— Брат, обижаешь… Я бы к нему и не поехал, не зная, кто он. Там очень интересная история с его происхождением. За ним наблюдение тоже ведется. Пока что он чист…
— Это правильно… А то паренек слишком много знает, Граф. Не дурак он, сам понимает, что с такой информацией долго не живут, но за ним глаз да глаз нужен.
— Я Изгоя подключил. Он у нас, оказывается, тот еще ищейка. Думаю, ты как из Бельгии вернешься, уже известно все станет.
— Лады, Граф. Побегу. Соскучился, знаешь ли, по своим девочкам. Да и ты домой, давай, дуй, там у тебя тоже своя имеется…
— Макс, бл***.
— Ну все-все, ушел… — направился в сторону выхода и у самой двери крикнул, — официант, три литра валерьянки вот этому джентльмену. Запишите на мой счет.
Когда я вернулся домой, на дворе уже была ночь. Дом погрузился в темноту, свет горел лишь в нескольких окнах — у прислуги на первом этаже и в одной комнате в правом крыле. Не спится пленнице? Вся в раздумьях, наверное, чтобы еще придумать, чтоб бдительность усыпить… Вошел в дом. Ничего не разбито, ничего не горит, Тамара Сергеевна не выбежал на встречу в очередной истерике. Хм… все тихо и спокойно. Неужели притихла? Слабо верится, конечно, но насладимся пока передышкой. Наконец-то я почувствовал, что ко мне вернулась привычная для меня сосредоточенность. Даже дышать стало легче. То самое ощущение, когда приезжаешь домой после отпуска. Каким бы интересным, ярким и насыщенным он ни был, но на обратном пути появляется пронзительно острое чувство, что ты безумно соскучился по родным стенам.
А вот и Глеб… подняв трубку, сразу же к делу перешел:
— Ну что, Глеб? Звонишь, чтоб порадовать?
— Да, Андрей. Все получилось, как мы и предполагали.
— Ты просто гений, парень. И что у нас сейчас на руках.
— Вся внутренняя документация, доступ к мейлам, счетам, даже отслеживания поисковых запросов. Считайте, что вы сидите рядом с Ахмедом и смотрите в монитор его компьютера.
Охренеть. Нам чертовски везло, притом со всех сторон. Я шагал по комнате туда и обратно, в висках стучало от выброса адреналина. Я тебя раздавлю, сука, быстрее, чем ты думаешь. В порошок сотру. Тварь… Не мог стоять на одном месте, в голове очередной план выстраивался, и я уже мысленно разрабатывал последовательность действий.
— А насколько долго все это может оставаться незамеченным?
— Пока он не почувствует, что произошла утечка конфиденциальной информации. На данный момент заметить вмешательство практически невозможно.
— Отлично. Копируй все данные и фиксируй каждый шаг. Глеб, в долгу не останусь.
— Не стоит и уточнять, Андрей. Я знаю.
Закончил разговор и уселся в кресло. Даже глаза закрыл, чтобы насладиться моментом и тишиной. День какой-то нервный выдался, хотелось все по полкам разложить. Чтобы все по местам. Четко и слаженно. Когда каждый делает, что ему поручено и обеспечивает нужный мне результат. Глеб, Изгой, Макс — мы работали сейчас в одной связке, и пока что все шло, как и должно. Не знаю, сколько времени я просидел здесь в полной темноте, подниматься наверх не хотелось. И тут я заметил, как в коридоре на втором этаже зажегся свет. Так-так, и кто там у нас крадется? Сидел неподвижно, молча наблюдая, что же дальше. Не знаю, почему, но вся эта ситуация меня начала одновременно и злить, и забавлять. Она явно не заметила, что я вернулся. Идет тихонько, босыми ступнями по ступенькам шагает, по сторонам оглядывается — точно воришка. В короткой атласной ночнушке, которая едва прикрывает ягодицы и полностью обнажает стройные ноги. Одна тонкая бретелька спустилась на плечо, грудь с торчащими от напряжения сосками приподнимается в такт ее дыханию, а я сижу и не шевелюсь. Рассматриваю каждый сантиметр ее тела и с предвкушением жду, когда она подойдет ближе. Меня опять простреливает острыми импульсами возбуждения. Красивая ведьма. Экзотическая, яркая, огненная.
После того, как Александра преодолела последнюю ступеньку, я, внезапно включив торшер, строгим тоном спросил:
— И что ты здесь забыла?
ГЛАВА 11. Лекса
Я не слышала, как он вернулся. Если б знала, что сидит там в кромешной тьме и поджидает меня, я бы из комнаты носа не показала.
Мне просто ужасно захотелось есть, я целый день провела у себя, не решаясь выйти, а днем уснула. Провалилась в сон, и мне снилось это проклятое отрезанное ухо Сами. Снилось, как отец кричит на меня, что я сама виновата в том, что все это произошло со мной. Кричит, что презирает меня, потому что я не такая, какой должна быть его дочь, и ему стыдно, что у него родилась подобная тварь. Лучше бы он придушил меня в колыбели. Его глаза пылали ненавистью, и от ярости дергалось веко. Мне казалось, он вытащит пистолет и пустит мне пулю в лоб.
Когда проснулась, то долго не могла отдышаться и вытирала слезы ладонями. Самое страшное, что я понимала — мой сон вполне может быть явью и отец не простит мне того, что со мной случилось. Он во всем обвинит меня. Ведь это я, вопреки его желаниям и мечтам, занималась музыкой, я отстранилась от всего, что должно было интересовать девушку моего возраста в подобной семье. Я поехала на этот конкурс и я в итоге оказалась в ловушке, в которую потянула за собой и его. Одному дьяволу известно, что именно требует Воронов от папы взамен на мою свободу. И я была убеждена, что это далеко не деньги.
Ближе к вечеру мне все же захотелось есть. В течение дня никто не приходил — в отличие от того дома, где все следили за каждым моим шагом. Впрочем, я не сомневалась, что здесь везде понатыканы видеокамеры. Они все равно наблюдают за каждым моим шагом. Когда я раздевалась в ванной, я неизменно показывала всем стенам и зеркалам средний палец. Ублюдки. Смотрите и изойдитесь слюной, жалкие хозяйские псины.
Когда все звуки стихли и везде погас свет, я решила спуститься на кухню. Должна же быть кухня в этом чертовом доме, похожем на черно-белую тюрьму. Такой же мрачный, холодный и бездушный, как и его хозяин. От голода урчало в животе и пульсировало в висках. Меня успокаивало то, что никто не приходил ко мне. Никто не наведывался, ничего не спрашивал, не проверял. Как будто обо мне забыли. Я много думала за этот день и решила, что нужно сидеть тихо, и тогда больше ничего не случится. Рано или поздно меня отсюда выпустят. Вернут отцу или… Или убьют. На последнем я старалась не зацикливаться. Если бы хотели — уже сделали бы это. Остается только набраться терпения и ждать.
Двигаясь возле стены, я неслышно ступала босыми ногами по холодному полу, спустилась по лестнице вниз и остановилась, пытаясь сориентироваться в темноте. Черт, и где мне здесь искать кухню? Может, найти кого-то из охранников и попросить дать мне поесть? Но потом вспомнила, в каком виде я сюда выбралась, и передумала. Как только я миновала последнюю ступеньку, в ту же секунду включился свет, и от неожиданности я вскрикнула, прижавшись спиной к стене.
Он сидел внизу в кресле, пристально глядя на меня и поигрывая выключателем от торшера, явно наслаждаясь тем, что заставил меня испугаться или поймал с поличным. Я медленно выдохнула, глядя на Графа, вальяжно развалившегося на кожаном сиденье и потягивавшего свой неизменный коньяк. Он был похож на пантеру, но не в клетке, а именно на воле, когда невероятно красивый хищник лениво лежит в тени и наблюдает за добычей, зная, что может сцапать ее в любое время.
— Я проголодалась. — Иногда лучше говорить правду, чем загонять себя в угол совершенно ненужной ложью. После того что произошло днем в его кабинете, я уже не могла смотреть на него, как раньше. Мне становилось тесно в его присутствии, и тут же вспыхнули щеки. Пожалуй, под струями воды я выглядела намного лучше и защищеннее, чем сейчас, в одной атласной ночнушке на голое тело. Настолько короткой, что когда я дернула подол вниз, она просто сползла с моих плеч, и я тут же поправила тоненькие лямки. Воронов опустил взгляд и осмотрел меня с ног до головы. Господи, почему же он у него такой невыносимый, такой адски тяжелый и в то же время заставляющий судорожно глотнуть воздух.
— Или вы запретили меня кормить?
— Забавная версия. Думаешь, стоило посадить тебя на голодный паек? Считаешь, что заслужила?
Снова этот тон, как с капризным ребенком-дегенератом. Вся моя решимость вести себя тихо куда-то улетучивалась рядом с ним. Мне хотелось, чтобы он не говорил со мной так, не смотрел, не смел меня унижать, и в то же время я уже боялась его разозлить.
— Я ничего не считаю, просто хочу есть.
— Такие привилегии нужно заслужить, — слегка усмехнулся, явно наслаждаясь своим триумфом, а у меня снова перехватило дыхание от его взгляда. Потому что он говорил одно, а глаза продолжали ощупывать мое тело, и я начала покрываться мурашками от этого взгляда. Наверное, я впервые ощутила полный смысл этой фразы — "раздевать глазами". Он не только раздел. Он меня уже трогал. Прикасался везде и заставлял вздрагивать от этих прикосновений.
Я смотрела на него и, как дура, не могла себя заставить оторваться, это было просто невозможно… Так кролик смотрит на удава. Меня завораживало буквально все: его превосходство, властный голос, грациозные движения, сигарета в идеальных губах и то, как он выпускал кольца дыма… Все в нем привлекало внимание, порабощая волю. Породистый, безумно красивый аристократ, от кончиков волос до кончиков ногтей. Утонченный, жестокий и властный ублюдок. Мужчина не может быть одновременно красив как дьявол, умен, сексуален и силен, должен быть хоть один изъян… маленький, незначительный изъян. Но их не было. Не придраться. Белая отутюженная рубашка, ровно завязанный галстук, идеально выбритый подбородок, лоснящиеся, зачесанные назад волосы… длинные ухоженные пальцы, удерживающие сигарету. Я засмотрелась. На моем месте никто не смог бы реагировать иначе. Аура безграничной власти, раболепного преклонения его подчиненных, уважения… фанатичной преданности в их глазах… они смотрели на него, как на Бога, и вторили ему, словно эхо. Я бы не удивилась, если бы все они дружно встали на колени и целовали носки его туфель. Мне это казалось более, чем естественным.