Сегодня днем Рек вернулся из последней экспедиции. Прогулявшись по остаткам дороги в противоположном от города направлении, он вскоре наткнулся на трещину — не такую узкую, чтобы перепрыгнуть, и не такую широкую, чтобы не добросить камня… Однако камень не долетал. Ни один.
Затаившись, Ирена ждала, что он скажет дальше.
— …Ну и что? Мы все равно должны жить. Мы должны что-то есть… а мясо в железных банках скоро кончится. Значит, мы должны копать землю, что-то в нее сажать, ждать, пока вырастет… Наверняка найдутся съедобные корни, грибы… яблоки…
Он говорил негромко и размеренно. Иногда улыбался. «Грибы, яблоки…»
Ирена молчала.
— …Ты — хмель.
Они соскочили с электрички наобум и даже не запомнили названия станции.
— Ты — Хмель… И с тобой я постоянно во хмелю.
Она смеялась. Анджей был серьезен.
Они пробирались сквозь луг, они увязали в траве, как увязает гребень в слишком густых волосах.
— Куда мы идем?
— Не важно…
В дачном поселке их облаяли одинаковые пятнистые псы — происходящие, по-видимому, от единой прародительницы-псины…
— Погоди, я натерла пятку…
— Не важно…
По поверхности круглого, как зеркало, пруда стайками плавали облетевшие с яблонь лепестки.
— Ты — Хмель. Все, что я делаю — во имя тебя и во хмелю…
Все на свете цвело.
Она села на обочину и заплакала — от острого счастья и еще от боли в стертой до крови ноге.
Бескорыстный рыцарь Рек-Шиповник никогда не прикасался к мотыге. Если на его руках и появлялись мозоли — то лишь от неустанных упражнений с боевым оружием; однако рыцарь Рек был наблюдателен и практичен. Именно он, а не Ирена, верно определил место для будущей пашни, именно он распознал среди множества трав одичавшую рожь, именно он решил, что сеять сейчас нельзя — по всей видимости, скоро наступят холода, а за ними придет местный аналог весны…
Рек был хмур и сосредоточен. Все инструменты, найденные в доме, подверглись критическому осмотру и классификации. В активе оказалось немного: дом, когда-то оснащенный электроникой, будто стыдился своих грабель, тяпок и пары лопат. Топор и пилу дом прятал в подвале, а ржавый слесарный инструментарий — почему-то в ящике для грязного белья; на лбу у рыцаря Река лежали, не разглаживаясь практически никогда, две сосредоточенные складки.
«Наверняка найдутся съедобные корни, грибы… яблоки…»
Ирена бродила по ближним окрестностям, ей удалось отыскать три яблони и выродившуюся сливу. Грибов было много, но выглядели они так зловеще, что решено было оставить их на случай крайнего голода — когда терять будет уже нечего…
Впрочем, Рек уверял, что столь тяжкие времена не наступят никогда.
Ирена зря боялась, что, осознав положение дел, рыцарь впадет в истерику. Мироощущение Река оказалось куда более гибким, чем ее собственное; с детства приученный к испытанием, Рек воспринял все случившееся с ним как очередной долгий экзамен. Глядя, как он безропотно осваивает позорный для рыцаря труд, Ирена время от времени ощущала бегущие по спине мурашки.
«Сохрани», — сказал Семироль. Интересно, а каков оказался бы в подобной ситуации господин вампир-адвокат? Неужели взял бы топор — и пошел валить сухие деревья?
Неужели так подчеркнуто — и вместе с тем так естественно — держался бы «добрым братом»?
Возможно, он придумал бы что-нибудь получше. Или похуже; мир-капля, мирок для двоих не предоставил бы Семиролю работы по специальности, зато потребность в живой крови никуда не делась бы, и вот тогда встал бы действительно пикантный вопрос…
Жив ли он, думала Ирена, осторожно поглаживая живот. Вот уже несколько раз я списывала его со счетов — а он появлялся из ниоткуда, к добру ли, к худу…
Пророчества Река относительно зимы начинали сбываться. Снова похолодало, рыцарь убил массу времени на то, чтобы починить камин. Кустарник, загораживающий вход, сослужил теперь хорошую службу — дверь-то закрыть так и не удалось, Ирене пришлось занавесить ее пледом…
Рек валил сухие деревья. В одиночку распиливал их, сучья складывал отдельно, дрова — отдельно. А хватит ли нам топлива, думала Ирена, то есть на эту зиму, конечно, хватит… Если, конечно, зима здесь стандартная… А вот как дальше, на годы и годы вперед, успеет ли лес восстановиться, если мы все время будем пилить деревья?!
На годы и годы вперед…
Заготовить сухих яблок. Накопать корней, тех, что так удачно обнаружились на месте соседского огорода… И как-то научиться их готовить с тушенкой. Так, чтобы не надоедало. Так, чтобы смертельно усталый Рек мог прийти домой — и вкусно поесть…
Домой. Возвратиться домой.
В кладовке она отыскала иголку и крепкие, еще не прогнившие нитки. Раскроила пледы — используя школьный опыт двадцатилетней давности — и сшила себе и Реку по теплому комбинезону. Увидев ее в обновке, рыцарь изменился в лице — но сжал зубы и смирился, тем более что с точки зрения Ирены комбинезон сидел вполне ничего себе…
Сам Рек всячески берег свою одежду. И даже приспособился работать по пояс голым — если рядом не было Ирены; она не желала подглядывать — но раз или два останавливалась поодаль, наблюдая, как падает топор, как перекатываются под белой кожей сухие Рековы мышцы, и шрамы — на плече, на лопатке, на боку — кажутся экстравагантными украшениями…
Умел ли Рек молиться? «Видеть вас ежедневно — награда, на которую я на вправе рассчитывать»… И вот теперь он вознагражден с лихвой, но от такой награды почему-то хочется скрипеть зубами…
Бедный Рек.
Он способен безропотно состариться рядом с единственной в мире женщиной. Валить деревья и расчищать место для поля, сеять и жать — руками, привыкшими только к мечу. Воспитывать чужого сына…
Она смотрела на рыцаря — и испытывала нежность. Нежность матери по отношению к больному ребенку.
Они успели стащить в дом все съедобные и условно-съедобные ресурсы окрестностей — когда упал ураган и бочкообразная форма утопленного в землю дома сослужила неоценимую службу. Снег залепил и без того подслеповатые иллюминаторы, заполнил собой прихожую и тем самым решил проблему незакрывающейся двери. Ирена и рыцарь по очереди подбрасывали дрова в камин, слушали вой ветра и молчали.
— …В уважающих себя странах любой полицейский умеет принимать роды… Но ты ведь не полицейский, Рек?
Рыцарь счел за благо промолчать.
Ирена вздохнула:
— Я справлюсь, наверное, сама… Я когда-то читала какие-то книжки. У меня были рожавшие приятельницы… Уже все готово. Я прокипятила тряпочки, приготовила на всякий случай стерильную иголку, нитки, нож…
Она говорила с нарочитой небрежностью, как бы легко и как бы беззаботно; Рек поймал эту ее интонацию. Улыбнулся чуть иронично:
— Вы слишком много… придаете этому значения. Я видывал женщин, рожавших в поле во время страды… Они заворачивали младенца в пеленку и шли работать дальше. Принять роды — пара пустяков. Другое дело, что мы должны будем работать как проклятые, чтобы себя и ребенка прокормить… Без охоты и рыбалки, а значит — поле, огород… Если каждый год отбирать и сеять лучшие зерна, лучшие из лучших — выйдет новый сорт…
Ирена поразилась тому, как точно Рек ее понял. С одной стороны — неизбежность и обыденность родов… А с другой — эти циклопические планы на годы вперед, их будущее, предопределенное и длинное, два муравья, ползущие по шоссе, и там, в невообразимо далеком конце пути, их ждет… что?!
По внешней обшивке дома поскребывал ветер. Вот это дом; годы пустоты и разрушения не смогли серьезно повредить теплоизоляцию, и даже самый яростный порыв отзывался всего лишь легким сквознячком, да воем в каминной трубе, да обеспокоенной возней язычков пламени…
— Мы устроим колыбель, — сказала Ирена, почему-то глядя в сторону, — в длинном ящике из письменного стола. Я думаю, будет удобно…
Рек свел изогнутые брови:
— В ящике?! Побойтесь Создателя, Ирена… Я сплел корзину. Ее надо будет привесить к потолку, как и положено… Или вы собирались привесить ящик?!
Они хохотали минут пять, то затихая, то снова покатываясь со смеху — то искренне, а то и через силу.
Выл ветер.
— Послушай сказку, Рек… Теперь у меня нет ни компьютера, ни бумаги, а значит, я буду просто сказительницей… Да. Лет через двести… Или лучше триста… А может быть, чем пес не шутит, и тысячу… На месте нашего теперешнего дома встанет храм. Высокий храм, сложенный из тех камней, что закрывают сейчас дорогу в город… А вокруг храма раскинется столица, Рек. Огромный мегаполис на тысячу человек… на четыреста с лишним дворов. А вокруг мегаполиса будут поля, пашни, пастбища… нет, пастбищ, к сожалению, не будет, хотя кто знает… Там, где мы берем воду, будет священный источник. Дверь храма будет традиционно приоткрыта до половины… чтобы каждый мог войти. И не будет над этими людьми ни Провидения, ни правосудия упырей… Потому что все они будут состоять в родстве. Все будут считать свой род от… ну, об этом потом.
Рыцарь молчал. Глаза его делались все больше, больше…
— Новое человечество, — Ирена вздохнула. — Оно возникнет не сразу… Сперва мы расчистим поле и посадим эту дикую рожь… Потом мы отберем самые лучшие зернышки и посадим снова. Наш ребенок… — она осеклась. — Да, ребенок… будет к тому времени уже ходить на четвереньках. Ко времени, когда придет пора сеять в третий раз, он заговорит…
Рек коснулся ладонью ее живота.
Прикосновение не было ни врачебным, ни дружеским. Ирена замолчала.
— Ирена… я не мог бы… нет. У меня не хватило бы…
…фантазии, мысленно закончила Ирена. Фантазии и наглости, вот у Анджея, например, хватило…
Мысль заставила ее содрогнуться. Рек тут же убрал ладонь.
— А в храме, Рек… Перед алтарем… будут стоять два каменных изваяния. Они не будут похожи… потому что за столетия наши лица выветрятся из памяти потомков… они будут просто мужчина и женщина. Но это не обидно, потому что все наши потомки будут похожи на нас…