– Пусто. – Он вышел обратно. – Осмотрим здесь всё? Есть второй корпус?
– Дальше, – откликнулся Младший. – Клиника имеет форму поставленного вертикально бинокля. Два цилиндра-корпуса, их соединяет подвесной коридор. Во втором корпусе большой конференц-зал, лаборатории и хирургические кабинеты.
– А здесь?.. – Чина потянул ручку квадратной металлической двери. Когда она приоткрылась, по полу пополз морозный белый дымок, а внутри загорелся свет.
– Холодильники. Лучше не…
– Откуда здесь энергия?
– Автономное питание от ветряков. Не надо…
Чина с криком отпрянул и захлопнул дверь. Сбив с ног Снули, он отскочил на середину коридора, глядя на Младшего расширенными глазами.
– Полки, – хрипло произнес он. – На них… – Он взглянул на трех с половиной и умолк.
Снули поднялся, потирая колено. Манок вопросительно смотрел на Десадо.
– Составные части, – сказал тот.
– Что?
– Органы. Какая разница? Нам надо во второй корпус.
Манок шагнул было к железной двери, покосился на Цепа – тот ожесточенно стучал себя по зубам – и передумал.
Они пошли по коридору, одну за другой открывая двери. Снули это быстро прискучило, он отошел к широкому окну. Вдали виднелись холмы и зелень Нижнего, а совсем рядом возвышалась покатая стена второго корпуса. Под разбитыми окнами тянулся бетонный выступ, вокруг летали черные вороны. У Снули закружилась голова.
– Здесь никого нет, – произнес за его спиной Манок.
– Да-да, идемте дальше…
Снули понял по голосу, что говорит высокий худой взрослый. Снули оглянулся и сразу забеспокоился: второй взрослый, тот, у которого было неподвижное скучное лицо, смотрел на Цепа и высокого, покачивая рукой, в которой держал штуку.
Перед теночкой возвышалось большое бронзовое зеркало. Очень мутное, но кое-что разглядеть было можно. Он отступил, рассматривая отражение – высокая мускулистая фигура в набедренной повязке из перьев, бритая голова, а лицо… Будто смотришь на хищную птицу. Висотла отвернулся и пошел дальше. Куда же все подевались? Никого вокруг, совсем никого, пронизанная солнцем громада пуста…
Каменный коридор с дверями, Висотла стал открывать их и увидел внутри полутемной холодной кладовой еду – тыквы и початки кукурузы. Он съел два початка. Храмовая башня – вот что интересовало его сейчас. Он прислушался и побежал. Впервые за все время, которое Висотла пробыл здесь, он услышал шум.
– Какой-то шум, а? – Младший прислушался. – Или мне кажется?
– Цеп, перестань! – рявкнул Манок.
Цеп с усилием убрал руку ото рта, тихое клацанье смолкло.
– Нет, впереди…
Теперь насторожились остальные.
– Это она поет, – подал голос Снули и тут же испуганно смолк, когда все уставились на него, а потом перевели взгляды на Ену.
– Ена не перестанет, – заметил Манок. – Цеп, возьми ее.
Чина Чичеллино Чезарио смотрел по сторонам. В этом корпусе холла с архивным стеллажом не было, они сразу попали в служебные помещения. Пол усеивали страницы и разорванные обложки книг. Узкая лестница, ведущая к единственной двери на верхней площадке, проем в стене, закрытый широкой белой простыней. Младший отвернул край простыни, заглянул и сказал:
– Наверное, конференц-зал…
Они вошли и огляделись. Откидные сиденья, покрытые дорогим ковром ступени, окна без стекол. Тени летающих снаружи ворон то и дело проносятся сквозь яркий свет солнца…
Ена умолкла.
Очень яркий свет, теплый и нежный, сквозь жалюзи освещает круглую площадку внизу. Кружатся, кружатся пылинки. Там каталка, с одной стороны стойки с колесиками выломаны, этот край держится на широком стоматологическом кресле. Видны лишь торс и ноги того, кто лежит на каталке, верхняя часть тела скрыта подлокотниками. Ноги дергаются. Вокруг кресла семеро голых казусов, на головах белые колпаки с красными крестами. Над креслом склонился казус-толстяк, он завернут в белоснежную простыню. В стороне – чучело из простыней и подушек на треноге, которая когда-то была капельницей. Правая «рука» – скрученный пододеяльник – держит изогнутый стержень; в левой «руке» – пучок стоматологических насадок-буравчиков. На «шее» висит ожерелье – пластиковые черепа из анатомического кабинета. У «ног» железная медицинская утка. Почему-то она дымится.
Толстяк поднял руку, в которой что-то блеснуло, и опустил. Ноги на каталке дернулись. Простыня толстяка перестала быть белоснежной.
– Бааааа… – Звук полился по залу, семеро казусов склонились, выпрямились, опять склонились. – Бааабаа-аабааааабаааааа…
Рука со скальпелем опустилась снова, толстяк начал двигать плечом. Тонкий надрывный визг выплеснулся из кресла, почти заглушив напевный речитатив.
– Бааальным-запрещается-покидать-палаты…
Визг перешел в хрип, ноги согнулись в коленях. Хрип смолк, одна ступня соскользнула с края каталки и закачалась, шаркая пяткой по полу. Толстяк выпрямился, протягивая к окну руку, в которой сжимал что-то бесформенное. Пузырящийся комок засверкал в лучах солнца, вокруг него взвихрились пылинки.
– …после-отбоя!
Снули завизжал, повернулся и толкнул Цепа. Тот, чтобы не упасть, схватился за спинку сиденья, выпустив Ену – она покатилась по ступеням. Небесные казусы что-то забубнили, глядя на фигурку в пальто, которая очутилась у их ног. Толстяк положил сочащийся розовым ком в медицинскую утку и наклонился над Еной со скальпелем в руках.
– Придут-санитары…
Младший увидел, как Снули бежит вниз, а Манок на четвереньках поднимается вверх.
– …придут-санитары…
Цеп стоял, остервенело колотя ногтями по зубам.
– …придутсанитары-придутсанитары-придутсанитары!
Десадо поднял разрядник. Снули визжа проскользнул между ног голых казусов, которые бежали вверх по лестнице, схватил Ену за воротник и потянул.
– Нарушение-режима-карается…
Младший выстрелил. Один из казусов повалился навзничь, остальные бросились на Десадо, тот упал. Его стали пинать ногами и сталкивать вниз по ступеням. Толстяк кольнул Снули скальпелем в лоб и схватил за плечо. Снули укусил его за руку и увидел человека, выскочившего на круглую площадку из скрытого простыней проема.
Висотла был безоружен, а у жреца шакалоголовых в руках сверкал длинный ритуальный нож. Но Висотла был в ярости: шакалоголовые не только убили всех теночков империи, они еще и надругались над храмом, осквернив ритуал жертвоприношения Богу Войны и Солнца. Испуганный жрец в испачканной кровью белой тоге попытался ударить противника ножом в лицо, но Висотла перехватил волосатую лапу.
Чина взбежал по лестнице, грудью распахнул дверь и ввалился в кабинет. Визг Снули все еще стоял в его ушах.
Обычный кабинет. Над письменным столом большой портрет – наверное, хозяина кабинета. Обвислые щеки, богатая седая шевелюра, мясистый нос и разделенный глубокой складкой подбородок: Бруло Десадо Старший. Чина обошел стол и начал один за другим выворачивать на пол ящики. Пачки пластибумаги, счетные машинки, пистолет, авторучки, карандаши, чернильный прибор… Пистолет? Чина поднял его, оглядел и положил на стол.
В ящиках не было того, что он искал. Он выпрямился, глядя по сторонам. Да, это явно кабинет Десадо Старшего. Чина увидел узкую дверь в углу за книжным шкафом и открыл ее.
Там было полутемно – свет падал только через дверь. Комнатка небольшая, у стены мягкий диван, рядом треугольный столик, чуть дальше – тумбочка. Стены задрапированы толстыми коврами, ковер и на полу. Никотин лежал на треугольном столике.
Цеп вышел из ступора. Решив, что с семью казусами ему не справиться, он побежал, таща за собой Манка. Они скатились по лестнице, прошмыгнули через какой-то коридор и попали в просторную, залитую солнцем палату. Клиника ожила – со всех сторон слышались голоса, шелест простыней, шарканье ног. Цеп волочил Манка за собой, не глядя на небесных казусов в простынях и бинтах, которые корчились вокруг, мычали и хрипели. Кто-то ухватил его за плечо, Цеп вывернулся, его попытались сбить с ног, но он, взревев, растолкал всех и вместе с Манком достиг дверей на другом конце палаты. Они очутились в тупике, перед широченным окном. Стекло было разбито, но жалюзи целы. Из двери палаты появилась семерка голых казусов в колпаках.
Манок заорал:
– Ты куда завел?!
Путаясь в жалюзи, Цеп взобрался на подоконник, коленом выбил торчащие из рамы остатки стекла и глянул наружу. Стена отвесно тянулась вверх и вниз, а по бокам закруглялась. Под окном была бетонная полка, на ней сидела ворона.
Пуганув ее, Цеп спрыгнул. Манок, шелестя жалюзи, полез в окно. Слыша приближающийся топот казусов, Цеп подождал, пока он встанет рядом, подтолкнул в спину и зашагал следом, не обращая внимания на то, что постройки Нижнего и река кажутся отсюда очень маленькими. Но Манок обратил – он прошел немного и зашатался. Цеп схватил его за плечо, развернул лицом к стене и сказал:
– Иди так.
Манок стал двигаться боком, зажмурив глаза. Цеп пошел за ним. То окно, из которого они вылезли, уже скрылось из виду за изгибом стены, но показались казусы – они быстро семенили друг за другом и что-то хором выкрикивали.
Разделавшись со жрецом, теночка встал на колени перед богом Войны и Солнца. Огромная статуя, в правой руке которой был лук, а в левой – пучок стрел, возвышалась до потолка. На шее висело ожерелье из черепов жертв, у ног стоял священный сосуд, в нем дымилось сердце. Льдистая нить больше не появлялась – Висотла видел то, что видел, слышал то, что слышал, был тем, кем был.
Солнцу нужна энергия крови, а где ее взять теперь, когда все до единого теночки исчезли? Он выпрямился и посмотрел на детей у своих ног. Тот, что помладше, неподвижно лежал, завернутый в серое одеяние, второй что-то бормотал, трогая его. Луч солнца упал на лицо теночки, он оглянулся – свет проникал сюда через нишу в стене. Яркий свет, нежно-желтый. В нем клубились пылинки. Что это там сияет?