Приехали. Выйдя из «шестерки», Марьяна бегло оценила местность. Куда она попала! Холмы. Кое-где виднелись локальные рощи, речка вдали блистала (скорее, это рукав), заросли камыша шевелились. Посередине большого пространства стоял дом в лесах, но строителей Марьяна не заметила, а так надеялась… Вокруг огромного подворья, частью которого является дом, тянется ограда из столбов и колючей проволоки. «Концлагерь, что ли?» – подумала Марьяна. Прохор без слов пригласил ее в дом – просто подтолкнув. «Точно, концлагерь», – решила она, шагая к дому по траве. Хорошо хоть, переоделась на даче в джинсы и кроссовки, иначе ноги переломала бы здесь.
И вдруг навстречу выскочили три собаки… нет, это собачищи размером с теленка, из пастей, в которые запросто войдет человеческая голова, вывалились языки с лопату, а клыки… Инстинктивно от ужаса Марьяна прижалась к Прохору, но тут же присела, потому что собачища поставила ему на грудь лапы, и открытая пасть с клыками оказалась прямо перед ней. Однако морда второй псины задышала в лицо присевшей девушки, с любопытством рассматривая новенькую. А Прохор трепал за ошейник собаку, стоящую на задних лапах, и целовал в противную морду.
– Издеваешься? – процедила Марьяна. – Убери собак.
– Бор, Рита, Мира, место! – рявкнул Прохор. – Я кому сказал! Место!
Собачки потрусили к дому и скрылись за ним, Прохор махнул рукой Марьяне, мол, иди за мной. Несколько комнат, как она поняла, жилые, в одну из них привел девушку Прохор:
– Это твоя комната.
Его слова обнадежили, значит, Марьяна еще поживет. Она обошла комнату – метров десять квадратных. Скромненько. Чистенько. Кровать, шкаф, коврик на полу, стол, настольная лампа. Ах да! Занавески на окне. Девушка повернулась к хмурому Прохору с закономерным вопросом, в конце концов, ей нужна ясность:
– А теперь объясни, что все это значит? Я в плену, да?
– Угу.
– Интересно! А ты знаешь, какой срок дают за похищение человека?
– Не-а.
– Оно и видно. Я как юрист тебе скажу: статья 126, часть первая. Похищение человека наказывается принудительными работами сроком до пяти лет или лишением свободы на тот же срок – на усмотрение суда. То же деяние, совершенное группой лиц по предварительному сговору с применением насилия, наказывается лишением свободы сроком от 5 до 12 лет…
Марьяна осеклась, обалдев сама от себя: ее память выдала то, что, была уверена, забыто навсегда после прочтения еще в институте! Вот что делает экстремальная ситуация – реанимирует клетки мозга! Но у Прохора не наблюдалось вообще никакой реакции, Марьяна потерялась:
– Тебя не пугает перспектива попасть за решетку? (О ужас, он отрицательно покачал головой!) Ну, тогда… Почему ты все это затеял, я могу узнать?
– Садись. – Марьяна присела на край кровати, он взял единственный стул и оседлал его. – Кто такая Инна, ты знаешь. Ей было двадцать шесть лет, но кто-то ее убил. Я думаю, это сделал твой отец. Наигрался с девочкой, узнал про беременность, испугался и решил разом от всех проблем избавиться. Я приехал на вашу дачу, чтобы отловить твоего отца. Два дня караулю, а попалась ты. Когда ты драпала от полиции, мне и пришла в голову идея обменять тебя на твоего папу. Он же тебя любит?
– Но следователь подозревает мою мать…
– Знаю. Слышал. Задумался, конечно: а вдруг и правда убил не Болотов-старший? Допускаю также, что и следак мог ошибиться, поэтому я решил разобраться. Сам. Мне пустые жертвы не нужны, я же не зверь. А нужен один-единственный человек, тот, кто убил Инну. Хочу знать наверняка. И узнаю. Ты по-любому пригодишься.
– И что потом будет?
– Убийце башку оторву, а тело скормлю собакам.
Про себя Марьяна признала: да, этот может и голову оторвать драконьими лапами без наркоза, и труп кинуть своим замечательным собачкам. Сейчас главное – самой успокоиться, прийти в себя, потом усыпить бдительность тюремщика и после этого благополучно сбежать. Но Прохор, телепат чертов! Да, прочел мысли Марьяны, натянул улыбочку и по-доброму предупредил девушку:
– Не мечтай смыться, тебя не выпустят собаки. А ночью я выпускаю еще одного пацана, мои собачки тебе покажутся болонками по сравнению с ним, перекусит пополам – только так. После его клыков тебя вряд ли спасут – «Скорая помощь» далеко, сама видишь. Учла? Молодец. Ну, ладно, – поднялся Прохор. – Располагайся, осваивайся… Туалет и ванная в доме на первом этаже, вещи в шкафу чистые, можешь их брать.
Еще чего – чужие тряпки Марьяна сроду не надевала и не наденет. Он вышел, а она как сидела, так и упала спиной на кровать. Впору разрыдаться. И только решила всплакнуть над своим бедственным положением, вернулся Прохор:
– Извини, есть еще условия.
Она приняла сидячее положение, глядя на тюремщика исподлобья, не удержалась, съехидничала:
– Надеюсь, ты не потребуешь отгонять мух от тебя, когда спишь, или исполнять танец живота?
Ну и уставился он на Марьяну – словно бык на тореро перед тем, как распороть рогами ему живот. И с этим мужланом ей предстоит жить в одном доме неизвестное количество дней? Непроизвольно она поежилась. Прохор ответил абсолютно серьезно, отчего состояние Марьяны ухудшилось:
– Неплохая идея. Мухи уже спят, отгонять нечего, остается танец живота… Я подумаю.
Вот дура-то! Сострила на свою голову и теперь сама себе не рада. С него ведь станется, запросто заставит крутить бедрами перед его мордой.
– Я живу с бабушкой, – продолжил он, – у нее слабое здоровье, так что не вздумай сказать, что Инны больше нет. Это табу. Инна уехала работать за границу. Усвоила?
– Да кто ты такой, черт возьми? Кто тебе Инна? Жена, что ли?
– Сестра. Родная сестра. А у тебя вульгарные представления о людях и их отношениях… Интересно, с какой стати я терпел бы Инну-жену в качестве любовницы твоего отца? Думай хоть иногда, что говоришь. Впрочем, в вашей среде давно нет ни морали, ни норм, ни мозгов, вы все там – один большой серпентарий. И второе! – Прохор поднял указательный палец вверх, собираясь сказать нечто наиболее важное. – Для бабушки ты тут на правах… гостя. Точнее, моей невесты. Это мое требование. Поняла?
– Мы что, должны целоваться-обниматься при ней?
– Радикальных мер я не требую, к тому же тебя поцеловать – все равно что ядовитую змею. Отравишь. Бабушка приедет завтра, у тебя есть время подготовиться психологически.
– Дай хотя бы телефон, я позвоню отцу и скажу, что со мной все в порядке.
– Обойдешься. Он тоже.
Засим Прохор закрыл дверь с той стороны. Марьяна легла на кровать, свернулась калачиком, как в детстве, и просила у Бога сил, терпения и удачи, хотя никогда верующей не была, да и ни одной молитвы не знала. Но в этих обстоятельствах надежда осталась лишь на небеса. Призрачная надежда.
Богдан Петрович жил один в четырехкомнатной квартире, считавшейся во времена молодости его родителей большим достижением. Она и досталась ему от мамы с папой. На собственное жилье он, простой доктор из обычной детской поликлиники, рассчитывать не мог, не давали, а зарплата не позволяла приобрести жилье. Но Богдан Петрович не простой доктор, а очень-очень хороший. С переменами в государстве пополнилась армия посредственных специалистов, тогда-то и стал чрезвычайно востребованным доктор Богдан Петрович Лозовой, ведь ребенка абы кому мало кто из родителей доверит. Его стали приглашать на дом, присылать машины за ним, разумеется, визиты и лечение оплачивались. Появились деньги, а тратить их некуда, запросы у доктора весьма скромные, семью он не заимел, детей тоже. А у друга Валеры целых три ребенка, один так попросту кинутый – Артемка, этого мальчика и пригрел одинокий Богдан Петрович, хотя был из тех редких людей, которых одиночество не тяготило. К тому же он крестил парня, стало быть, являлся ему отцом по божьим законам, в общем, у них сложились отличные доверительные отношения.
Домой Богдан Петрович приехал поздно, Артем еще не спал, разумеется, торчал у компьютера в своей комнате. Да, за ним закрепилась целая комната. Здесь разрешалось из нее делать склад, бардак, лепить на стены плакаты, не убирать постель, поедать завтрак за компьютером и оставлять посуду вместе с крошками – ведь все равно приходила женщина убирать. Артем сбегал сюда постоянно, потому что здесь он чувствовал себя нужным.
– О, что я вижу, – подойдя к парню со спины, сказал Богдан Петрович. – С каких пор мы интересуемся мировой живописью? Гойя?!! Офигеть.
Действительно, на мониторе менялись картины Великого Гойи.
– Штудирую испанскую живопись, – похвастал Артем.
– С дуба упал, что ли?
– Дядя Богдан, ты считаешь меня чуркой необразованной?
– Почти. Это в середине прошлого века физики были еще и лириками, а ваше поколение способно усваивать из одного направления узенький кластер. Например, ты – один сплошной гаджет.
Артем без обид принял его слова, он привык к этой форме общения – то ли в шутку, то ли всерьез. Юноша защелкал мышкой, на мониторе появились изображения картин другого художника…
– Эль Греко?! – вытаращился крестный.
Но и изумлению Артема предела не было, он крутанулся в кресле и очутился лицом к лицу с Богданом Петровичем:
– Ну ты даешь, дядя Богдан! Вот это интеллект!
– Нет, это ты даешь! Меня терзают смутные сомнения, что не сам додумался себя просвещать. Колись, отрок, кто тебя сподобил?
Артем развернулся назад к монитору, хихикнул:
– А не расколюсь. Лучше скажи, аутизм опасное заболевание?
Слегка опешив, Богдан Петрович присел на стул, чтобы видеть Артема, который с бухты-барахты интересуется нетипичными диагнозами. Он понимал: перемены в мальчике, а перемены заметны хотя бы желанием общаться, связаны с какой-то встречей, оказавшей на него влияние.
– Смотря какая форма…
– Легкая. Такой человек идиот?
– Нет. Да почитай в Интернете, там много информации.
– Читал! Но мне твое мнение важно.
– Благодарю за доверие, – шутливо склонил голову Богдан Петрович, приложив ладонь к сердцу. – Если тебя беспокоит, что твой друг с умственными отклонениями, успокою: мозги у него в норме. Просто у таких людей собственный неповторимый мир, в котором они живут немного обособленно, а главное, у них своеобразное видение и ощущение этого мира. Поэтому среди аутистов много талантливых, гениальных людей, сделавших открытия. Но в нашем мире все, что не похоже на стандарт, причисляют к какой-нибудь группе отклонений. Я бы легкую форму аутизма не клеймил этим страшным словом, которое само по себе диагноз. В таких случаях предлагаю родителям найти и развивать таланты у детей. Да ты, друг мой, мало чем отличаешься от аутиста, когда сидишь, уткнувшись в комп, это твой цифровой мир, ты не любишь, когда тебя из него выдергивают.