Васютин в недоумении посмотрел на генерала. Тот пожал плечами.
— Кем опечатан? Вами, что ли? — произнес Андреев.
— Комитетом государственной безопасности. Надеюсь, этого хватит, чтобы вы перестали задавать глупые вопросы.
Генерал Артемьев хотел что-то сказать, но вместо этого развернулся и направился к выходу. Глаза его гневно полыхнули.
— Вот же сученок! — едва слышно ругнулся он в дверях.
— Мы едем в штаб, — бросил он комитетчику. — Вы с нами?
— Нет, я задержусь. Пришлите за мной машину. И попрошу оставить фонарь.
Андреев положил фонарь на стол и быстрым шагом вышел из дома.
У мотоцикла он оглянулся — штатский остался внутри. Андреев перевел дух. Генерал уже забрался в коляску, на его лице застыла гримаса отвращения.
— Товарищ генерал, — обратился Андреев. — Я решил, что не буду при нем показывать, но там в подвале я нашел еще фотоаппарат «Смена». Наверное, это чей-то из ребят, — он снова посмотрел на дверь и вынул из-под куртки камеру в черном футляре.
Генерал щелкнул языком и слегка улыбнулся.
— Молодец, Андреев! — Он взял камеру, повертел ее в руках, потом сказал: — Знаешь… сейчас приедем, прояви по-быстрому пленку. Только чтобы никто… понял?
— Так точно, товарищ генерал!
— Хороший у тебя разведчик, подполковник… — вздохнул генерал. — Поехали уже.
Мотор «Урала» взревел и мотоцикл понесся по кочкам сквозь темный шумящий лес.
— Что же они там такого увидели и почему мы это не видим? — спросил сам у себя генерал. Его голоса никто не расслышал.
Когда Андреев зашел в фотолабораторию, которую сам же и обустроил, первым делом он потушил свет, оставив гореть только красный фонарь. Руки его слегка тряслись, когда из внутреннего потайного кармана он достал сложенный вчетверо листик, который также нашел в подвале. Он был прикреплен воском к обратной стороне блюдца, на котором стояла почти сгоревшая свеча. Опрятным почерком на листе были выведены несколько слов, которые он уже выучил наизусть. Он снова всмотрелся в темные буквы на полуистлевшей бумаге:
«Срочно позвоните папе 2173162 шифровальный аппарат в руках червякова и бандитов лиза тоже с ними. Лена Евстигнеева 15 окт.1941 г.»
С обратной стороны на него смотрел холодный колючий взгляд подростка, а выше, под крупными буквами «Внимание, розыск» шел текст: «За совершение тяжких и особо тяжких преступлений и побег из колонии для малолетних преступников разыскивается гр. Н. На вид 15–16 лет, но выглядит моложе, стрижка короткая ежик, лицо вытянутое, лошадиное, особых примет не имеется. При задержании может оказать сопротивление. Хитер, умен и изворотлив. Притворяется дебильным или юродивым, умственно отсталым, отлично знает психологию и слабые места людей. Способен на особую жестокость и цинизм».
Снова и снова Андреев перечитывал записку и глядя на дату, становилось ясно, почему вещи, найденные в доме и принадлежащие детям, стали вдруг такими старыми и ветхими. Это нельзя было объяснить рационально, но другого объяснения не было — каким-то способом школьники попали в прошлое и оказались 15 октября 1941 года. И еще… если это верно, тогда становится ясно, почему они не могут найти детей уже десятый час. Никаких следов, собаки сбились с ног, прочесывание, Андреев был уверен, тоже ни к чему не приведет.
Он покосился на телефонный аппарат. Андреев понимал, что своим звонком он подписывает себе приговор. Если комитет узнает, последует немедленный трибунал. Судя по поведению штатского, дело было очень серьезное.
Он снял трубку, покосился на закрытую дверь фотолаборатории. Тишина. Затем снял опустил палец на диск номеронабирателя и последовательно набрал семь цифр. Из трубки раздался длинный гудок.
Глава 19
2010 год
Лена стояла у крыльца бывшего штаба воинской части. Она всматривалась в едва заметные очертания столовой с черными глазницами выбитых окон, кромки леса за плацем, будто пытаясь воскресить в памяти что-то важное и ценное, но постоянно от нее ускользающее.
Виктор уловил ее мысли. Приближаясь вместе с Давидом и глядя на ее одинокую фигурку, замершую под тусклой лампочкой, он подумал, что несмотря ни на что — тогда, в октябре восемьдесят четвертого они как-то вернулись, нашли путь домой. Хотя, откровенно говоря, каша в голове его часто пугала — из всего, что тогда случилось, в памяти остались лишь смутные, похожие на старое кино обрывки. Лоскуты воспоминаний причудливо нанизывались друг на друга и часто, окунаясь прошлое, он не мог разобрать — выдумка ли это, плод фантазии или так все обстояло на самом деле.
— Все нормально, Лена? — спросил он девушку, когда они оказались рядом.
— Не могу находиться в одной комнате… с этим…
Она имела в виду, конечно же, профессора.
— Понимаю… — сказал Давид поежившись. — Даже в наручниках он кажется слишком опасным.
Лена кивнула.
— Тебе не кажется, поверь. Это настоящий дьявол во плоти. Ради своих целей он пойдет на что угодно. В больнице весь персонал — его личные рабы. При этом несмотря на жуткие условия труда, переработки и низкие зарплаты, они покорны словно овцы и возносят его выше Господа. Наш благодетель, спаситель, кормилец и все в таком духе. Если не знать, можно подумать, что это какая-то секта… — Она покачала головой и закуталась в длинный теплый шарф, который привез Петр и отдал ей, увидев ее куцую курточку. — И еще… Слушайте, я, возможно, неправа, и вообще это не мое дело, но, мне кажется… Лиза… что-то скрывает. Я не уверена… но…
— Разве? — пожал плечами Виктор. — По мне, так она рассказала даже больше, чем хотела… И выглядело это… как исповедь, что ли. И показала… Хотя могла промолчать.
— В том то и дело. Такое ощущение, будто она играла на публику. Вы, мужчины, этого не видите, но я чувствую… Представь, что я сейчас начну всем показывать, что у меня там…
Виктор оглянулся на Давида, который сделал шаг к двери, видимо, чтобы оставить его наедине с Леной.
— Может… она хотела предупредить нас о чем-то? — предположил он. — Я помню, как… — он запнулся, — … точнее, не знаю, помню ли, или… будто бы она нас бросила и ушла вместе… с Червяковым. Но я не могу точно это подтвердить. Иногда мне снится, что я караулю ее возле какого-то туалета, она вроде как в нем, внутри, а там, снаружи — дом, и на крыльце стоит пьяный Червяков. Он зовет ее, а когда она не откликается, спускается и идет прямо к этому туалету. И я знаю, если он меня сейчас увидит, то все… конец. Я звал ее, чтобы она пошла со мной, но она отказалась.
— Почему? — прошептала Лена.
— Не знаю.
Виктор нахмурился.
— Давид… попроси Петю навести справки о Червякове, но так, чтобы…
Давид кивнул.
— Я понял.
— Может… пусть лучше наш… полицейский это сделает? — предложила Лена.
— В полицейской базе его может не оказаться. А Петя пробьет сразу по всем спискам, пропискам, номерам авто и базам, какие только есть в России, — ответил Давид. — Для депутата это вряд ли будет трудной задачей.
— Лиза упоминала, что Червяков вроде бы ей звонил… хотя быстро замяла этот разговор, — сказал Виктор.
— Может быть… шантажировал? Вымогал деньги или еще что-то, — Лена поежилась. — На него это похоже. Но я… честно говоря, не верю в то, что он вообще жив.
— Зато Лиза ведет замкнутый образ жизни, — сказал Виктор. — Никуда не выходит, еду доставляют прямо в апартаменты из ресторана. Круглосуточная охрана, в офис мышь не пролезет без пропуска и проверки. Чего-то боится?
— Все миллиардеры чего-то боятся и постоянно живут на иголках, — Давид махнул рукой: — Пойду напрягу Петю.
После паузы, во время которой они прислушивались к стуку шагов по деревянной лестнице, Виктор взглянул в ее огромные зеленые глаза, перевел дух и спросил:
— Как думаешь, что этот старик собирается делать? — Он хотел было сказать, что Лена волею случая провела в больнице гораздо больше времени, чем он сам, а значит, могла предположить следующие шаги, но осекся. Время это однозначно было не самым приятным в ее жизни, одно упоминание о нем могло причинить ей боль.
Видимо, Лена ждала чего-то другого. Она сделала шаг вперед и скрестила руки на груди.
Виктор вздохнул.
— Прости… — сказал он тихо.
Откуда она могла знать? Она точно в таком же положении, как и другие, или даже худшем — наверняка жуткие опыты оставили очень болезненный след в ее памяти, а он лезет с расспросами, как бездушный сухарь.
— Я не знаю, — ответила она спустя минуту. — Я думала… мы, наконеец, поговорим… случилось столько всего…
— Да. Нам есть что сказать… — Виктор оглянулся на плац. Темное пятно с морщинами луж, над которыми, шурша, летели опавшие листья, выглядело крайне неуютно и тревожно.
Он подошел к ней и обнял за плечи. Девушка дрожала, и эта дрожь передалась ему.
Никогда для нормального разговора нет ни времени, ни места — постоянно что-то не сходится, мешает, останавливает.
— Раз уж мы здесь… нужно закончить, — сказал он. — Потому что… мы это заслужили. Ты — особенно.
Лена всхлипнула. Затем кивнула и положила свою ладонь поверх его кисти.
— Все так сложно и трудно. Я уже не понимаю, где реальность, а где вымысел. Мой папа… скоро умрет в тюрьме, а настоящий убийца все еще на свободе! Значит… мы ничего не можем изменить в прошлом. И никак не можем повлиять на будущее, как бы ни старались…
— Если бы так все обстояло, — ответил Виктор почти без раздумий, — нас бы здесь не было… — Мой отец погиб… — продолжил он. — Но я слышал его голос, записанный на магнитную пленку, как настоящий, как будто он рядом. И я все время задаю вопрос — если бы я мог… — он повернул Лену лицом к себе и посмотрел в ее заплаканные глаза. — Если бы я мог кому-нибудь… позвонить… или записать сообщение… передать его в прошлое, чтобы он был осторожнее в том кишлаке, что их отряд встретит засада… — изменило бы это историю? Остался бы он жив?
— Ты мог записать такое сообщение. Я знаю. — Она вытерла слезы и серьезно посмотрела на него. — Но ты не записал.