— Ему выкололи глаза.
Ахмед громко выругался на своем языке и с яростью смел все со стола. От резкого шума вбежали охранники и замерли на пороге, не решаясь войти.
Больше азиат ничем не выдал своей ярости. Он тут же взял себя в руки и медленным шагом подошел к окну, распахнул настежь. Вспышка молнии осветила напряженное, бледное лицо Нармузинова. Но Рустам прекрасно знал — за внешним безразличием может скрываться все, что угодно: от гнева до безудержного веселья. И этого боялись больше всего. Ахмед был непредсказуем для своих людей. Даже для тех, кто был к нему близок и хорошо знал.
— В который раз убеждаюсь, что на меня работают сплошные идиоты, — прошипел Ахмед.
— В коробке есть еще кое-что. Я думаю, это послание для тебя.
Рустам поставил коробку на стол, и Ахмед кивком указал на крышку, слуга развязал ленту и открыл ужасную посылку. Азиат с презрением смотрел на отрезанную голову китайского посредника, через которого заключил свою самую выгодную сделку за последние пару лет. Смотрел на пустые глазницы и потеки крови и чувствовал, как перед глазами начинает рябить от злости. От бессильной, разрушительной злости.
— Ублюдок. Опять опередил. Откуда узнал, тварь?
Рустам подал Ахмеду пакет и замер, ожидая указаний. Азиат разорвал упаковку, и на стол выпал белый локон. Он взял прядь и поднес к лицу, вдыхая аромат, его глаза закрылись, и вдруг он проорал нечеловеческим голосом:
— ПОШЛИ ВСЕ ВОН. ВСЕ ВОН.
Через мгновение Ахмед остался один, в полумраке. Он смотрел на локон, пропуская его между пальцами. Затем вскрыл конверт, достал свернутый вчетверо лист бумаги. Развернул письмо слегка подрагивающими пальцами.
— Я раздеру тебя Воронов, я выгрызу твое сердце зубами. Я уничтожу тебя, твою семью, от твоего дома останется пепел, — прошипел Нармузинов, вглядываясь в ровные печатные буквы. Потом медленно смял бумагу и зарычал.
— Рустам. Ко мне, мать твою.
Бледный помощник снова вошел в кабинет, нервно дергая узел галстука.
— Начальника охраны погрузить в чан с кипящим маслом и поджаривать живьем, пока не сдохнет.
— Сами?
— Да. Теперь ты займешь его место. Ты все понял?
— Да, мой господин.
— И еще — отрежь ему ухо и принеси мне.
Рустам кивнул, судорожно сглатывая слюну.
— Проследи пусть меня не трогают до завтрашнего дня… и еще…
— Да, дорогой?
— Положи руку на стол.
Рустам подчинился, но когда увидел, как Ахмед достал нож из ящика стола — побледнел как полотно.
Через несколько секунд, помощник, не издав ни звука, зажимал рану платком, а Ахмед положил свой страшный подарок в конверт и протянул ему.
— На память. Замумифицируй и поставь перед носом. Если еще хоть что-то выйдет из-под твоего контроля, в такой же коробке твоя жена получит твою голову. Пошел вон. И падаль эту забери, — ткнул пальцем на голову.
Едва за Рустамом закрылась дверь, Ахмед сел в кресло и взъерошил себе волосы.
— Сукин сын… хороший ход, мать твою. Идеальный. Но это только начало. Ты еще приползешь ко мне на коленях. Ты получишь ответку. Я тебе клянусь. Еще немного времени, и ты снова начнешь бояться собственной тени. Это война, Воронов.
Андрей
Въехал в ворота загородного дома, и ко мне тут же подбежали охранники. Я выскочил из машины и, сделав предостерегающий жест рукой, злобно процедил:
— Ни слова. Нахрен пошли отсюда.
Бл***, сколько им? Двадцать? Двадцать пять? Что за идиотов Русый откопал. Откуда? Я, конечно, понимал, что девку охранять большого ума не надо, но… Да, не всех идиотов в 90-х перестреляли. Те, кто остались, таких вот отморозков понарожали. С генами не поспоришь.
В воздухе стоял сильный запах гари — до моего приезда пожар уже потушили, только лопнувшие стекла и черные разводы на стенах ярко свидетельствовали о том, что здесь произошло. Второй этаж придется частично восстанавливать. Из дома выбежала взволнованная Тамара Сергеевна, которая, увидев меня, сразу расплакалась и начала причитать:
— Андрей Савельевич, родненький… да что же это творится? Что же теперь будет… что будет? Чуть не сгорели тут… Боже… Боже…
Она раздражала меня сейчас. Сильно. Эти слезы, дрожащие руки, срывающийся голос. Только ее истерики мне не хватало. Но она служила нашей семье верой и правдой много лет, отца моего обхаживала, поэтому сдержался.
— Успокойтесь… Поезжайте домой, отдохните. Считайте, что вы в отпуске. На пару недель точно.
— Простите, ради Бога, Андрей Савельевич… это я виновата, — она вцепилась в мое пальто какой-то мертвой хваткой, так, будто я сейчас ей смертный приговор вынес, — не прогоняйте…
— Никто вас не прогоняет. Приведут дом в порядок, и вернетесь. Успокойтесь… — она наконец-то разжала кулаки и начала вытирать слезы краем своего фартука. — Александра где?
— В гостиной, на первом этаже, в уцелевшем крыле… наглоталась дыма, бедная, сознание потеряла. Но жива, слава тебе Иисусе и Пресвятая Дева Мария, — ответила Тамара Сергеевна, перекрестившись и устремив взгляд в небо.
В гостиной, значит. Бедная… дыма наглоталась. Ну-ну… Направился в сторону дома, а в голове словно метроном удары отсчитывает, с каждым шагом все громче, сокращая время до взрыва ярости. Ствол, от греха, из кобуры вытащил и одному из охранников сунул, сжимая руки в кулаки. Приказ отдал — не входить. А как ее увидел — понял, что шкуру сейчас спущу с гадины. Придушу голыми руками. Она как ни в чем не бывало расселась в кресле у открытого настежь бара и вертела в руках бокал с бренди.
Вот же сучка безмозглая, спалить мой дом пыталась, думала, ей это поможет. Конечно, я понимал, что она не будет сидеть сложа руки. Верит свято, что Ахмед ее примчится спасать. Тварь избалованная. Настоящая дочь своего ублюдочного папаши.
— Бокал на стол. Быстро.
Испугалась, подскочила, но быстро с собой совладала и даже не подумала делать то, что потребовал. Демонстративно, с наигранным изяществом сделала еще один глоток и с издевкой ответила:
— Пойло так себе… было бы из-за чего жадничать.
Вот же дрянь мелкая. Внутри от страха дрожит, но на рожон лезет. В лицо мне смотрит и улыбается. Я оказался возле нее за доли секунды и выбил из рук бокал. Он полетел в сторону и с грохотом разбился о камин.
— Я говорю — ты делаешь. Понятно? — холодным тоном, прищуря глаза. И в тот же момент в другую сторону полетела бутылка. — Игры кончились.
— А то что? А? Убьешь меня? Черта с два. Я, за каким-то дьяволом, тебе нужна, чертов псих, — она приподнялась с кресла и смотрела на меня снизу вверх, не моргая.
Я сжал ее за плечи со всей силы и встряхнул, приподнимая так, что ей пришлось встать на носочки. Расстояние между нашими лицами было настолько близким, что я даже чувствовал ее дыхание. Частое и прерывистое. В глазах, которые отливали янтарным оттенком, ярость полыхает… от чего они стали темнее, как жидкий шоколад. Вязкий… тягучий… Понимаю, что смотрю в них и мысли путаются, словно трясина затягивают. А потом вдруг швырнул обратно, на самого себя разозлился за это секундное помутнение, и, схватив рукой ее за горло, в спинку кресла вжал.
— Не-е-ет, ты будешь жить… жить сложнее, Александра… — замолчал, нависая над ней и закрывая собой все пространство вокруг. Продолжал разглядывать. Внимательно. Изучающе. Руку все сильнее сжимал и наблюдал, как она рот приоткрыла, пытаясь вдохнуть. А у меня словно разряд электрический пробежал по позвоночнику, до покалываний в затылке, потому что жар ее кожи ладонью чувствовал, а по влажным приоткрытым губам захотелось пальцами провести, ощутить их упругость и мягкость. Красивая сучка. В зрачках мое отражение пляшет вместе с сотней демонов, и грудь упругая, полная в вырезе бесформенной кофты колышется, бешено вздымается. Дышать стало и самому сложнее, в кресло ее сильнее впечатал, вплотную к лицу приблизился, в глаза смотря, и продолжил. — Смерть — это когда живешь и видишь, как умирают те, кого ты любишь…
Ослабил захват, и она, хватая воздух, губы облизала. На багровые следы на шее ее посмотрел, и словно от сна какого-то очнулся. Мне ведь правда только что хотелось сжать пальцы посильнее, чтоб забилась в моих руках. И это возбуждение дикое. Не к месту и не в тему. Ноги ее распахнутые моих касаются. Перед глазами — туман дурманящий, от которого голова кругом и дрожь по всему телу прошла. Я не понимал своей реакции острой на эту неожиданную близость, от чего взбесился еще больше.
— Мы уезжаем. На выход.
Она откашлялась, и, как только я отстранился, осторожно выпрямилась.
— К машине иди.
Медленно встала, вытягиваясь во весь рост в каких-то сантиметрах от моего тела. Я даже не подумал отодвигаться, наблюдал, как вести себя будет. Думал, она смутиться, но девчонка лишь вызывающе вздернула бровь, распаляя мой гнев еще сильнее.
— Боже, что я слышу. Ваше графство, — присела в реверансе, кривляясь — сами охранять будете? Хотя да, я понимаю, с такими придурками, как у тебя, разве что куриц сторожить… да и то…
— Удел любой курицы — стать чьим-то обедом… так что думай, перед тем как себя с кем-то сравнивать…
— Смотри, не подавись…
— Терпеть не могу куриное мясо, слишком пресное…
— Да уж, повар из тебя так себе…
— В машину. Быстро.
Развернулся к выходу и за локоть ухватил. Ни слова не произнес, просто потащил за собой, как куклу тряпичную. Она упиралась и вырывалась, выкрикивая ругательства, а я просто сжал руку еще сильнее, не обращая внимания на ее выверты, и шел в сторону машины.
— Пусти. Пути меня. Сволочь. Лапы свои убери. Ненавижу. Куда ты меня тащишь? — она молотила меня кулаком по плечу, пытаясь высвободить руку.
Охранники стояли, не шевелясь и остолбенело поглядывая друг на друга. Они не понимали, что должны сейчас делать — броситься помогать или на месте оставаться. Когда доволок ее до машины и к ручке двери потянулся, она вдруг выпалила:
— Да ты бы лучше жену свою так охранял. Может, в живых бы осталась, — я резко остановился и резанул по ней взглядом. Она сразу замолчала и побледнела. Сейчас и правда испугалась. Сильно. Почувствовала, что к чему-то очень болезненному прикоснулась, после чего к черту летит и терпение, и выдержка.