йны, но ведь не вмешиваются, уроды продажные.
А эта тварь молчит, и Ахмеду от бессилия хочется башкой о стены биться. Он спать не может. Видит во сне, как дочь его в пропасть огненную летит, или вороны глаза ему выклевывают, мать мертвую видит, Бакита. Все они его упрекают, ненавидят. Все они считают, что это он виноват. Иногда Ахмеду казалось, что он не выдерживает, что у него скоро сдадут нервы. Полопаются, как струны на гитаре дочери.
Нет, это даже не страх это гребаная паника, от которой нет спасения. Кокс не спасает. Он его уже коньяком запивает, а оно не берет… Отпустит, и ломает зверски, мысли разные в голову лезут, трясти всего начинает.
Сука эта недавно приснилась. Мать Лексы. Страшная, худая, руки свои тянула и требовала девочку отдать. Тварь. Думал, уже забыл, как она выглядит, а, оказывается, нет — помнит. Последний раз, когда видел ее, она на коленях умоляла девчонку не забирать. Шлюха конченая думала, он ей свою дочь оставит… Он может быть и оставил бы… только почему-то дернулось что-то внутри. ЕГО дочь.
Он всегда к ней так и относился, как к чему-то своему. Не к кому-то, а именно к чему-то. И сейчас, когда Граф выкрал девушку, он выл от ярости, что кто-то посмел тронуть ЕГО Лексу.
Ахмед откинулся на спинку белого кожаного кресла и закрыл глаза. Не пошевелился даже тогда, когда в кабинет неслышно вошел Саид и дверь прикрыл.
— У аэропорта пять наших машин расстреляли. Люди психуют. Пора прекращать эту бойню, брат.
— Я ее не начинал, — хрипло сказал Ахмед, — это уже не в моей власти. Оно, бл***, вышло из-под контроля, потому что я не знаю, чего он хочет, понимаешь? Он ее держит где-то у себя там, и ничего, ублюдок, не просит взамен. Так разве бывает?
Саид спокойно отодвинул кресло и сел напротив брата, пригладил двумя пальцами аккуратную бороду и забрал у Ахмеда бокал с коньяком. Покрутил в длинных пальцах, разглядывая жидкость. Они с Ахмедом почти не были похожи. Разве что нечто неуловимое в мимике, повороте головы. Саид больше напоминал европейца. Кожа светлее и глаза не карие, а темно-зеленые. Черты лица более тонкие и аккуратные, чем у Ахмеда.
— Бывает, если кому-то сильно насолил. Куда ты влез, Ахмед? Отец нас учил свое приумножать и чужое не брать никогда, а ты чужое лопатой гребешь. Думаешь, все с рук сойдет?
Ахмед поднял на брата подернутые дымкой алкоголя глаза.
— Учить меня вздумал, Саид? Да я дела начал воротить, когда ты еще под стол пешком ходил, с матерью своей жил и про нас знать не знал.
— Вот именно, что воротить. Такого наворотил. Мы скоро всю семью схороним.
Ахмед резко встал с кресла, а Саид даже не шелохнулся, только взгляд темно-зеленых глаз на брата поднял и прищурился в ожидании.
— Считаешь, я виноват? Обвинять приехал? Ты в моем доме, между прочим, не забывай.
— Я в доме брата родного, куда тот меня пригласил. Или законы гостеприимства тоже уже забыл, Ахмед? Сядь. Успокойся. Здесь не орать, а думать надо, как это все прекратить.
Нармузинов старший медленно опустился обратно в кресло, ему опять становилось не по себе, и по телу мурашки рассыпались, морозить начинало, как и все эти дни. Словно на пороховой бочке сидит, и фитиль уже кто-то подпалил. Он запах огня чувствует, а когда рванет — не знает.
— Я много чего передумал. Я ему кислород пытался везде перекрыть, но к нему не подберешься, он словно все шаги мои наперед выучил.
— А ты почему не выучил, брат?
— Сдался он мне, свинья неверная, чтоб я его изучал.
Ахмед достал пакетик и насыпал порошок на тыльную сторону ладони, но Саид ударил снизу по руке брата и весь кокс рассыпался на стол.
— Хватит. Потом развлекаться будешь. Думай давай, чего он может хотеть и почему Лексу к себе забрал? Почему семью нашу трогает? Разборки разборками, брат, а это уже личное.
Ахмед сжал переносицу двумя пальцами. Ему сейчас и этого недомерка прибить хотелось. Приехал тут вякать. Умничает. Сидел бы со своими шахидами и обвешивался взрывчаткой. Давно сдохнуть ему пора, чтоб не мельтешил перед глазами и на свою долю не претендовал. Так нет, передумал, ушел из организации и домой вернулся. Позор с собой принес. Не любил младшего брата Ахмед. Как его мать Лейла в их доме появилась, так мама Ахмеда сама не своя стала. На сыновей руку начала поднимать. А потом и вовсе отец ее отселил от них в дальнюю часть дома. Только по праздникам разрешал появляться за общим столом. Так что Саид — как вечное напоминание и бельмо на глазу, но сейчас Ахмеду помощь нужна была. Притом любая. Даже от младшего сводного брата.
— Да я со шлюшкой итальянской давно еще связался. Обещала мне пробить поставки героина. Уболтать Графа на сделку. В итоге он ее кинул, а я тоже, как дурак, повелся. Думал, ее родня поможет. Сделал я для нее кое-что… Бабу Воронова убили и дочь слегка потрепали, а потом партию одну разыграли и отца убрали. Так что, да, личное. Давно все началось. Но это уже, бля**ь, не имеет значения.
— Имеет.
Саид сам взял нож, несколько раз подбросил его в воздухе и поймал четко за лезвие, но ни разу не порезался.
— Надо бить в то же больное место, Ахмед. Что там с дочкой его? Оклемалась уже? Подзабыла все? Надо напомнить. Вывести Графа из равновесия.
Ахмед внимательно посмотрел на брата, а потом резко выхватил нож и всадил между его пальцами, но тот даже не вздрогнул. Взгляды Нармузиновых скрестились, и старший вдруг усмехнулся, а потом расхохотался.
— А что? Неплохая идея, Саид. Я бы сказал феерическая… только кто мне даст гарантию, что я потом не получу такое же видео с Лексой?
— А кто тебе даст гарантию, что она вообще еще жива?
Ахмед резко подался вперед.
— Жива. Иначе я всех Вороновых сам лично прирежу, как свиней на бойне.
— Эмоции. Он тебя выбил на эмоции и пугает тем же, чем ты взял и его. Он тебе мстит.
— Тоже мне открытие.
— Я тут пробил кое-что по Ворону покойному… Есть один неплохой вариант, но слишком серьезный. Может, быть придется чем-то поступиться.
— Что за вариант?
Саид сунул руку за пазуху и достал из внутреннего кармана пиджака газетную вырезку. Положил перед Ахмедом.
— Узнаешь, кто это?
— Ну Ворон, а что?
— А с ним рядом?
Тот наклонился, рассматривая картинку, даже поднес к глазам, а потом положил обратно и ударил по ней ладонью.
— Что это мне даст?
— А то, что в свое время Ворон кое-чем сильно насолил кое-кому. Тогда старому это сошло с рук. Перестройка, все дела… Позвони. Назначь встречу. Может, выгорит из этого что-то. Притом, тебе есть, что рассказать…
Ахмед встал, сгреб вырезку и сунул в ящик стола, гневно глядя исподлобья на брата:
— Иногда лучше не лезть так высоко, может резонансом, знаешь ли.
— А иногда, чтобы спасти дочь, стоит рискнуть.
— Это МОЯ дочь. Мне решать, как дальше действовать. Не лезь в это. Аулом займись своим. Домой вали, Саид, быкам хвосты крутить и баранов пасти.
В ту же секунду Саид перегнулся через стол и приставил нож к горлу Ахмеда. Брат даже не заметил, когда он успел его со столешницы взять.
— Дернешься — я тебе кадык вырежу. Сел на место. Руки чтоб я видел.
Ахмед осторожно сел обратно в кресло, судорожно сглотнул.
— Забыл, куда меня отправил? Забыл, кем сделать хотел?
Нармузинов-старший брату в глаза посмотрел и слегка веки прикрыл.
— Там тебе было самое место.
Саид не обратил внимание на его последние слова, но острием надавил сильнее. Так, что выступили капли крови и запачкали белоснежную рубашку.
— Свое место я сам для себя определил. Бакита и мать ты убил. Не враги твои, не конкуренты, а ты. И то, что я молчал, не значит, что я лох, Ахмед, и нихрена не понимаю. Я каждый твой шаг знаю, все, что вы там крутили с Бакитом, все, что крутил Камран с Царевым. Сиди. Не дергайся. Ты семью нашу в хлам превратил. Я б тебя лично в землю живьем зарыл… но ты и… и Александра — это все, что у меня осталось, и поэтому мы будем думать вместе. Понял? ВМЕСТЕ.
— Понял. Нож убери. Крутой, бл***.
Саид убрал нож и сел обратно в кресло, наколол острием апельсин на стеклянном подносе и принялся невозмутимо чистить шкурку.
— А ты такой же псих, как и я, — Ахмед усмехнулся, вытер подушкой пальца кровь с шеи и слизал ее.
— Я не такой, как ты. Я бы отцовские деньги кровью не марал. Жил бы иначе. Это вы с Камраном Бакита в свое болото затянули. Болен он был. Ему б лечиться. А вы вдвоем из него палача-садиста сделали и демонов его кормили, чтоб зависел от вас.
— Много себе позволяешь, сопляк. Смотри, чтоб я тебя самого на улицу не вышвырнул.
— Еще одного врага нажить хочешь? Только теперь кровного? Не вышвырнешь. Пока ты своими грязными видеороликами и играми занят был, я через подставных людей активы отцовской компании скупал. Так что мы теперь партнеры. Ахмед.
Нармузинов-старший криво усмехнулся и покрутился в кресле.
— Партнеры, значит? Охренительно. Ну и что делать будем, партнер? Как из задницы думаешь вылезать? Ручки-то замарать придется кровавыми денежками.
— Делать будем то, что я сказал. Ты этому человеку позвонишь и встречу назначишь. Вместе туда поедем, и говорить я буду. Есть у меня пару идей.
Ахмед хмыкнул и покачал головой:
— Так вас там, я смотрю, не только взрывчатки примитивные делать учили. Оказывается, и мозгами шевелить тоже.
— Убивать там учат, Ахмед… а убивать не всегда нужно руками. Прежде всего убивать нужно научиться мозгами.
ГЛАВА 15. Андрей
Ноздри щекотал аппетитный аромат зажаренной на костре форели. Я достал запотевшую от холода бутылку водки Абсолют и разлил ее по стопкам, наблюдая, как раскрасневшийся Матвей Свиридович Тихонов задорно потирает руки. Встречи в кабинетах давно стали рискованными, поэтому мое приглашение на зимнюю рыбалку в одно из наших рыбоводческих хозяйств он принял с огромным удовольствием.
— Ох, порадовал старика, Граф… ох, порадовал… Вроде и недалеко от города отъехал — а как будто все за тридевять земель оставил…