты петербургская жительница!
– Нисколько. Я его сейчас видела. Мне его назвали, и лицо его мне противно! Я прошу его выслать.
– Это не причина. Да и какая же ты злая и бессердечная! Потом, ты забыла, что хотела власть, чтобы делать добро, а не зло.
– Это правда. Ну, не надо, ничего не надо… Вы мне уже два раза отказали! – ребячески капризно вымолвила она.
– Ну, уж так и быть. Я сегодня, уезжая, поздравлю Гольца командором. Ну, теперь третье.
– Третье… Дайте графу Кириллу Скабронскому придворное звание, какое-нибудь…
– Зачем? Он умирает… Или уж умер, кажется…
– Нет, он жив…
– Умрет на днях!.. – рассмеялся государь.
– Но его вдова, моя давнишняя приятельница, получит право бывать при дворе государя, самого любезного, доброго и умного.
– Вот это отлично, с удовольствием. Я ее однажды видел. Она замечательная красавица. Сейчас прикажу, и завтра она узнает это. Ну а себе ты ничего не выпросила…
– Себе… себе… – рассмеялась «Ночь», – я попрошу у вас нечто очень важное, но не сегодня, а в следующем маскараде, где мы встретимся…
– О чем же ты будешь просить?
– Теперь я не скажу.
– Ну, хоть намекни! Я прошу тебя… – несколько увлекаясь и слегка умоляющим голосом выговорил Петр Федорович.
– То, о чем просила одна ветхозаветная красавица…
– Это ничего не говорит! Это даже не намек. Кого она просила?
– Одного очень умного и красивого молодого человека.
– Но кто он был? Чем известен?
– Тем, что у него было одиннадцать братьев… – нерешительно вымолвила «Ночь».
– Это мудрено. Хотя я знаю отлично Ветхий Завет, но сразу отгадать… Чем он был сам?
«Ночь», очевидно, колебалась и, наконец, выговорила слегка взволнованным голосом:
– Скажу… Но только потому, что я в маске и в случае… если одумаюсь… или, если вы… Ну, одним словом, я могу еще, если захочу, остаться вам неизвестной…
– Ну, ну, говори! – оживленно приставал государь.
– Он был продан этими братьями, попал в Египет и…
– Иосиф! – вскрикнул государь.
– Не знаю…
– А просила его супруга сановника Пентефрия… – весело рассмеялся он. – Так?.. Так?!
– Не знаю… – тихо и совершенно смущаясь шепнула «Ночь».
– Скажи, отгадал ли я? Скажи… Пожалуйста… Скажи только одно слово: да…
В эту минуту прямо на государя и его даму шла графиня Воронцова. Она на этот раз уже почти преградила им путь и с озлобленным пунцовым лицом обратилась к государю:
– Ваше величество, я уже целый вечер жду возможности сказать вам хоть два слова! – вспыльчиво выговорила она.
Государь видимо заколебался и не знал, что делать: ему, очевидно, не хотелось покинуть «Ночь».
– Погоди, Романовна… Сейчас. Вот пускай маска скажет, отгадал ли я ее загадку… Я без того не могу уйти.
– Так будьте так добры, скажите! – гневно обратилась Воронцова к замаскированной.
– Вы приказываете, графиня… Сказать? – кокетливо, но насмешливо произнесла «Ночь», налегая на слово «вы».
– Приказать я не могу, а прошу… А то этак конца не будет.
– Разумеется, – воскликнул государь. – Ну, отгадал? Ну?
«Ночь» как будто еще колебалась и молчала.
– Да говорите, сударыня! – вне себя произнесла Воронцова. – Подумаешь, важное дело.
– Хорошо… Только для вас, графиня… По вашей просьбе, – звонко рассмеялась «Ночь». – Да, ваше величество, от-га-да-ли!!!
Государь улыбнулся, хотел что-то сказать, но, поколебавшись мгновение, любезно простился и, покинув «Ночь», подал руку Воронцовой.
XXXVI
Шепелев простоял как истукан несколько минут после слов государя. Он готов был верить, что видел все во сне. Двух недель нет, что он надел мундир сержанта, и теперь, сейчас… уж он офицер!