Талант его был на ущербе, но… Как там дальше? Но творить он стремился по-прежнему… Нет, по-другому. Не так…
Главное-то не это, а: познакомился за двадцать пять лет до смерти, а талант его был на ущербе… За двадцать пять лет до смерти талант уже был на ущербе…
Тушу окурок. Не тушу, а зло давлю в пепельнице. Накурил мало, не стоит тратить пакетик. Пусть лежат…
Иду в туалет. По пути говорю, стараясь сделать голос бодрым:
– Любимая, я зубы почистить – и к тебе.
– Да. Я уже загрузила серию.
– Я быстро.
После умывания вспоминаю, что не приготовил воду на ночь. Заворачиваю на кухню, наполняю кружку водой из кувшина-фильтра. Ставлю на прикроватную тумбочку рядом с новой книгой Захара Прилепина «Некоторые не попадут в ад».
Ложусь. Целую жену. Она кладёт на мои колени свой ноутбук. Нажимает «плей».
Долгие титры. Музыка, сильная, но уже приевшаяся, спецэффекты, давно надоевшие…
Кошусь на книгу. Прочёл половину и остановился. Не то чтобы не пошло, а как-то… То фильмы перед сном, то выпивший, то просто устанешь непонятно из-за чего… Но в конец заглянул. Там числа стоят, когда начал, когда окончил. Если верить им, писал всего месяц. Большую книгу писал всего месяц. Значит, пёрло. Не мог не писать. А я, получается, могу…
– Ты смотришь? – что-то наверняка чувствует жена.
– Конечно. И очень внимательно.
Прошлая серия была посвящена битве с белыми ходоками. Зрелищно, но как-то не трогающе душу. Может, потому, что знаешь: прототипов у всех этих персонажей не было. Зрелищная сказка.
А теперь они пируют. Одичалый с рыжей бородой подкатывает к бабище-рыцарю, но она не хочет, и одичалого уводит молоденькая брюнетка. Ничего такая.
Персонажи пьют вино, много говорят, непонятно шутят.
– Как поработала? – спрашиваю жену.
– Так, если честно. – Кажется, ей теперь тоже не очень хочется смотреть. – Целый день в инете залипала.
– Да?.. И я… В каком-то, в натуре, залипе последнее время.
Блондинка Дейнерис требует вести войска в Королевскую Гавань. Ей нужно убить Серсею и сесть на железный трон. Её просят дать войскам отдых…
Не могу сосредоточиться – мысль крутится вокруг этого залипа. С каждым витком нарастает тревога.
– А что, если нас сглазили?
– В плане?
– Ну, что мы с тобой такие писучие, успешные. И вот кто-то так крепко позавидовал и сглазил. Или специально.
Жена усмехается:
– Сглазить можно только того, кто этого боится.
– Да?.. Нет, любого можно… А ты не боишься, что в любой момент ниточка оборвётся? Ну, та, на которой держится способность писать, талант, удача. И больше – ни страницы настоящей…
Она не отвечает. Наверно, мой вопрос показался ей слишком наивным. Вспоминаю слова из её давнего интервью – прочитал года четыре назад, когда только познакомились. Хотел узнать, что это за дерзкая девчуля, которую все называют потрясающим драматургом, залез в интернет. Наткнулся на интервью, где было примерно такое: на вопрос журналистки, важно ли в её деле вдохновение, моя будущая жена ответила: «Какое ещё вдохновение?! Садись и пиши!»
– Боюсь, – говорит она сейчас. – Очень боюсь.
Страха в голосе нет, но и иронии тоже.
– Ну вот… Слушай, может, рассказ написать о человеке, который всё время читает всякую муть, смотрит ролики. Мучается, а отлипнуть не может… А? И назвать – «В залипе».
– Как? «В залипе»? Достанется тебе за такое название. Сразу переиначат.
– Во что?
– Догадайся.
– В залупе? Ну и по хрен. Хотя, наверно, это и правильно. Есть высший смысл… Бывает состояние – в шоколаде, бывает – в жопе. А теперь будет – в залипе. Может, этим и останусь в русской литературе. Или психиатрии.
– Попробуй.
Теперь же тон её кажется насмешливым, я объясняю:
– У меня так бывает: пишу о человеке, который совсем без денег, имея в виду себя, и – бац! – появляются деньги. Пишу, что всё ужасно, а когда текст уходит на публикацию, жизнь налаживается. Может, и здесь так же: вот опишу подробно этот день, когда с утра хотел писать, а сам… – Я ещё не запомнил то слово, которое сделал названием будущего рассказа. – Сам, ну, залип… Напишу, и подобного дня больше не повторится. Как думаешь, возможно же?
– Да, любимый, наверно. – Жена ставит фильм на паузу, закрывает ноутбук, обнимает меня; мы долго целуемся, гладим друг друга. Потом отваливаемся каждый на свою половину нашей широкой кровати. Некоторое время лежим в тишине и темноте.
Ну, не совсем в темноте – даже сквозь шторы свет города пробивается мощно.
– Нужно плотные купить, – говорит жена, и я не удивляюсь, что она тоже думает о шторах; такое часто случается. – Такие, как в отеле в Москве. Помнишь?
В апреле мы недели две прожили в Москве. Были на театральном фестивале. Я как муждра – муж драматурга.
– Помню… Купим.
– Но шторы – дорогое удовольствие. Мы за эти двадцатку отдали.
– Ничего. Спокойный сон важнее.
– Любимый.
Снова целуемся. Снова некоторое время лежим в тишине.
– Что, досмотрим как-нибудь?
– Да. – Открываю ноутбук, вбиваю пароль жены, включаю фильм, отмечаю, что осталось двадцать семь минут.
Дотерплю.
В сериале – бой. Гибнет второй дракон, корабли северян идут ко дну как мыльницы. А мои глаза слипаются. Я не хочу сопротивляться сну. Главное – не захрапеть. А то жена станет будить или выключит, и завтра нужно будет досматривать. И потянется что-нибудь: а что ещё написал этот Рики Мартин или как его, автор книг, по которым сняли «Игру престолов»? откуда пошли эти мифы о драконах? каков бюджет последнего сезона? И тому подобная муть…
Засыпаю успокоенным. В голове роятся Айвазовский, Елена Чижова, джунгли Амазонии, брюнетка, пошедшая с одичалым, пепельница, которую вопреки традиции не освободил от окурков, пятно Шарташа, Роберто Карлос, забивающий один и тот же гол со штрафного. Всё это надо сейчас, во сне, собрать, слепить в комок и похоронить.
Петля1
Жена молчала, не спорила, а он всё доказывал и доказывал:
– Тут без вариантов, понимаешь? Или они меня действительно завалят, или мы сейчас разыграем. И возьмём организаторов. Понимаешь, Лен? У них фото из моего паспорта. Откуда? Паспорт при мне все эти годы, вторая фотка – в паспортном столе. Значит, оттуда заказ. Те меня решили вальнуть, без вариантов. Понимаешь?
Жена смотрела в сторону и кивала. Времена, когда противоречила, давно прошли. Теперь в основном молча кивала и смотрела в сторону.
Они познакомились в родной Антону Москве, в спокойное и, как сейчас казалось, счастливое время – в начале нулевых. Были не юны, но жизнь словно только начиналась. Большая, радостная, широкая… Оба истряслись по ухабистым грунтовкам и одновременно выскочили на ровную, прямую автостраду. И помчались рядом, наигрывая клаксонами бодрые мелодии, улюлюкая и давя на газ.
Елена – перспективный юрист, Антон – ветеран двух чеченских войн, журналист и писатель, лауреат престижной литературной премии, автор того журнала, где печатался Солженицын. Страшные, кровавые, смутные девяностые кончились, на их излете появился новый президент, молодой, с мягким голосом и крепкими руками; олигархов выдавливали из власти, война на Северном Кавказе постепенно, трудно, как огромный пожар, затухала, стали ощущаться намёки на порядок и справедливость. Россия из дикого поля начинала превращаться в государство. Не обратно в обветшалое советское, какое Антон помнил по детству, и не в бандитское ельцинское, а какое-то новое. Хотелось верить: в справедливое, открытое, но сильное.
Он тогда хватался за любую, какую предлагали, работу. И не только потому, что нужны были деньги, – он хотел участвовать в этом превращении, помочь ему, ускорить…
Шли месяцы, месяцы слеплялись в годы, а превращение не заканчивалось. Вернее, оно меняло свою суть. Появились новые олигархи – не такие наглые и богатые, как при Ельцине, но на своей территории всемогущие, цинично приговаривающие, набивая деньгами карманы и мешки, что приносят пользу России; программы на телевидении, в которых как корреспондент или гость-эксперт участвовал Антон, получались в итоге лживыми и карамелечно-сладкими, хотя задумывались проблемными и честными; война в Чечне не кончалась, да и, складывалось впечатление, её не хотели заканчивать – она вспыхивала далеко от Северного Кавказа, вырывалась смертоносным пламенем в самой Москве, и каждая вспышка укрепляла власть быстро матереющего, костенеющего президента и забирала кусок за куском свободы граждан.
По сути, в больших свободах Антон не нуждался, частенько тяготился тем, что живёт словно бы без надзора и пригляда, никому, кроме мамы и жены, не нужный. Но на радиостанции «Эхо Москвы», которую он пристрастился слушать, в «Новой газете», где в последнее время всё чаще получал заказы на статьи и заметки, говорили и писали, что свободы необходимы, что страна вот-вот превратится в концлагерь. Антон после суетливого, нервного дня пил пиво и мысленно соглашался: да, вполне может превратиться. Превращалась в государство-мечту, а на самом деле становится концлагерем.
Он стал бывать на акциях оппозиции. Сначала – по заданию СМИ. Видел плачущих пенсионеров и буйных акээмовцев зимой две тысячи пятого во время монетизации льгот. Видел захват нацболами здания Министерства финансов в сентябре две тысячи шестого и побоище на Триумфальной площади в декабре, разгон и винтилово в окрестностях Пушкинской в апреле седьмого, замесы возле памятника Маяковскому каждое тридцать первое число – выступления участников «Стратегии-31»…
Антон писал об этом нейтральные, репортажные материалы, но постепенно проникся настоящим сочувствием к протестующим. Теперь они не были для него однородной массой, появились знакомые лица, и его стали узнавать, кивать как товарищу, соратнику. Антон кивал в ответ и пока тихо, одними губами, повторял за многоголосым хором кричалки: «Нам нужна другая Россия!.. Россия будет свободной!.. Россия без Путина!..» И к декабрю две тысячи одиннадцатого стал оппозиционером. Настоящим, убеждённым, без дураков.