К детскому дому прилегал симпатичный сад, где трудились старшие дети, имелся и огород, и живой уголок, и цветник. Они пришли в сад, собирали упавшие яблоки под деревьями, Лиза в подол платья, Кира в корзинку. И когда в очередной раз девочка высыпала яблоки в корзинку, Кира взяла ее за ручки и спросила:
– Лизонька, хочешь, я стану твоей мамой?
Малышка смотрела в глаза Киры, как смотрят взрослые люди, словно проверяя – не пошутила ли воспитательница? А потом подошла ближе и обняла Кирочку за шею, положив на плечо голову, это и было согласием.
С радостью девочку провожали взрослые, но при этом детей не было поблизости – нельзя. Когда Кира складывала вещи Лизы в чемодан, няня принесла тряпичную куколку, при этом высказала опасения:
– Не знаю, отдавать вам или оставить здесь?
– А что такое? – заинтересовалась Кира.
– С этой куклой она поступила к нам. Однажды я дала ее Лизе. Она смотрела на нее, смотрела, а потом как кинет в стену. И отвернулась. Ну, я забрала и спрятала.
– Я возьму. Мало ли? Вдруг кукла когда-то пригодится Лизе.
Свой пятый день рождения малышка встретила дома с мамой Кирой. Был торт, были новые друзья – две девочки и один мальчик, было весело. В их доме поселилось живое существо «весело». И Лиза смеялась, как не смеялась никогда в своей короткой жизни. Лиза почти не отходила от новой мамы, даже гулять на улицу выходила неохотно. Собственно, и Кира любила общество дочки, поручала ей мелкую работу по дому, читала книжки, ходила с ней на детские сеансы в кино. В общем, у них все шло как у людей. Потом Лиза пошла в первый класс с огромным букетом, училась на отлично, потому что это радовало маму. А еще летом они ездили в лагерь на Черное море и целое лето совмещали полезное с приятным – мама работала, а Лиза отдыхала и помогала ей.
– Что за кукла? – заострила внимание Надежда Алексеевна. – Тряпичная? Сшитая кустарно? Платье в горошек, да?..
– Не знаю, – подняла плечи Сати. – Я лишь передаю историю такой, какой мне ее рассказали.
Не поверила ей Надежда Алексеевна и кинулась в коридор, распахнула дверцы шкафов, нашла пакеты с вещами матери, которые она получила в больнице, и при этом бубнила:
– Кукла… Кукла… Где же она?.. Неужели это та кукла?..
Но старой тряпичной куклы не нашла. О, как жаль. Сейчас Надежде Алексеевне ошибочно чудилось: старая кукла способна многое приоткрыть, если бы нашлась. В миг раздумий и разочарования щелкнул замок, вошел Болотов, кинул ключи на столик и:
– Сати!.. Любимая!.. Я вернулся!..
А тут из-за угла вырулила нелюбимая Надя! У Болотова шок, беднягу так перекосило, что он вызвал своим жалким видом улыбку у родной жены. По прихожей проплыла «любимая» мужа, Надежда Алексеевна проводила ее насмешливым взглядом, перевела глаза снова на Валеру. Сцена в лучших традициях комедийного жанра.
– Пожалуй, я подожду тебя в машине, – сказала Сати Болотову, взяла ключи со столика, сняла свое пальто с вешалки и ушла. Жена не преминула поддеть мужа:
– Что же ты пальтишко не надел на свою «любимую»?
– Ты? – выдавил он. – Почему ты здесь?
– Как интересно, мой муж спрашивает, почему я – его жена – здесь, в своем доме. Он даже не в курсе, что его жену сегодня отпустили из следственного изолятора. Ба, да ты не рад, как я вижу? Извини, что помешала твоей идиллии.
В отличие от нее, измученной и резко постаревшей, он выглядел помолодевшим, посвежевшим, просто огурец с грядки. Валера попался, ему очень не кайфово, как выражается Артемка. Не так-то просто выбросить тридцать один год на помойку, троих детей, кучу нажитого добра. Нагадил-то Валера, оттого и зол, по прихожей ходит, ходит.
– Только не надо на меня так смотреть! – зарычал, видимо, оскорбленный освобождением жены блудливый муж.
Нет, Надежда Алексеевна не опустится до его уровня, пусть Валера бесится, а она будет хладнокровна.
– А как мне смотреть на подонка, мерзавца, негодяя и последнюю сволочь? Или считаешь, я как-то иначе должна рефлексировать на тебя? Ладно, мне гадил всю жизнь, но ты умудрился украсть у собственного сына девушку. Я не в восторге от твоей распутной Сати, но ты-то… папа! Ты потерял сына, Костю – это хоть понимаешь? Насколько мне известно, потерял и Артема.
Болотов прекрасно отдавал отчет, что жена права, и он стоит тех мерзких слов, которыми она щедро наградила его, но признать ее правоту… И подписаться под вердиктом жены? Ни за что!
– Остановись! – огрызнулся Валерий Витальевич. А в следующий миг он взял пример с жены и заговорил сдержанно: – Мне надоело слушать оскорбления. Я понимаю, тебе обидно, но что же делать, дорогая? Извини, я полюбил другую. Ну так случилось. Это Константину нужно подумать, почему от него – молодого и красивого – Сати ушла к его отцу, который старше на двадцать лет.
– Ой… Ой… – рассмеялась пока еще жена. – Сейчас начнешь распевать, что в постели ты – священный бык. У тебя главная сексуальная привлекательность – твои деньги…
– А вот тут ты, дорогая, ошибаешься! Потому что Сати по деньгам выше меня уровнем.
– Значит, она извращенка.
– Хватит! Хватит, я сказал!
– Действительно, хватит, наш скандал становится пародией на драму. Убирайся. И пока я здесь буду некоторое время жить, сделай так, чтобы я тебя не видела. Позже поговорим, как нам быть.
– Я решил развестись с тобой.
– Конечно, милый, конечно.
Она отправилась в ванную комнату, открутила краны и принялась сдирать с себя вещи, пахнущие несчастьем, болью, отчаяньем, все это вместе называется – тюрьмой. Входная дверь хлопнула? Наконец-то Валера убрался. Надежда Алексеевна все же проверила – да, прихожая пуста. Она закрыла дверь на все защелки, теперь снаружи в квартиру никому не проникнуть, больше ей сюрпризы не нужны. После она погрузилась в очень теплую воду и… заревела. Нюша ревела белугой, корчась, как от жуткой боли, она выла и рыдала, как никогда в жизни не приходилось ей реветь. И плевать, что слышат соседи. Она заболела ненавистью. И не знала, что с этим делать. А также Надежда Алексеевна ревела, расставаясь с прошлым, но не имела она настоящего и боялась заглянуть в будущее.
20Другая жизнь
У них стало традицией пить кофе-чай в баре или кафешке, но это между делом, а дело – координировать действия, чтобы работать сообща в одном направлении. Из добряка Богдаша превратился в вечно хмурого и задумчивого Богдана Петровича, этим утром даже Артем, возмужавший за считаные недели, видно, роль окольцованного мужа ему понравилась, деликатно начал выяснять:
– Дядя Богдан, ты какой-то не такой… Может, мы с Эллой тебе мешаем, ты устал от нас, а?
– Дурак, – не скупился крестный на выражения. – Как посмел такое про меня подумать? Я расстроен, потому что вы уедете. Ты меня обидел. Марш в комнату искать фотки Сорокина и Маковца! И не надоедай больше с глупостями.
Соврал. Органично, как истинный артист соврал. А суть плохого настроения вот в чем: всякий новый шаг в расследовании приносит разочарования, сопоставимые с катастрофой! Ну не случайно туфли Эллы очутились в ночь убийства в квартире Инны. У Богдана Петровича остатки волос шевелились от ужаса, когда он в фантазиях видел Эллочку с опасной бритвой в руках, которой она режет шею… Так он мучился до тех пор, пока Чекин не подбросил мысль: а если и у Сати есть такие же туфли?
– Стоп, стоп! – рассуждал вслух Ярослав и находил новые утешительные слова для Богдана Петровича: – Таких туфель наверняка тысячи!
– Наверняка, – согласился тот, взирая на адвоката из-под нахмуренных бровей. – Но почему-то из тысяч обладательниц подобных туфель всего две девочки попали в семью, которая успешно развалилась. Одна девочка стала любовницей Валерки, вторая – женой Артемки. А до этого надоевшую любовницу кто-то банально прирезал. И вдруг туфельки Эллы! Марьяна их видела в час убийства у Инны! Я не верю в такие совпадения, в случайности и прочую нечаянную хрень.
Вот что отравляло жизнь – подозрения. Это яд, кислота, выедающая мозг, удушающая петля. Отсюда и дикая депрессия грянула – нелегко видеть в близких людях преступников, а в себе – обманутого дурака.
И вдруг сегодня Чекин еще издали, стоило зайти ему в кафе, подметил отличное настроение у Богдана Петровича. Садясь за столик, он пошутил:
– Что вижу! У вас задорный глаз, улыбка сытого кота… Вы меня пугаете. Неужели убийца Лопатиной пойман?
О, боже, сколько счастья выдал тот в одном монологе:
– Нет. Просто я выяснил: у Сати точно такие же туфли есть! Она купила две пары! Себе и Элле! Но у Сати размер 38. И ростом она – как Инна, а Элла ниже! Наша Эллочка не могла бороться с Инной на равных, она слабенькая девочка, воздушная, как эфир. И последнее! Девочке было двенадцать лет, когда убили Сорокина и Маковца, а Сати двадцать шесть тогда стукнуло! Фу-х, гора с плеч…
– То есть теперь у нас очередь Сати перейти в разряд убийц?
– Мне плевать на Сати, пусть хоть все преступления в стране на нее повесят, – радостно сообщил Богдан Петрович. – Лишь бы это была не Элла! Каково думать, что ты подсунул мальчику, которого нянчил с пеленок и считал сыном, исчадье ада? Эдак рехнуться можно.
Его счастье было так велико, что Ярослав не удержался от улыбки, завидуя детскости в этом большом человеке, да и любуясь им. Правда, Чекин, человек практичный во всех отношениях, поинтересовался:
– А вы спросили у Эллы, где они жили восемь лет назад?
Непонятно, что его рассмешило, но Богдан Петрович неожиданно расхохотался, махнул рукой и снова расхохотался, после этого сказал:
– Нет! Я как услышал, что у Сати есть такие же туфли… так от радости сюда побежал отметить. И вам позвонил.
Вон почему его неописуемое счастье накрыло – к рюмке приложился старый доктор. Да, на столе стояла длинная рюмочка, которую Богдан Петрович взял, а там – ни капли. Он подозвал официанта, тот принес еще.
– Ну-с… – поднял рюмку с водкой Богдан Петрович, став в одночасье серьезным. – Честно скажу, я устал. Ей-богу. В сущности, я свое дело сделал: Надю вытащил, Артемку женил и отправляю в самостоятельное плавание, они завтра уезжают, больше не могут тянуть с отъездом. Марьяну спрятал. Костя сам спрятался, а Валера… Валера идиот, но это уже его проблемы. Короче, вы