был у родителей.
Пообедали, Свирин взялся за работу. На самом деле очень боялся, что не сможет, запутается. Особенно когда менял розетки и выключатели. У себя дома он, если что, вызывал электрика. Но – получилось. Приложил алюминиевые стерженьки нового провода к гнезду под потолком в сенях, увидел искорки контакта. Прикрутил, проверил розетки и выключатели. Работало.
– Ну вот, – сказал родителям, – можно поливать.
Отметил удивление и благодарность в мамином взгляде. Вроде того, что – сынок-то наш вырос… Усмехнулся.
Полили огород хорошо, обильно. Ночь обещалась быть тёплой, в такую подпитанные влагой растения прут как на дрожжах.
Пока Свирин с отцом перекуривали, выкладывали шланги для нового полива, убирали вилы, лопаты, грабли, закрывали теплицу, умывались под рукомойником во дворе, мама собрала на стол.
Свирин обычно выпивал для проформы, но сегодня, чувствуя особое удовлетворение от прожитого дня, проглотил одну за другой три стопки. Закусывал харюсками.
– Попозже, – приподнимал руку, когда мама порывалась положить ему в тарелку тефтелей, – не хочу разрушать вкус рыбы. Очень вкусная…
Отец в несколько мелких глотков осушил свою стопку, наполненную Свириным далеко не доверху, ел мало, медленно, как-то через силу.
Залаяла Чича. Вообще она лаяла очень часто, при виде Свириных начинала прыгать и скулить, а когда во двор заходили чужие – хрипела, рвалась с цепи. Часто рычала на свою пустую миску и гоняла её вокруг будки… Два года назад брали просто собачку-звонок от низкорослой дворняги, а выросла настоящая лайка.
– Кто-то к нам, – прислушавшись к тембру лая, сказала мама и стала подниматься; ходила она хоть и грузно, но довольно быстро, а вот поднималась и делала первые шаги тяжело, словно суставы за время сидения отвыкали двигаться, сгибаться и разгибаться.
– Давай я гляну.
Свирин по-молодому вскочил, быстро прошёл сквозь сени на двор, через него – к воротам. Открыл калитку.
– Неси сдачу! – ликующе-высокомерно объявил ему голый по пояс парень.
Сперва Свирину показалось, что это тот же самый, что приходил вчера, правда успевший остричься почти налысо. И лицо похоже, и голос, а вернее, манера говорить. Глаза – мутные, без зрачков.
– В каком смысле «неси сдачу»? – строго спросил Свирин.
– Деньги принёс – неси сдачу.
– А если нет сдачи?
– Пфу-у! – парень фыркнул. – У вас-то – и нет сдачи?
– Молодой человек, что это за интонация вообще?..
Свирину хотелось многое сказать ему, но подошла мама.
– А, Саша, здравствуй. Что такое? – начала приветливо, даже как-то заискивающе.
– Деньги принёс, тёть Галь, сдачу надо.
– Сейчас, сейчас. Со скольки сдачу?..
– Мама, что происходит? – Свирин был поражён. – Это он у тебя занимал или ты у него?
– Игорь, иди в дом.
Она сказала это так категорично, как раньше, когда Свирин-ребёнок в чём-нибудь провинялся. И он послушно ушёл.
Мама вернулась минут через пять, села за стол. Свирина к тому времени снова успела наполнить его взрослость, и он повторил:
– Как это понимать? Кто это вообще?
– Вали Тяповой муж. Деньги вернул.
– У неё, кажется, другой был…
– Петрунин? Он сбежал. А Саша – хороший.
– Да уж! Я бы ему ответил на его «неси сдачу». Ну вот прямо взял и побежал за сдачей… Даже ведь не поздоровался!
– А что ты от них хочешь, сынок? – одновременно и жалостливо, и с упрёком спросила мама. – Откуда им культуры набираться? Беляков, которого ты вчера так, прямо скажу, послал, на вахтах по месяцу, и здесь хозяйство, трое детей. У Саши этого родители алкоголики, он и до девятого класса не доучился… скотником. Он рад-радёшенек, что долг принёс, горд за себя, поэтому и ведёт так… Я, – мама с усилием и со всхлипом, что ли, выдохнула, – я вчера перед Беляковым сколько времени извинялась…
Свирин вытаращил глаза:
– За что?
– За твоё поведение. Да. Нельзя так с людьми. Он ведь обиделся.
– Что пьяный прибежал электричеством заниматься?
– Ну ведь он же помочь хотел, искренне. А ты его… Он нам сколько раз помогал. – Мама оглянулась на отца и дёрнула головой, как бы призывая его согласиться, и отец кивнул. – И Саша тоже. Что случится – мы к ним. И они ни разу не отказали. Коровы на задах городьбу опрокинули той весной – Саша на горбу два бревна принёс, сам вкопал. Воду не могли закачать – Беляков пришёл, закачал, мостки поправил. Культуры нет, а душа есть… Ты вот, сынок, приехал и уехал, а мы здесь, с ними, каждый божий день. И кроме них, нам обратиться не к кому. А мы будем их посылать…
Свирин всмотрелся в маму, в отца, перенёсшего несколько лет назад инсульт, и будто очнулся от долгого сна. Увидел, что это старые, обессилевшие и беззащитные люди.
Продолжавшийся четверть века период его поездок, чтоб с удовольствием покопаться на огороде, закончился.
Ты меня помнишь?
Все вокруг говорили, что у Сергея запутанная жизнь. Одни осуждали, другие сочувствовали; Сергей же не понимал ни тех ни других. Да, запутанная, но в молодости она и не должна быть другой – необходимо поплутать, чтоб набраться опыта, а потом уж, годам к тридцати, выйти на магистраль. Это лучше, чем сбиться с неё уже взрослым по году рождения, но младенцем в плане накопленного опыта, знаний об окружающем мире. Все эти разводы, шумные увольнения с работы со швырянием заявлений на начальницкий стол и прочие эпатажные поступки, психозы и истерики немолодых, не нагулявшихся в положенное время мужчин и женщин…
Об этом Сергей часто не то чтобы спорил, а разговаривал с друзьями – Славкой и Юлькой Седых. При каждой встрече обсуждали.
В их дружбе народная мудрость – что противоположности сходятся – подтверждалась буквально. Сергей вечно спешил, хватал впечатления, удовольствия, получал удары, переезжал с места на место, а Славка с Юлькой жили в родном городе, поженились после двух лет отношений, работали там, куда устроились, получив дипломы, распорядок их дней не менялся месяцами… Сергей, конечно, вслух об этом не заикался, но ожидал, что вот-вот кто-то из Седых не выдержит и сорвётся. И разлетится их семья, как камень – от внутреннего давления. Где-то он читал, что камни могут раскалываться, а то и взрываться без всякой видимой причины. Или минералы… Разница наверняка невелика, тем более для него, – он не геолог и не физик.
– Здоров! – кричал Сергей в трубку домашнего телефона. – Как оно? Живы-здоровы?
– А, привет, – отзывались Славка или Юлька, – вернулся из своей экспедиции? Приходи!
Периоды жизни не здесь сначала Сергей стал называть экспедициями, а потом и друзья. И этот звонок со стационарного телефона на стационарный стал своего рода традицией, знаком, что он снова рядом.
– Ну что, вернулся, наполнился своим опытом? – спрашивали Седых, когда, усевшись за праздничный стол, готовились выпить по первой. – Надеемся, теперь-то уж навсегда.
– Как знать, как знать.
Сергей оглядывал комнату, в которой почти ничего не менялось. Тот же советский сервант с посудой за стеклянными дверцами, тот же диван, тот же ковёр на стене, те же шторы, то же кресло перед телевизором. Телевизор, правда, другой – не фанерный ящик с выпуклым экраном, а чёрная плазма. Ещё вон столик в углу за сервантом, на столике компьютер… Но в целом обстановка была настолько знакомой, какой-то замороженной, что Сергея начинала крутить тоска.
– Вряд ли, – уточнял, повинуясь этой тоске. – Рано оседать и закапываться в донный песок.
– Почему в песок-то? Мы что, например, зарылись? – В голосе Славки слышалась обида, а Юлька добавляла:
– Очень интересная жизнь тут стала, и в школе – нагрузка, конечно, приличная, но ребята всё искупают, каждый новый класс умнее и умнее. И, понимаешь, когда ведёшь своих все семь лет, это такое… Не побоюсь этого слова – счастье.
– Да я понимаю, – соглашался Сергей, но соглашался, не зная того чувства, о каком говорила Юлька, – понимать понимаю, а вот самому влиться… Нет, ребята, я хочу, только не получается… Что ж, – поднимал рюмку, – за встречу!
Ели горячее, приготовленное хозяевами, закуски, купленные по пути гостем. Вспоминали прошлое, Сергей рассказывал о своей очередной экспедиции.
– Город из тех, что три перекрёстка, два светофора. Хотя симпатичный. Дома двухэтажные, с резьбой. Как у Симонова – «домотканый, деревянный…». Прихожу в школу, они все: «Наконец-то учитель истории будет! Мужчина к тому же!» А там всё стоит, работы ноль, огородами живут, и учителей некомплект лет уж двадцать… Посмотрели трудовую: «А что это у вас – год, три, и новое место?» – «Я не летун, – говорю, – но обстоятельства часто складываются так, что приходится менять место». Они кривятся: «Вы это в анкете не указывали. Знали бы, подумали…» Славян, – Сергей кивал на бутылку, – плескай… Поселяюсь в квартирке. Комната, кухонка, туалет даже с ванной – по их меркам, люкс. Обычно-то сортир на дворе, а мыться – в баню… Приступаю, в общем, к работе. С пятого по одиннадцатый. Первый месяц – отлично, а потом девчонки из седьмого класса как с ума сошли: болтают, с места встают, словно нет меня. Я и так, и этак, и под запись давать стал – один хрен. Главное, пацаны тихонько сидят, им-то интересно, а эти… Ну, давайте. – Чокнувшись и выпив, он продолжал: – Однажды оставил пацанов после урока, говорю: «Вы чего девчонок своих так распустили? Это ж жёны ваши будущие, они вот так всю жизнь будут, если сейчас их на место не поставите». А пацаны: «Да как их поставишь – они нас бьют». А там такие кобылы, как из одного помёта – толстые, высокие, чуть не с меня ростом. Родителей вызываю – родители тоже: «Ничего не можем сделать». На педсовете: «Не можем». Главное, другие классы нормально, а этот… До того дошло: однажды вскакиваю, собираюсь – а первый урок как раз у седьмого «б», – бегу в школу, а тут коров в стадо сгоняют. Это в апрель уже… «Почему, – думаю, – так поздно сгоняют?» Посмотрел на часы: половина седьмого. Тогда и понял: надо сваливать. Написал заявление, дотерпел до каникул. И вот – снова с вами.