На х***й ФСБ скоро ты сядешь, урод. Вазелин готовь, много… Ты банкрот, Ахмед, голый и босой, как бомж. А наркобароны твои недоделанные на тебя через день-два охоту откроют. И ты это знаешь. Бабок нет, наркота исчезла — можешь место на кладбище присматривать. Из страны не улетишь — ориенторовочка на тебя даже у самого лохового мента лежит с особым указанием. Я перекрыл тебе кислород, гнида.
Что тебе нужно?
Он понял, что это не блеф. Что каждое мое слово — правда. Как и осознал, что вся эта операция готовилась давным давно. Не знаю, как его служба его безопасности не обнаружила вирус — тут удача была на нашей стороне, и мы смогли получить доступ ко всей его документации. И соответственно — к вещдокам, чтобы все его счета арестовать. Осталось только главный козырь получить — тот, который я обещал генерал-лейтенанту Тихонову.
А что, созрел вдруг для переговоров?
Я же знаю, что ты мне не сказку на ночь позвонил рассказать. Говори свои условия.
Я даю тебе две недели. Две. Я знаю, когда вы очередную партию секс-рабынь отправлять будете, и про твои подвязки в Следственном комитете тоже знаю, — Услышал, как он выматерился сквозь зубы, но молчал, сука, каждое слово мое ловил. — Все шаги по предстоящей сделке снимаешь на видео и записываешь аудио. Все телефонные разговоры фиксируешь. Каждое слово. Вся схема пошагово — начиная от вербовки, липовых кадровых агентств, их агентов, подделки документов, переправки через границу и подвязки с иностранными спецслужбами. Ты сливаешь мне все.
Он подпишет себе этот смертный приговор, иначе я — не я. Он закопает себя живьем в могилу, потому что после этого потеряет все свое влияние. Секс-трафик никуда не денется, но только со стукачом-Ахмедом дела больше иметь никто не будет. Свои же найдут и накажут, прихлопнут при первой возможности. Ему придется убраться отсюда, бежать, как крысе, и всю жизнь скрываться от тех, кто заколачивал на этом грязном бизнесе миллиарды.
А ты не подавишься, Граф? Или ты думаешь, на лоха попал? Выкуси. Нахрен иди, делай что хочешь, я от своего не отступлюсь.
Без проблем, Ахмед… Именно это я твоей дочери и передам. Она, кстати, рядом… Сидит молча, кляп верещать мешает. Попрощаться не дам — не заслужил.
Граф, бл****. Сука, чтоб ты сдох… Не трогай ее. Отпусти ее… до этого ничего не получишь, это мое последнее слово.
Получу. Две недели. Считай, что обратный отсчет начался.
Лексу отпусти, я сказал. Мне гарантии нужны.
Мне похрен, что тебе нужно. Выполнишь условия — получишь дочь живой и почти целой. Все, разговор окончен.
ГЛАВА 17. Андрей
Когда увидел, как они с Кариной лежат в обнимку, в груди что-то сильно сжалось и одновременно тепло непонятное разлилось. Не знаю, отчего. Но несколько минут наблюдал за тем, как спят, и оторваться не мог. От них таким умиротворением отдавало, покоем, как будто сто лет друг друга знают, словно родными стали. Замер возле этой двери полуоткрытой и чувствовал себя воришкой, который в чужой дом пробрался. Потому что мне и правда сейчас все в комнате дочери каким-то другим показалось. Наконец-то она дверь своего убежища, в котором от всех прятаться привыкла, от мира отгораживалась, хоть кому-то открыла. Не знаю, что ей снилось, но она улыбалась. И даже у самого губы дрогнули.
А потом от картины этой кожа словно инеем начала покрываться, а по позвоночнику холод пополз. Леденящий и сковывающий. Потому что горько стало за собственную дочь. Никакие доводы логики не помогали, что Лекса — просто девчонка, что не виновата в том, что отец ее — тварь. Внутри все равно ядовитое чувство, что Карина змею на груди пригрела. Которая обвивает ее тело… медленно, со знанием дела, гипнотизирует взглядом своим, чтоб потом задушить.
И ко мне в душу забирается, под кожу лезет, в сердце проникает. Я как не я совсем. Другим с ней становлюсь. Черти что со мной творится. Скоро на стены лезть начну от этого желания бешеного и от эмоций к этой сучке мелкой и коварной.
И едкая злость захлестнула мгновенно. Захотелось ворваться к ним, одеяло стянуть и вышвырнуть дрянь эту из кровати дочери. И вообще из дома… Чтоб убралась. И ярость новой волной — потому что не могу. Не сейчас. Не после того, как добился наконец-то своего.
Как она вообще здесь оказалась? Что забыла? Что ей нужно? Зачем втирается в доверие к Карине? Какая жуткая ирония судьбы. В лице Нармузиновых дочка как своего палача, так и спасителя нашла… Ненависть с новой силой всколыхнулась. Ведьма… Подбирается все ближе, изворачивается, меняя облики, как хамелеон, и к любой ситуации приспособиться может. Вся в отца своего ублюдочного.
Заметил, как у дочери веки задрожали, и резко от двери отошел, чтобы через несколько минут вернуться и постучаться.
Карина… это папа… Завтракать пора…
Услышал ее шаги на цыпочках, а через мгновение дочь дверь открыла и указательный палец к губам приложила, показывая, чтобы не шумел.
Па-а-ап, тише… Там Лекса спит. Мы до утра болтали, пусть отдыхает пока…
Она вышла, осторожно прикрывая дверь, а я, обняв ее за плечи, повел в сторону столовой. Сидели за столом, грея ладони о горячие чашки с чаем, и я в который раз будто дочь свою не узнавал. Вроде все та же, а что-то изменилось в ней. Улыбается как-то иначе и мыслями где-то далеко.
Па-а-ап, как хорошо дома… да?
Конечно, хорошо, моя родная. Мы же дома…
Да, дома… — и вздохнула, но не тяжело. — О, смотри. Лекса пришла. Мы тебя разбудили, да?
Пальцы непроизвольно в кулак сжались, как ее увидел, и я руку со стола убрал. Стояла возле двери, словно раздумывая, входить или нет. Но Карина сама к ней подскочила и за руку потянула, за стол усадила.
Доброе утро всем…
Доброе, Александра… — тихо и спокойно сказал, рассматривая каждую черту лица, — как спалось… на новом месте?
Она замялась, не найдя что ответить, и ей опять на выручку Карина подоспела.
Па-а-ап, мне ночью страшный сон приснился, если бы не Лекса, я бы вообще не уснула… Боже, я до сих пор не верю, что это и правда ты…
А мне с каждой секундой все сложнее сдерживать свою ярость удавалось. Да что же она так раздражает меня? Почему так действует? Сам же привез сюда, а сейчас злюсь, как будто в дом мой ворвалась и порядки свои наводить начала… Просто очень остро почувствовал, что дочь к ней привязываться начинает.
Спасибо, Александра… Мы очень рады были видеть тебя в гостях… Надеюсь, тебе у нас понравилось.
Кристина вдруг напряглась и спину выровняла, глядя то на нее, то на меня.
А что, Лекса уезжает?
Да. Сегодня… Лекса, ты еще не успела рассказать?
Зыркнула на меня непонимающе, только я в ее взгляде радости почему-то не увидел, скорее — недоумение, скользь которое злость пробивалась. Что в дурацкое положение в который раз поставил, а она и ответить не может, не станет перед Кариной дерзить.
Еще нет, вот как раз сейчас хотела…
Ох, как жа-а-аль, Лекса… Может, еще на денек останешься?
Карина, у Лексы много своих дел. Концерты, выступления, да и дома ее заждались. Да, Александра? Но она к нам обязательно еще приедет… так что нет повода грустить.
Лекса обняла Карину, а я увидел, как лицо у дочери поменялось. В глазах — слезы блеснули, за что я и себя, и эту дрянь еще больше возненавидел. Карине больно было. Я это чувствовал. Словно тысячи иголок под кожу загнали. Она поникла, расстроилось, будто у нее опять что-то дорогое отнимают. А я этого больше не позволю. И так все слишком далеко зашло. Поэтому хватит этого фарса. Поиграли и хватит.
Ахмед уже начал требования выполнять. Две недели — и забуду вообще о его существовании. Не жилец он. Пристрелят свои же, как собаку, и забудут, как звали. А о дочери его пусть родственники заботятся. Увезти ее надо. Из дома своего и из страны. Слишком многое на кону — Ахмед, сука, так просто не успокоится, так просто не сдастся. Любую лазейку искать будет. Я за каждым шагом его следил, но все равно напряжение бешеное чувствовал. Если человека в тупик загнать — у него все силы активизируются, на рожон полезть может. А пока девица эта рядом со мной — его воля парализована. Выполнит все условия — поставим во всей этой истории жирную точку и будем жить, как раньше. А дочь ее в последний раз видит — у них не может быть ничего общего.
Сколько тебе нужно времени, Александра, на сборы? Через полтора часа нам нужно выехать.
Я справлюсь, Андрей… Спасибо за гостеприимство.
Я смотрела, как он что-то сосредоточенно читает у себя в планшете. На лице ни одной эмоции и даже заинтересованности тем, что он там видит. Иногда мне начинало казаться, что он не человек, а какая-то машина, запрограммированная на определенные действия, что даже его мимика и эмоции четко дозированы посуточно. С редким исключением тех моментов, когда он все же терял контроль со мной… Мне хотелось надеяться, что это была потеря контроля, а не тонкая психологическая игра с моими чувствами.
И в тоже время все это сильно завораживало. Мне нравилось наблюдать за ним, когда он не видел, что я смотрю. Такое случалось слишком редко. Рассматривать черты лица, отмечать каждую деталь, словно запоминая. Пока мне не стало скучно и я не начала ерзать на своем сиденье, поджимая ноги под себя. В узкой юбке до колен это было не так уж удобно сделать. Одежду для меня выбрал сам Граф. Он теперь пристально следил за моим гардеробом. Видимо, мой вкус его совершенно не устраивал. На мое замечание, что я в этом отстое никуда не поеду, он сказал, что я могу поехать голая, потому что нагота и мои наряды — это почти одно и тоже. Наивный. Женщина может выглядеть голой в любой одежде, если захочет. Не знаю, где я слышала эту умную фразу, но она почему-то крутилась сейчас у меня в голове, пока я устраивалась на сиденье и расстегивала верхние пуговицы блузки, завязывая волосы в высокий хвост.
Мне принесли кока-колу, и я долго пыталась открутить крышку. Психанула и поставила на стол. Не отрываясь от планшета, Воронов протянул руку, открыл напиток и поставил обратно.