Наполовину стертый мелок так и остался лежать на асфальте. Эта картина врезалась ему в память, и он почему-то думал, что когда-нибудь сестра все-таки даст знак, пришлет весточку, сообщит, где она и что с ней. В глубине души Андреев знал, что с ней все хорошо, просто… она очень далеко. Иногда ему казалось, что он слышит ее голос во дворе и резко оборачивался. Сердце лихорадочно стучало, прыгало в груди, ее красное в белый горошек платьице будто бы мелькало среди буйных кустов снежноягодника, и тогда он бросал игру с пацанами в квадрат и как полоумный летел за видением, чтобы в очередной раз убедиться в тщетности своих попыток.
«Снова у него это…» — говорили пацаны, но никому и в голову не приходило насмехаться и крутить пальцем у виска. Понимали и принимали как свою боль.
— Та-ак… — пробормотал Андреев, впотьмах слив воду. Аккуратной струйкой наполнил бачок закрепителем.
Он засек семь минут, для видимости покрутил ручкой, затем, когда время вышло, повторил процедуру промывки.
— Кажется, готово. Ну-с, что тут у нас?
Включив красную лампу, он вытянул мокрую пленку из бачка и привычным взглядом заядлого фотолюбителя скользнул по вытянувшейся змеей ленте.
— Вроде… что-то есть… — с легким удивлением пробормотал капитан.
Подгоняемый любопытством, он включил фотоувеличитель, смешал растворы и заполнил ими кюветы.
Едва дождавшись, пока пленка хоть немного подсохнет, Андреев вставил ее в рамку увеличителя, подложил фотобумагу и привычным жестом сдвинул красный светофильтр.
В ванночку с проявителем погрузился первый лист — совершенно белый, он на глазах покрывался тонкими серыми линиями, которые темнели, образуя причудливый рисунок.
Капитан завороженно вглядывался в постепенно появляющийся словно из воздуха деревянный бревенчатый дом. Ставни были закрыты, но сам дом… — он изумленно покачал головой, — был целым, и если не новым, то довольно свежим, опрятным и добротным. Труба на месте, ступени и крыльцо в лучшем виде, не то гнилье, что теперь…
Тот же самый дом, в котором он побывал час назад — в этом не было никаких сомнений и если бы последние пять лет он не служил в этой части, то, вероятно, решил бы, что именно в таком состоянии строение находится и сейчас. Однако дом обветшал давным-давно и просто не мог выглядеть как на фотоснимке.
— Этого не может быть… — прошептал капитан, достал пинцетом проявленный снимок, прополоскал его в ванночке с водой и погрузил в фиксаж.
Если бы он лично не вытащил пленку из камеры, никогда бы не поверил своим глазам.
Прокрутив кадр, он снова включил лампу увеличителя и оглянулся на дверь. Ему казалось, что в лабораторию вот-вот явятся непрошеные гости из комитета. Разумеется, если они обнаружат снимки, возникнут вопросы и у Андреева будут серьезные неприятности вплоть до уголовного дела.
Когда все было закончено, на газете лежало семнадцать светлых прямоугольников.
Скрестив руки на груди, капитан подошел к столу и внимательно окинул взглядом экспозицию. У него возникло ощущение, что затвор камеры нажимали разные люди. Снимки в начале и конце сильно отличались и по манере, и по содержанию.
Хозяин камеры начал фотографировать прямо на плацу во время построения, где все Андрееву было знакомо и понятно. Он подумал, что не видит на фото себя, но потом вспомнил, что прошлую ночью дежурил и в то время, когда приехали школьники, отдыхал.
В отдалении он увидел Шарова — того самого спортсмена, который зачем-то решил служить в спортроте (бойцы поговаривали, что из-за проблем с алкоголем). Статный, поджарый, — видно, что первоклассный атлет, но какой-то словно обухом огретый. Андреев всмотрелся в худощавое лицо. Мог ли этот человек замышлять и планировать серьезное преступление? По внешнему виду скорее нет, чем да, но что там у него в голове…
Передвижения ребят по лесу его не сильно интересовали, и капитан быстро пролистал эти снимки, задержавшись на карточке, где было видно озеро «Верхнее». Оно, несомненно, было другим. Больше размером, берега сплошь и рядом покрыты зарослями рогоза с крупными темными початками на верхушках.
— Во дела… в жизни там рогоза не видел… — пробормотал Андреев. — А где же мои мостки?
Мостки, которые он лично обновлял летом и с которых иногда удил рыбу, отсутствовали. В том месте стеной стоял рогоз.
Никаких следов взрыва гранаты, которую метнул в озеро школьник, не наблюдалось.
Он покачал головой и прислушался. Ему показалось, что снаружи затормозил автомобиль. Дверь в клуб была заперта изнутри, поэтому неожиданно никто не мог появиться. Тем не менее повинуясь рефлексу, Андреев стал действовать быстрее. Если это командир, тогда одно, а если комитетчики… времени было в обрез.
Одна фотография была сделана перед домом. Вся компания расположилась рядом с калиткой. Ставни на окнах закрыты, однако дом выглядит так, будто хозяева просто отлучились по делам.
— Семеро и один фотографирует, — пробормотал Андреев. Он снова всмотрелся в лицо Шарова. Открытое, дружелюбное, и хотя в нем ощущалась тревога, никакой паники, злости, растерянности капитан не заметил.
Зато высокий худой парень, стоявший позади всех — явно выделялся. Капитан сразу понял, что это и есть тот самый Червяков — второгодник, похитивший гранату — из-за него-то и разгорелся весь сыр-бор. Граната взорвалась, дети в панике бросились бежать, и… дальнейший ход событий выбивался не только из логики, но и вообще из всего того, что он знал и умел как разведчик.
Внутри самого дома была сделана всего одна фотография — тусклая и разобрать на ней что-то было почти невозможно. Дети сидят за столом, а на столе… — он всмотрелся и покачал головой. Насколько он мог судить, рядом с самоваром стояла здоровенная шифровальная машина «Энигма», во время войны их применяли немцы для шифрования донесений. В разведшколе они вкратце изучали возможности такой техники, разумеется, только в теории.
Но откуда она в части? Он точно знал, что таких штуковин здесь не было и быть не могло.
Несколько снимков были сделаны впопыхах — небо, деревья, лес, ничего особенного. Зато дальше…
Он вздрогнул, когда увидел дорогу, которую преграждали противотанковые ежи. Это когда такое было? Обычно, если приезжали киношники, он об этом знал, — они часто приглашали личный состав для массовки и обычно комчасти всегда шел навстречу. Но… эти ежи выглядели как настоящие.
Неожиданно история поменяла своих героев. Будто бы камеру взял кто-то другой и через несколько секунд Андреев догадался — кто именно.
На одной фотографии была запечатлена… попойка, по-другому он не мог сказать. Несколько молодых людей призывного возраста с осоловевшими взглядами сидят за столом, на которой стоит большая бутыль с мутным содержимым. На тарелках, насколько он мог разобрать — картошка и соленые огурцы из банки, находящейся тут же. Справа за столом девчушка, которую он видел на снимке у калитки, где ребята стояли всей компанией.
Как она попала к этим… хулиганам? — ужаснулся про себя Андреев. Может быть, школьники каким-то неведомым путем попали к местному хулиганью в деревне? Этот вариант исключался. Все деревни в радиусе двадцати километров были давно прочесаны…
Он почесал затылок. Обстановка дома старомодная, но многие до сих пор выглядят точно так же… — подумал капитан.
— Так, да не так… — пробормотал он, увидев на стене календарь с профилем Сталина. На светлой странице отчетливо читался год: «1941». Таких уже нигде не найдешь, даже в деревнях. Никто не будет вешать старый календарь на стену.
Следующий снимок заставил его похолодеть.
Один из парней, длинный и тощий как смерть, замер возле сидящей на табуретке девочки. Рядом склонился Червяков — ехидная улыбка не сходила с его рта. Длинный заканчивал на плече девчушки татуировку. Андреев разглядел кинжал, увитый розой и пронзающий череп. Рядом с этим рисунком виднелись две буквы — ЧК. Как раз «К» и заканчивал кольщик.
— Че-ка… Что это?
В дверь отчетливо постучали.
Андреев почувствовал, как екнуло сердце. Он оглянулся, мельком посмотрел другие фото — там был кишащий людьми рынок, какая-то подсобка — внутри он разглядел ту же девчонку, длинного и еще одного неизвестного парня. Все они затаились и явно чего-то ждали. Лица были напряжены.
Может быть, стучит кто-то из своих? Такое бывало — ребята знали, что он допоздна засиживается в фотолаборатории и часто заскакивали покурить в тепле и понаблюдать за процессом.
Андреев открыл ящик стола и вынул фотографии, которые напечатал вчера — отработка приемов рукопашного боя с вооруженным противником. Часть снимков положил в ванночку с проявителем, часть — в закрепитель и несколько готовых, окунув в воду, выложил на газету.
— Так…
Стук стал сильнее.
— Капитан Андреев! Немедленно откройте дверь!
Он глянул следующую фотографию.
Двух мальчишек и девочку — не ту, которой делали татуировку, а другую, светленькую, в красной курточке буквально тащили волоком четверо мужчин с каменными лицами. Двое были в старой, еще синего цвета милицейской форме, остальные по гражданке. Они двигались довольно быстро — кадр получился смазанным, но Андреев прекрасно все разглядел. Расступившаяся толпа молча смотрела на происшествие, и он не сомневался, через секунду коридор сомкнется, и торговля пойдет прежним ходом. Форма на милиционерах была старая, чуть ли не довоенная, и он понятия не имел, где они ее откопали. Единственное, в чем он не сомневался — в том, что патруль или группа задержания действовала взаправду, на самом деле. Это было не кино.
В нетерпении Андреев снова оглянулся на стук, убрал только что просмотренную фотографию вниз стопки и остолбенел. Следующее фото заставило его вздрогнуть. Сначала он даже не поверил своим глазам.
В тесной комнатке с малюсеньким, забранным решеткой окошком под потолком, весь интерьер которой составлял пустой железный стол и скамья подле него у белой с темными потеками стены, похожими на брызги крови, стояла группа изможденных и испуганных школьников. Тех самых, что пропали после обеда. Их было пятеро. Среди них, ровно посередине, между светленькой девочкой и упитанным парнем со взлохмаченной шевелюрой стояла…