Заметив гнездо какой-нибудь птички, чаще всего зорьки или горихвостки, мы всякий раз ходили смотреть, как мать сидит на яйцах.
Иногда по неосторожности мы спугивали её с гнезда и тогда, бережно раздвинув колючие ветки барбариса или крыжовника, разглядывали, как лежат в гнезде маленькие-маленькие, пёстренькие яички.
Случалось иногда, что мать, наскучив нашим любопытством, бросала гнездо; тогда мы, увидя, что несколько дней птички в гнезде нет и что она не покрикивает и не вертится около нас, как то всегда бывало, доставали яички или всё гнездо и уносили к себе в комнату, считая, что мы законные владельцы жилища, оставленного матерью.
Когда же птичка благополучно, несмотря на наши помехи, высиживала свои яички и мы вдруг находили вместо них голеньких детёнышей, с жалобным тихим писком беспрестанно разевающих огромные рты, видели, как мать прилетала и кормила их мушками и червяками... Боже мой, какая была у нас радость!
Мы не переставали следить, как маленькие птички росли, перились и наконец покидали своё гнездо,
ЛАСТОЧКА
К. УШИНСКИЙ
Мальчик осенью хотел разорить прилепленное под крышей гнездо ласточки, в котором хозяев уже не было: почуяв приближение холодов, они улетели.
— Не разоряй гнезда,— сказал мальчику отец,— весной ласточка опять прилетит, и ей будет приятно найти свой прежний домик.
Мальчик послушался отца.
Прошла зима, и в конце апреля пара острокрылых, красивеньких птичек, весёлых, щебечущих, прилетела и стала носиться вокруг старого гнёздышка. Работа закипела; ласточки таскали в носиках глину и ил из ближнего ручья, и скоро гнёздышко, немного попортившееся за зиму, было отделано заново. Потом ласточки стали таскать в гнездо то пух, то пёрышко, то стебелёк моха.
Прошло ещё несколько дней, и мальчик заметил, что уже только одна ласточка вылетает из гнезда, а другая остаётся в нём постоянно.
«Видно, она наносила яичек и сидит теперь на них»,— подумал мальчик.
В самом деле, недели через три из гнезда стали выглядывать крошечные головки. Как рад был теперь мальчик, что не разорил гнёздышка!
Сидя на крылечке, он по целым часам смотрел, как заботливые птички носились по воздуху и ловили мух, комаров и мошек. Как быстро сновали они взад и вперёд, как неутомимо добывали пищу своим деткам!
Мальчик дивился, как это ласточки не устают летать целый день, не приседая почти ни на одну минуту, и выразил своё удивление отцу. Отец достал чучело ласточки и показал сыну:
— Посмотри, какие у ласточки длинные, большие крылья и хвост в сравнении с маленьким, лёгким туловищем и такими крошечными ножками, что ей почти не на чем сидеть; вот почему она может летать так быстро и долго. Если бы ласточка умела говорить, то такие бы диковинки рассказала она тебе — о южно-русских степях, о крымских горах, покрытых виноградом, о бурном Чёрном море, которое ей нужно было пролететь, не присевши ни разу, о Малой Азии, где всё цвело и зеленело, когда у нас выпадал уже снег, о голубом Средиземном море, где пришлось ей раз или два отдохнуть на островах, об Африке, где она ловила мошек, когда у нас стояли лютые морозы.
— Я не думал, что ласточки улетают так далеко,— сказал мальчик.
— Да и не одни ласточки,— продолжал отец,— жаворонки, перепела, дрозды, кукушки, дикие утки, гуси и множество других птиц, которых называют перелётными, также улетают от нас на зиму в тёплые страны. Для одних довольно и такого тепла, какое бывает зимою в южной Германии и Франции, другим нужно перелететь высокие снежные горы, чтобы приютиться на зиму в цветущих лимонных и померанцевых рощах Италии и Греции, третьим надобно лететь ещё дальше, перелететь всё Средиземное море.
— Отчего же они не остаются в тёплых странах целый год,— спросил мальчик,— если там так хорошо?
— Видно, им недостаёт корма для детей или, может быть, уж слишком жарко. Но ты вот чему подивись: как ласточки, пролетая тысячи четыре вёрст, находят дорогу в тот самый дом, где у них построено гнездо?
ПЕТЬКИН ЗАЯЦ
Н. КАРАЗИН
Тихо в лесу под вечер. Горят румянцем заката заиндевевшие вершины берёз, а понизу давно полегли глубокие синие тени.
Треснет ли что под ногою, снег ли осыплется с ветки — каждый лёгкий шум слышится ясно, отчётливо и далеко по лесу разносится... Вот и теперь: ворона каркнула где-то призывно, вон ещё и ещё, ей откликнулись другие вороны, со всех сторон на зов слетаются. Гомон поднялся, нарушив вечернюю тишину, да какой! Что такое случилось, что их встревожило? Куда спешат, крыльями хлопают, куда слетаются? Да вон куда: на белом снегу, по сугробам, меж кустами, чуть виднеется кровавый следок, и ведёт этот следок на поляну; а там, как раз посредине, лежит заяц подстреленный. От стрелка-то ушёл, да от смерти уйти некуда.
Лежит бедняга, снег под ним подпотел, подмочил ему шубку насквозь... Лежит заяц, еле дышит и жалобно вокруг поглядывает. А кругом сплошь вороны расселись, вплотную к зайцу подбираются, да шевелится он, ещё дышит и ухом поводит, несчастный,— ну и страшно голодным разбойницам, ждут терпеливо, когда покончится.
Вдруг затрещали кусты, над кустами шапка большая, мохнатая колышется, всё ближе да ближе подходит. А вот и весь богатырь появился на опушке поляны. Невелик богатырь, аршин от земли, да грозен больно, в руках эва какую хворостину держит, и говорит богатырь сам с собою:
— Что это за крик такой вороньё подняло? Иду, думаю: что за оказия? А оно вон что! Кш вы, каторжные! Я вас!
Разлетелись вороны в стороны, да не очень далеко. Напугал их богатырь-малыш, а зайца вдвое. «Ну,— думает заяц,— теперь уже совсем конец пришёл...»
Словно мёртвый прикинулся и дух затаил, а богатырь-то подошёл вплотную, забрал зайца да за пазуху, в тёплый тулуп запихнул.
— Не бойся! Сиди смирно. Не съем! Зайца только господа едят, наши не станут... Да лежи ты, не рвись! Говорят тебе толком: не съем. Не понимаешь, что ли?
А зайцу, да ещё до смерти напуганному, где же понять речь человеческую! Сообразил только, что ему тепло стало и страшных ворон не слыхать больше. Каркают где-то, только далеко, сквозь полушубок еле слышится.
Тепло стало — пригрело, значит, спать надо... Задремал длинноухий, да так, сонный, и был водворён в новое жилище.
Уж и смеялся же старый лесник Данило, когда сынишка его Петька домой с добычей вернулся да начал её к месту пристраивать.
— Сам поймал, что ли? Не хуже Шарика или моего Валетки. Экий ты, парень, как я погляжу, прыткий!
— Нешто я собака, чтобы зайцев ловить! От ворон отбил, он, вишь, стреляный... Их-то, ворон этих, страсть что набралось, видимо-невидимо. А я-то один. Я их пуганул... что их баловать?
— Ай да молодец! Ну-ко, клади его в кошёлку, суй под лавку, да гляди, как бы собаки не пронюхали.
— Не смеют!
Устроили зайца покойно, тепло и привольно. Молочком напоили, корешок морковки подложили под самую мордочку, а на всякий случай корзину тряпкой сверху обвязали.
И стал зайчишка поправляться на новоселье. Недели две прошло — лапка зажила, сам потолстел, шубка стала такая мягкая, пушистая.
— Вот он теперь, словно Валетка наш, белый, а к весне, гляди, словно Шарик, серым станет,— говорит Данило сыну, а тому очень интересно, как это его заяц шубку менять будет. Вот, думает, подождём весны — увидим.
Полюбился заяц Петьке; должно быть, и сам Петька полюбился зайцу — так друг за дружкою и бегают. Друзья стали самые неразлучные. Только недолго эта дружба тянулась.
Пришла весна желанная, шубка заячья темнеть начала, а с шубкою и мысли заячьи переменились. Надоела, знать, бегуну теснота лесниковой избушки. И раз как-то приотворил лесник оконце — воздуху в избу впустить лесного, свежего, а снег почти дочиста стаял и на самом припёке зелёная травка заиграла на солнышке... Только и видели серого! Скок на лавку, скок на подоконник, да через окно во двор, да через плетень, да в кусты... Мелькнул разок подальше да и сгинул.
И стал зайчишка поправляться на новоселье.
Думал Петька — вернётся к ночи, погуляет и вернётся,— всё-таки в избе и теплее, и покойнее, сам рассудить должен. Но рассуждение зайца вышло совсем не Петькино. Так своего друга наш Петька и не видал больше. Попадались зайцы, только всё другие — дикие, бродячие, а этот ну вот словно сквозь землю провалился.
Заскучал мальчик, загорюнился, а старик Данило говорит:
— Чего плачешь? Ты вот его от смерти спас, выходил, на ноги поставил. Что же ты его в батраки, что ли, себе прочил? Корысть какую имел, что ли? Зайцу воля нужна, ну, ты и не препятствуй!
— Ладно!— отмахнулся рукою Петька.— Убёг так убёг! Ну его... пущай гуляет! Мне не надо! Не жалко даже ничуточки.
А самому-то очень жалко было ушастого дружка, да не реветь же ему, мужику, отцовскому помощнику.
Цена 7 коп.
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА»
В 1973 году в серии «Книга за книгой» для детей младшего школьного возраста вышли и выходят такие книги:
Горький М. ДЕТСТВО ИЛЬИ
Горький М. ПЕПЕ
Григорович Д. ГУТТАПЕРЧЕВЫЙ МАЛЬЧИК
Грин А. ИСТОРИЯ ОДНОГО ЯСТРЕБА
Одоевский В. ГОРОДОК В ТАБАКЕРКЕ
СКАЗКИ ИЗ МУРОМА
* * *
Водопьянов М. ШТУРМАН ФРОСЯ
Воскресенская 3. РОТ ФРОНТ
Драгунский В. КРАСНЫЙ ШАРИК В СИНЕМ НЕБЕ
Марков Г. ДЕД ФИШКА
Медведев В. ТИРЕ-ТИРЕ-ТОЧКА
Фадеев А. МЕТЕЛИЦА. САШКО
Ребята! Прочтите эти книги.
ДЛЯ МЛАДШЕГО ШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА
ПЕТЬКИН ЗАЯЦ
Рассказы русских писателей
Ответственный редактор Н. М. Кожемякина.
Художественный редактор Б. А. Дехтерёв.
Технический редактор В. К. Егорова.
Корректор Э. Л. Лофенфельд.
Сдано в набор 4/IV 1973 г. Подписано к печати 15/V 1973 г. Формат 60х901/16. Бум. типогр № 2. Усл. печ. л. 2. (Уч.-изд. л. 1,42). Тираж 600 000 (1—300 000) экз. Заказ № 500. Цена 7 коп.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Детская литература». Москва. Центр, М. Черкасский пер., 1.