после того вечера меня тянет к ней с такой силой, что хочется одновременно разорвать ее на части, вышвырнуть из своей жизни, и в то же время закрыть под замок, чтобы больше ни одна тварь не могла прикасаться к ней так, как я тогда.
Каждую минуту запомнил, как будто секундная стрелка в голове щелкала, отмеряя каждый отрывок времени. Это ее "трахаться хочу" и вызов в глазах. Смелость, алкоголем подхлестнутая, и язык, облизывающий губы. Каждое движение — как замедленная кинопленка, и я прокручиваю эти кадры в своей голове, распаляясь все сильнее. Словно сейчас в руках ее держу и чувствую, как дрожит, как тело звенит от возбуждения, словно натянутая струна, и как взорвалось от одного прикосновения. Вокруг моих пальцев сокращаясь, сжимая их болезненными спазмами… глаза закатив от нахлынувшего оргазма, а меня от этой дрожи словно волной ударной снесло. Мощной… выбивая воздух и заставляя скулы от напряжения напрячь. Стоял тогда рядом с ней, словно под дурью какой-то и сам себе удивился, что смог отпустить.
Остатки воли в кулак собрав. Пусть бежит… Пусть убирается к черту. Пока не поздно. Ненавидел и хотел до одури. Презирал и желал. И все это одновременно. В голове — хаос. Полный раздрай. И я, дьявол ее раздери, хотел покончить с этим. Время пришло. Поигрались и хватит. Только в голове — мысли навязчивые, что к другим женщинам как-то интерес внезапно ослаб. Не интересно пока. В голове каждую из них представлял и понимал — нет, не то. Не хватает чего-то. А чего именно, понять не мог. И это злило. Жутко. До дрожи. Потому что я, бл***, слишком хорошо знал, что так зарождается зависимость.
После того, как ее сладкие стоны слышал — иные разве что раздражать могут. Не то все… Не то. Настя тогда конечно заметила, что я как угорелый помчался, когда Лексу с каким-то дегенератом малолетним увидел. Разорвать его на части хотел, голову о дверной косяк размазать, одно остановило — у дочери праздник был. Она только начала в себя приходить, и я не мог допустить, чтобы первая же ее вечеринка закончилась инвалидностью одного из ее знакомых.
Настя дождалась меня тогда. Увидела, как вернулся обратно в комнату, ворвался взвинченный весь, напряженный, и бросилась ко мне, спрашивая, что произошло. Я не ответил ничего. Никого видеть в ту минуту не хотел, в голове чертовка эта кареглазая и глаза ее, помутневшие от оргазма. Меня колотило от того, что передо мной другая. В глаза заглядывает, обнять пытается, что-там о массаже говорит томным голосом, а у меня одно желание — чтобы убралась, нахрен. Без слов. Просто исчезла. На низкий вырез ее вечернего платья смотрю, на грудь вздымающуюся — и понимаю, что меня не вставляет. Трахал ее сотни раз, а сейчас не хочу. Бл***, что за хрень со мной происходит. Я не позволю этой мелкой дряни вот так вот из себя психа одержимого делать. Схватил тогда Настю, к себе прижал, платье рванул, оголяя грудь с крупными темными сосками. Впечатал в себя, сминая пятерней ягодицы, и думая о том, что нужно отделаться, нахрен, от этого напряжения. А как в глаза посмотрел — отвернуться захотелось.
Прикрыл веки и на плечи ее слегка надавил, заставляя на колени опуститься. Ремень расстегнул, ни слова не сказав и думая про себя о том, чтобы она просто молча сделала свое дело. Но Настя, как будто назло, решила прокомментировать мою, бл***, эрекцию, между делом хрипло мурлыкая, как ей приятно видеть меня таким голодным и возбужденным. А я в ответ лишь стиснул рукой край стола, а второй надавил на ее затылок. Сжав зубы, я сосредоточился только на том, как бы поскорее освободиться от напряжения. И к дьяволу ту, которая на самом деле была его причиной. От силы накрывшего оргазма у меня чуть колени не подкосились, нахрен. Я не помнил, когда в последний раз разрядка была настолько сильной, и это просто от мимолетных мыслей о черноглазой сучке. Вот дрянь, в мозги въелась, ни на секунду не отпускает. Вцепилась мертвой хваткой и держит, не разжимая. Взглядом своим, в котором больше и намека на наивность нет, и нихрена кроме вожделения и провокации… Телом податливым, как у змеи гибким, завлекающим, извивающимся, соблазняющем, нагло, танцуя на моем же собственном столе, в моем же собственном, сука, доме. Голосом, который как будто гипнотизировал, погружая в транс и омут грязных фантазий.
Настя с трудом пыталась отдышаться, и, медленно поднявшись, облизала опухшие губы. Ухмыльнулась, и, пытаясь кое-как поправить растрепавшиеся волосы, вдруг произнесла:
М-м-м, Андрей, это что было сейчас… Если бы я знала, что молодежные вечеринки на тебя т-а-а-ак влияют…
Не вижу связи, Настя… — на ходу застегивая ремень, подошел к мини-бару, не столько для того, чтобы налить нам выпить, а скорее, желая чем-то себя отвлечь.
Ну, не знаю-не знаю… А что там с той певичкой, кстати, за которой ты погнался? — в ее голосе наряду с тщательно скрытым раздражением явно читалась досада, что не удержалась от этого вопроса.
Почувствовал, как челюсти сжал, скулы напрягая. Да что же она такая болтливая сегодня… Сама не понимает, что ступает туда, куда не стоит, раздражение вызывает, на грубость напрашиваясь. Прикурил сигарету и, глубоко затягиваясь, сделал паузу прежде чем ответить.
Да какая разница, Анастасия. Подарок дочери к празднику, она ее обожает, все песни наизусть знает.
Я заметила, что ее не только твоя дочь обожает…
В смысле?
Ну ты же сам видел, как ее паренек какой-то по углам зажимал… побежал разнимать.
Все верно, Настя… В моем доме гостей по углам зажимать не разрешено никому, кроме меня… и уж тем более Лексу.
Сам не понял, как эти слова вырвались. Непроизвольно. Настя моментально отреагировала, у нее даже глаза шире распахнулись. А кто-то еще сомневается в существовании женской интуиции.
А что Лекса? Твоя собственность или родственница, что ты так ее честью озабочен… или совсем не честью…
Разговор приобретал неожиданный поворот, а ее ревность или догадки — последнее, что сейчас было мне нужно.
А с каких пор я должен отчитываться в мотивах своего поведения в собственном же доме?
Уходишь от ответа, Андрей? Я-то думала, что это ты по мне так соскучился, а сейчас вот понимаю, какой идиоткой выгляжу. Седина в бороду, да? Ну-ну…
Выглядеть идиоткой или нет — решать тебе, Настя. Ты можешь прекратить делать это прямо сейчас, закончив этот нелепый разговор.
Счастливо оставаться, Воронов… Мне пора. И не надо меня провожать…
ГЛАВА 16. Лекса
Я не знаю, почему пошла туда. Наверное, это было помутнение рассудка или выпитое шампанское, или те самые бешеные эмоции, которые он у меня вызвал. Какое-то едкое желание увидеть снова. В глаза посмотреть. Первая любовь — это то самое сумасшедшее чувство, которое стирает все границы. Нет ни гордости, ни смущения. Да и какое может быть теперь смущение после того, что у меня было с Андреем. Он меня целовал, он тело мое трогал жадными руками, и я позволяла… даже хуже — я просила, я умоляла каждым движением и каждым поцелуем. У меня губы припухли от его натиска. Я пальцами трогаю, и они побаливают, а у меня перед глазами картинки… Лицо его бледное вижу, и рот приоткрытый, как тянется ко мне, чтобы поглотить, сожрать. Запах дыхания и вкус поцелуя, очень острого и горько-сладкого. Мне кажется, я уже никогда не смогу его забыть.
Что-то сегодня изменилось. Во мне. Где-то внутри лопнула какая-то пружина. Я еще не поняла, что именно произошло. Все же стоит прилечь и попробовать уснуть, даже под грохот музыки. После прикосновений Андрея я чувствовала слабость в ногах. Я не знала, что между нами происходит, но знала, насколько это опасно… как ходить около лезвий, спрятанных под его снегом, и однажды я изрежусь на кусочки, потому что после этой близости мне хотелось стать еще ближе. Меня не просто влекло, меня притягивало к нему с такой яростной силой, что, наверное, от столкновения я рассыплюсь на осколки, и самое невероятное — мне захотелось разбиться.
Сегодня мне хотелось получить больше. Намного больше, чем эти внезапные вспышки дикой страсти. Мне захотелось узнать, каким он может быть со своей женщиной… Умеет ли он любить? Смог бы полюбить когда-нибудь и меня? Наверное именно поэтому я переоделась и пошла к Андрею снова. Зачем? Я не знаю. Понятия не имею, но мне это было нужно. Что-то настоящее с ним. Не эфемерное, не завязанное на ненависти и перепалках. Он ведь может быть другим? Теперь я была уверена, что может. Я хочу знать, какой он настоящий.
Спустилась по лестнице… Музыка в доме все еще сотрясала стены, снизу доносились голоса и смех.
Я увидела полоску света из-под двери его кабинета, тяжело дыша подошла ближе, и замерла — она оказалась приоткрытой. Хотела постучать, но услышала голоса.
Андрей был не один… с женщиной. С Настей. Я сильно сжала руки в кулаки, глядя в проем двери — он сделал шаг к ней, а потом властно привлек к себе за затылок. Воронов стоял ко мне боком, его идеальный профиль четко выделялся на фоне светлой стены, и я не видела его лица, зато я прекрасно видела лицо женщины. Ее глаза лихорадочно блестели, а рот слегка приоткрылся.
Я смотрела и чувствовала, как сильно начинает биться сердце. Больно биться. Настолько больно, что у меня перехватило дыхание и начало жечь глаза, а я заставляла себя смотреть. Вот так, Лекса, смотри и запоминай. Пару минут назад с тобой, а потом… совершенно невозмутимо, с ней. Как будто так и надо. Потому что ты для него НИЧТО. И будешь никем всегда.
Я смотрела, как он содрал с нее платье, и как сжимал ее грудь. Даже через едкую соль слез мне было слишком хорошо все видно, я вросла в мраморный пол и чувствовала, как дрожит подбородок и лицо скривила болезненная гримаса.
Андрей надавил на плечи любовницы, заставляя опустится на колени, и она принялась лихорадочно расстегивать на нем брюки, дергая за ремень, задирая его рубашку.
Я вдруг поняла, что сжала руки в кулаки, и ногти царапают мне кожу до крови. На несколько мгновений закрыла глаза, чтобы не дать слезам покатиться по щекам, а когда открыла, увидела, как Настя ритмично двигает головой.