Никто ей не ответил. Витя с Леной переглянулись и, дослушав тридцатисекундный отрывок, он остановил дальнейшее воспроизведение.
— Эта песня… будет играть, когда мы победим… — сказал тихо Витя.
Воцарившееся молчание нарушил Денис.
— Давайте уже спать… — он взмахнул проеденным молью овчинным тулупом. Они примостились рядом друг с другом, закутавшись в тряпье.
— Спокойной ночи, — сказал Петя. — Надеюсь, утро будет добрым.
Девочки легли друг с другом чуть сбоку. Катя приподнялась и задула свечу.
Наступила густая тишина, в которой каждый думал об одном и том же — нужно побыстрее постараться уснуть и почти наверняка завтра, когда они проснутся, их уже найдут. Они услышат топот ног по скрипучему полу, мужские голоса будут выкрикивать и звать их по именам и фамилиям, над лесом зависнут поисковые вертолеты — стрекот их лопастей, также как и настойчивые призывы из громкоговорителей заставят зарничников стремглав забраться по лестнице и появиться перед изумленными спасателями.
Никто не услышал тихий голос Кати, потому что все заснули почти мгновенно — так хотелось им попасть назад, домой, в свое время, в свой дом, свою кровать и к своей маме.
— Ни у кого нет таких часов… я таких никогда не видела, это невозможно, чтобы маленькие часы играли… словно… словно большое радио, как патефон… значит, вы и правда… оттуда? Вы — из будущего?
Но никто ей не ответил.
Она долго лежала в темноте, сон не шел ей. Он вспоминала, как увидела странных ребят, сидя с удочкой на берегу ручья. Она не испугалась, лишь пытливым взглядом отметила, что они явно не местные, причем скорее всего, даже не городские — тех сразу видно, заносчивые, горделивые, не все конечно, но… эти были совсем другие. Как будто… с другой планеты.
Она вздохнула и вновь припомнила торжественную мелодию, которая заставила всколыхнуться ее грудь. И песню эту она тоже никогда не слышала. Как он сказал? Витя… «Ее будут играть, когда мы победим…»
Она представила, как из больших громкоговорителей над сельпо разлетаются раскатистые звуки марша, люди смотрят друг на друга, плачут, целуются и улыбаются. Все счастливы… потому что, наконец… наконец война закончилась…
По спине и ногам у нее побежали мурашки.
Мелодия захватила ее полностью, понесла над шумящим лесом, темными облаками, вспыхивающими разрывами зенитных снарядов, над бесконечными полями, усеянными воронками и горящей техникой, разрушенными городами и селами — и поднимая все выше, выше, наконец воспрянула, озарила ярким солнечным светом. Впервые с того дня, как началась война, Катя уснула, улыбаясь.
— Подъем… подъем… в школу опоздаешь… — кто-то тормошил Витю за плечо.
— Ма-ам… еще пять минуточек, — он вытянул онемевшие ноги. Постель под ним была какая-то жутко неудобная, будто каменная. Попытался перевернуться, но сделать это оказалось совсем не просто — скрюченное тело отказывалось повиноваться.
Он открыл один глаз, чтобы посмотреть, рассвело ли за окном, но никакого окна не обнаружил. Пришлось открыть второй. Но и тот особо не помог. Вокруг стояла кромешная тьма.
— Ма-ам… — позвал Витя, почувствовав, как страх обволакивает мозг и леденит живот.
Он вдруг вспомнил вчерашний день, казавшийся сном, до самой последней детали — автобус, воинская часть со звездами на воротах, хмурый плац, продуваемый всеми ветрами и… отличное настроение. Но что-то потом произошло, отчего настроение это словно бы накрыло серой пеленой, а потом день и вовсе почернел, превратившись в черно-белое кино «про войну». Вспомнил, как они бежали с тяжелым ящиком, тянули его по ледяному ручью, спускались в подвал, вспомнил как электронные часы, остановившиеся на отметке «13:37» заиграли «День Победы»… а потом он провалился в сон.
— Это я, Катя… — сказал в темноте мягкий голос. Кажется, она сама испугалась реакции на свою шутку. — Нужно вставать и уходить. Скоро рассвет.
— А… нас еще не нашли? — послышался Петин сонный голос.
— Нет, — ответила Катя так же тихо. — Вас не нашли. — В ее голосе появились какие-то новые нотки. Витя не сразу уловил их, но потом вдруг понял, что она обращается к ним по-другому, без обычной насмешливости.
Они собрались за пять минут — собирать особо было нечего. Заспанные и едва переставляющие ноги.
— Аппарат поднимем наверх, — сказала Катя. — Поставим под стол и накроем чем-нибудь. Чтобы не так бросался в глаза.
Печь была почти холодной. Они собрались за столом, разделили оставшиеся кусочки хлеба и печенья, затем вскрыли тушенку — каждому по банке, чтобы не делить и как следует позавтракать.
— Никогда целиком не ел банку тушенки, — признался Петя, уплетая аппетитное мясо за обе щеки. — А так всегда хотелось.
Пристроив шифровальный аппарат под столом, они взяли сумки и столпились у двери.
— Нет, — сказала Катя. — Давайте назад к столу. Присядем на дорожку.
Витя незаметно улыбнулся. Так всегда говорила мама перед дальней дорогой. И когда провожали отца в Афган, тоже сидели на кухне в тихой торжественной тишине.
Пришлось вернуться к столу. Минута показалась ему бесконечной.
— Все, идем, — сказала Катя.
Они высыпали наружу. Утренний холодок пощипывал щеки. Далеко на востоке розовела тонкая полоска рассвета. Небо расчистилось от туч и выглядело как огромная модель планетария: в прозрачной тишине яркие звездочки, словно приклеенные к иссиня-черному бархату, перемигивались друг с другом загадочным шифром.
Витя подумал, что никогда не видел такого огромного звёздного неба. В городе оно казалось тусклым, неживым. Здесь же, вдали от ярких источников света, оно выглядело загадочным и пронзительно бесконечным, как время и как сама жизнь.
Он вздохнул. К нему подошла Лена, и сама взяла его за руку.
— Вить, думаешь, все будет хорошо?
Он посмотрел на нее, заспанную и такую красивую, словно та самая утренняя звезда, мерцающая с небосклона.
— Да.
— А что там будет в городе?
— Не знаю. Наверное… мы кого-нибудь найдем, кто нам поможет… поможет вернуть нас назад.
— Думаешь, это возможно? Я никогда о таком не читала, чтобы кто-то вот так как мы…
— Если мы как-то сюда попали… значит, можно и вернуться. Ведь… — он вдруг вспомнил ориентировку с корявым портретом Червякова. — Ведь… Червяков как-то смог попасть к нам отсюда. Может быть, он знает, как? — он произнес это задумчиво и Лена кивнула, видимо, уловив его мысль.
— Здесь мы не сможем его… поймать, — тихо сказала она. — Силы не равны. Но… может быть там… на рынке? И если найдем Илью Андреевича…
— Сможем его поймать. И заставить рассказать, как он это проделал.
Витя не заметил, что Денис слушает их разговор.
— Скорее всего, это единственный выход… — сказал он медленно, снял очки и подышав на уцелевшую линзу, протер ее рукавом. — Нужно обсудить со всеми…
Витя кивнул.
Последней из дома показалась Катя. На ручку засова с обратной стороны она нацепила длинную нитку, прикрыла дверь и потянула. Засов щелкнул, но до конца не закрылся. Если дернуть как следует, он тут же откроется.
— Так у них не возникнет сомнение, что все как-то слишком просто, — сказала она.
Они сделали приличную петлю по лесу, чтобы сбить следы. Петя плелся последним. Ему пришлось оставить свой приемник на столе — для убедительности, что отряд где-то поблизости и скоро вернется. К тому же Катя сказала, что, если их поймают с этим устройством, пощады не будет. Взрослым за несданное радио грозил чуть ли не расстрел.
— Да вернем мы твою игрушку! — убеждал его Давид, хлопая по плечу.
— Ага… сказать, сколько оно стоило? Мне отец голову оторвет, если узнает, что я его не забыл, а оставил специально! Это же идиотизм!
— Не идиотизм, а холодный расчет! — парировал Денис. — А вообще… купишь еще один. Сейчас каждый год новые модели выходят, и каждый раз меньше предыдущего. А еще лучше — магнитофон. Кассетный…
Витя бросил быстрый взгляд на одноклассника.
— Магнитофон у меня и так есть, — сказал Петя. — Как раз кассетный… ничего особенного.
— Ну так чего тебе ныть тогда, — хохотнул Денис.
— Я и не ною.
— А вот и ноешь!
— Тише, — цыкнула Катя. — Вы же не на базаре, а в лесу! Забыли, как за нами вчера гнались фрицы?
Отряд притих.
Вдали, в лесной прорехе мелькнула дорога.
— Ну что, рискнем? — спросила Катя, уперев руки в бока.
Все дружно закивали.
— Тогда внимательно слушайте! Как только я подаю сигнал, все разом несемся в лес и прячемся! Понятно?
— Да!
Никому не хотелось пробираться сквозь лесную чащу, мокрую, холодную и враждебную.
— А может быть, — вдруг сказал Петя, — придем сейчас в город, а там все по-прежнему… вот юмор будет!
Хотя они понимали, что по-прежнему не может быть никак, все кроме Кати взглянули на Петю с надеждой.
Катя пожала плечами.
— Боюсь… Нет… пока вы не найдете путь назад, ничего по-прежнему не будет.
— А ты… — спросила Лена… — ты хотела бы пойти с нами? Если вдруг отыщется путь назад?
— С вами? Куда?
— Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год.
Катя остановилась и посмотрела на Лену, словно пытаясь разглядеть в ней тот самый год — далекий и непонятный, хотя его представители, если верить их словам, стояли прямо перед ней.
Ребята замерли, ожидая ее ответа.
— Странный вопрос. Не знаю… даже если бы это было правдой… то есть, это правда, но если так повернулось… я… не знаю. Страшно… У вас там такие штуки… которых у нас еще не изобрели… и все какое-то странное… даже часы эти… лучше пойдем быстрее, — сказала она.
Давид кивнул.
— Всему свое время… время рождаться и… — он не закончил фразу, потому что вдали что-то ухнуло, потом еще, и тишина, такая спокойная и мирная вдруг вскипела, заставив ускорить шаг.
Они выбежали на дорогу — она была пуста в обе стороны.
— Туда, — скомандовала Катя, показав рукой на восток. — Смотрите в оба, если видите грузовик, сразу в лес!