Андрей вдруг сделал шаг ко мне и грубо схватил пятерней за лицо.
— Повтори еще раз…
— Да, трахаться. У молодежи есть такое слово в лексиконе? Может, слышал?
Улыбка исчезла окончательно.
— Слышал. Так ты у нас, оказывается, хочешь потрахаться? Всего-то? Какие примитивные желания у такой… эм-м-м, сложной натуры.
Это прозвучало настолько эротично… именно от него. Такого педанта, аристократа. Эти идеальные губы, которые произносят ругательства. Черт… я почувствовала, какими влажными стали мои трусики и как все внутри сжимается от яростного возбуждения. Бешеная пульсация между ног заставляет сжать колени, а затвердевшие соски причиняют боль. В эту секунду я возненавидела себя еще больше.
— Обыкновенные желания. В моем возрасте обычно думают о сексе.
Он вдруг схватил меня за шиворот и впечатал в стену. Я вздрогнула от прикосновения холодного мрамора к моей воспаленной коже и от этого яростного проявления эмоций.
— О сексе с кем? С тем патлатым идиотом? — прозвучало так… нереально яростно, что у меня все задрожало внутри.
Засаднило в груди и перехватило дыхание, мне казалось, я опять лечу в пропасть. Алкоголь придал мне смелости:
— Нет, например, о сексе с тобой… — мне понравилось, как вдруг почернели его глаза.
Воронов придавил меня всем телом к стене, и теперь его лицо было так близко, что я могла рассмотреть расширенные зрачки и свое отражение в них. Вот теперь в этом взгляде нет равнодушия — там пропасть, мой персональный ад, моя обжигающая агония… потому что в них полыхает желание. Тяжелое, непереносимое, острое, как лезвие ножа — его желание разорвать меня на части. И мне показалось, что я близка к оргазму только от этого взгляда. ТАК он смотрел на меня впервые. Я все же достала его, и дикий восторг окончательно лишил разума. От собственной дерзости закружилась голова, я дрожала, ожидая реакции.
— Если это одна из твоих очередных выходок, то сейчас самое время сказать мне об этом.
Он вдруг схватил меня за волосы на затылке и привлек к себе:
— Это опасная игра, Александра, — выдохнул мне в губы…
— А я не играю, — сказала нагло и облизала пересохшие губы кончиком языка.
Он усмехнулся уголком идеального рта и вдруг сильно сжал мои волосы в кулак.
— Я не мальчик, ты понимаешь? Я не один из твоих сопливых сверстников. Не боишься? Может, пора остановиться в стремлении повоевать со мной на равных? Ты проиграешь… а проигрывать больно, Лекса.
— Я никогда не проигрываю…
Он вдруг резко раздвинул мне ноги коленом, и я почувствовала, как касаюсь через трусики влажным лоном гладкого материала его элегантных брюк и каменных мышц под ними. Чувствую его эрекцию напряженным животом.
По спине пробежал холодок страха и возбуждения, когда Андрей задержал взгляд на моей груди, а потом сдернул лямки платья вниз и мягкая материя скатилась на талию, зацепившись за острые соски. Я почувствовала, как они напряглись еще сильнее. Глаза Андрея подернулись дымкой, ноздри трепетали и дыхание участилось. Я чувствовала этот горящий взгляд кожей, как касания, словно это его пальцы, о которых я так мечтала, касаются моих грудей, и кожу начало покалывать от возбуждения. Гордо выпрямила спину, бессовестно наслаждаясь этим диким взглядом, и увидела, как заиграли желваки у него на скулах и дернулся кадык. Он не отрываясь смотрел на мою грудь с отвердевшими до боли сосками. В его черных глазах плескался голод. Яростный. Первобытный. Страшный.
Я обхватила его лицо ладонями и потянулась к губам, но Воронов удержал меня за волосы, не давая поцеловать. Обвел пальцем контур моего рта, и когда я обхватила палец губами, глядя ему в глаза, Андрей шумно выдохнул. Его рука спустилась ниже, он касался лишь кончиками пальцев, обхватил сосок и сильно сжал, а я судорожно глотнула воздух, с губ сорвался стон. Его зрачки расширились, и теперь раскрытая ладонь осторожно терла сосок, едва прикасаясь. Я безумно хотела почувствовать его губы на своих губах, но он удерживал меня за волосы, заставляя прогнуться и запрокинуть голову. Его рот жадно сомкнулся на болезненно напряженном соске, он слегка его прикусил и тут же снова втянул в рот, дразня языком. Я вскрикнула, и внизу живота стало горячо, почувствовала нарастающую пульсацию, беспомощно дернулась в его руках в неосознанном желании отпрянуть…
— Тс-с-с, тихо… детские игры кончились, помнишь? Начинаются взрослые… по моим правилам.
Резко двинул коленом между моих ног, поднимая меня выше, сжимая за ягодицы, и от внезапного трения клитором о его брюки я вдруг взорвалась. Оргазм был неожиданным, острым, вспарывающим сознание. Меня выгнуло назад, все тело напряглось, как струна. Меня ослепило с такой силой, что я, не контролируя себя, закатив глаза и цепляясь за его плечи, громко и протяжно стонала, извиваясь в сладких конвульсиях.
Ошеломленный моим сумасшествием Андрей прижал меня сильнее к себе, подвинул ногу выше, сжимая меня за бедра и двигая моим телом, продолжая трение и продлевая мое дикое наслаждение. Я даже не сразу поняла, когда его пальцы отодвинули полоску трусиков в сторону и рывком вошли в меня, заставляя срываться на крики. Он закрыл мне рот поцелуем, глотая мои стоны и всхлипы, двигая пальцами внутри меня и крепко удерживая за спину.
Когда с трудом разлепила дрожащие веки, он смотрел на меня. Очень бледный, сжимая челюсти, тяжело дыша, а у меня по щекам от стыда потекли слезы.
— Отпусти меня, — прошептала я, и закрыла глаза, чтобы не смотреть на него…
Прозвучало очень жалко. А от стыда и злости на саму себя хотелось разрыдаться. Внезапно Андрей обхватил мое лицо ладонью.
Что такое? Наигралась?
Я уперлась руками ему в грудь, но он вдруг приподнял меня за талию и привлек к себе. Я попыталась вырваться, беспомощно цепляясь за сильные плечи, напряженные, словно каменные, но Андрей удерживал меня за затылок, а наши лица почти соприкасались.
— Отпусти меня, — скорее прорыдала, в ужасе осознавая, что только что произошло, и от стыда хотелось сдохнуть.
Глядя мне в глаза, он вдруг хрипло прорычал:
— Давай. Пошла к себе.
И грубо оттолкнул. Так, что я чуть не упала.
— Быстро. Прямо сейчас, я сказал. Пошла вон, дура малолетняя.
Я, спотыкаясь, побежала вверх по ступеням, чувствуя, как к горлу подступает тошнота из-за собственного безумия, смущения и дикого страха. Заскочив в комнату, прислонилась к двери и сползла по ней на пол, закрывая пылающее лицо ладонями… Вот теперь точно уже как раньше ничего не будет. Потому что так, как с ним… не будет ни с кем… И я сумасшедшая…
ГЛАВА 14. Ахмед
Он злился. К нему уже несколько недель никто не смел подойти. Слуги старались слиться с окружающей обстановкой и быть как можно незаметнее: не разговаривать, не шуметь, не дышать в его присутствии. Здесь почти никогда не было новичков, отсюда никого не увольняли. Только проверенный годами персонал, где каждый знал, что никогда не станет бывшим работником Ахмеда Нармузинова, разве что посмертно. А смерть здесь витала в каждой молекуле воздуха, ползала тенями по стенам и растекалась прозрачной паутиной по зеркальному белому полу.
Уже больше месяца Ахмед закрывался в своем кабинете с утра и до утра, впускал к себе только Рустама и Саида. Все остальные не смели даже в дверь постучать, если их не звали. В доме царила тишина, как в закрытом музее. Даже от шороха эхо под потолками шелестело.
Нармузинов смотрел на свои тонкие пальцы, унизанные перстнями, в которых крутил острый нож для вскрытия писем. Пред глазами он прокручивал одну и ту же картинку, как этот самый нож плавно входит в тело Графа. Удар за ударом. Так чтоб живого места не осталось. Сначала в живот, чтоб мучения были невыносимыми, а потом по всему телу, но не задевая жизненно важные органы, чтоб этот недоносок жил как можно дольше, истекая кровью. На лице азиата выражение дичайшего наслаждения, и ноздри трепещут от острого предвкушения реализации каждой из картинок. Когда-нибудь он это сделает. Рано или поздно доберется до проклятого ублюдка и лично его зарежет. Именно зарежет. Не пуля, не взрыв, не снайпер, а вот так, своими руками, чтоб по локтям кровь горячая текла, он даже ее попробует языком, чтобы знать, какова она на вкус, победа над Андреем Вороновым.
Час назад Ахмеду сообщили о том, что убит один из его дальних родственников, который помогал Нармузинову с перевозками на юг. Не просто убит, а сожжен живьем в собственном доме вместе со слугами, собаками, охраной. В дом запустили сначала парализующий газ, а потом подожгли. Естественно, тупорылые менты нихрена не нашли и понятия не имеют, какая тварь это сделала. Зато Ахмед прекрасно понимал, чьих это рук дело. Только как узнал? Последняя сделка лишь в личной переписке значилась. Или сука появилась прямо в доме. Сливает информацию. Служба безопасности все вверх дном перевернула, но ничего не нашла.
Нармузинов метам и денег давал, и угрожал, но там все прикормлены, и либо он все еще не перебил цену, либо они боятся, притом боятся до такой степени, что готовы дохнуть, но прикрывать этих мразей Вороновых. Старый козел, видать, связи имел нехилые в свое время. Мать его, умный оказался, даже после смерти, тварь, гадит.
Ахмед пытался подобраться ближе. Пару дней назад перестреляли прямо на улице людей Графа. Человек десять положили. Спалили, нахрен, несколько ресторанов. Перерезали, как скотов, двух партнеров из Германии, но этот ублюдок даже не вышел на связь и не выставил ни одного условия.
Чего он хочет? Что он, мать его, хочет? Ведь должен чего-то хотеть. Все и всегда чего-то хотят. Ничего не случается просто так. Не в их мире. Тупо для мести — слишком банально и по-киношному. Воронов выгоду поиметь захочет однозначно. Только какую?
На улицах война идет, кровь льется реками. Труповозки по городу катаются с утра до вечера. Если сотовый Ахмеда не затыкается, то и у Графа там не тихо. Каждый час где-то происходит стычка между вороновскими и азиатами в нескольких городах. Люди в полной боевой готовности. Менты на дорогах патруль устроили, видать, уже в курсе их во