Витя беспомощно обернулся и в ярком контровом свете не сразу понял, что происходит. Фигура коренастого мужчины заслонила собой весь дверной проем. У него промелькнула мысль — «Какой же огромный и страшный, прямо как…»
— … дядя Гром? — пролепетал Витя, уставившись на черный силуэт.
Мужчина едва заметно кивнул, железной клешней схватил мальчика за руку и бесцеремонно толкнул его туда, куда секундой назад улетела Лена — в угол сарая.
— Одно движение и стреляю, — сказал Гром тихим выразительным голосом.
Воцарившаяся тишина была нарушена каким-то судорожным вздохом, похожим не клекот раненой птицы и вслед за ним осипший дрожащий голос произнес:
— Какого черта⁈ Мы же… ты же мертвый… мы тебя в колодец бросили… полчаса назад. Там метров пятнадцать глубины… Бугор… как он… вылез? Пресвятая Дева Мария… спаси…
Гром переступил с ноги на ногу.
— Лиза, подойди сюда.
— Она моя, — послышался хриплый голос Червякова.
— Тебя не спрашивают.
Девочка шагнула к Грому, и он тем же коротким движением двинул ее за спину.
— Откуда ты взялся, мент? — прошипел Червяков.
— Из колодца, куда вы меня сбросили.
— Из колодца…
Тень молниеносно скользнула вперед, короткий неуловимый выпад, Витя заметил, как лезвие ножа прошило воздух под рукой Грома — тот успел уклониться за долю секунды, и коротким мощным ударом правой остановил Червякова.
Парень охнул, но умудрился отпрыгнуть, хотя другой на его месте уже сложился бы у ног мужчины.
— Мочи его! — взревел Червяков, обращаясь к дружкам, но те до сих пор не пришли в себя. Они стояли позади него, у самой стены сарая. Длинный был белее мела, рука его непроизвольно выписывала кривоватый крест, а губы шептали что-то неразборчивое.
— Черва… он мертвый, он весь в крови был… а этот… смотри…
— Это не он! Это его… брат! Вали его, Бугор, иначе не видать тебе денег!
Здоровяк чертыхнулся, оглянулся на Длинного, но, кажется, понял, что, если ситуацию не решить, будет хуже.
— Че стоишь⁈ — заорал он на кореша, — вали мента!
Длинный сделал шаг вперед и неожиданно проворно выскользнул из сарая. Гром попытался ухватить его за серый ватник, но толстая ткань выскользнула из рук.
— Ах ты гад! — бросил вслед дружку Бугор. — Тебе конец, Длинный! Слышишь меня? Тебе…
— У него нет пистолета! — Червяков обернулся к Бугру. — Он безоружный! Мочи его!
— Лучше тебе уйти отсюда, — сквозь зубы проговорил Гром. — Это только наше дело, — мое и этого подонка. До тебя мне дела нет. Вали и останешься жив и, может быть, на свободе, если успеешь убежать.
Гром отошел от двери на полметра, открывая путь к побегу.
— Не слушай его, Бугор! Он же мент, он…
— Черва, ты мне так и не объяснил, откуда у меня появились все эти раны. Ты сказал, что мы просто напились, но я же помню, как будто… во сне. Мы должны были убить того парня, который заикался и ни бэ ни мэ сказать не мог. Возле той странной школы. Ты думаешь, я все забыл? А потом искали этого шкета? — и Бугор ткнул пальцем в сторону Вити. — А когда он выскочил из подъезда и перепрыгнул через какой-то забор, меня укусила собака. Там все было странное. Ты сказал, что это новый район такой в городе, но я точно знаю, нет таких районов! Черва, ты… хочешь повесить на меня мокруху, но мента зарезал ты! Слышишь, Гром, или как там тебя? Это он тебя зарезал как псих! А мы с Длинным просто тащили. Это все он!
— Ах ты жирная скотина! — прошипел Червяков. — Петух недобитый!
Витя не успел охнуть, как стальное лезвие мелькнуло возле лица мордоворота, его голова запрокинулась и на шее выступила кровавая полоса.
Парень захрипел, схватился за горло и повалился на дощатый пол.
— Господи… — прошептала Лиза. — Ты убил его… ты убил…
Никто не сдвинулся с места.
— Ну вот… — сказал Червяков. — Теперь мы одни. С Длинным потом разберусь. И с вами тоже, — он кивнул Лизе. — А как ты хотела, дорогуша, за предательство придется заплатить.
Гром понимал, что быстро выпустить троих детей он не сможет. Они стояли у него за спиной и проскочить между ним и Червяковым было невозможно. Маньяк достанет своей бритвой каждого, в этом опер не сомневался.
— Все зашло слишком далеко, мы закончим это здесь. Даже хорошо, что так получилось. А тех, остальных, я достану ночью. Чтобы и следа от вас не осталось. Ни здесь, ни там. Только я один! Впрочем, их и так расстреляют. Утром.
— Как расстреляют? — прошептала Лиза.
— Как? Как врагов народа, фашистских диверсантов и агентов. Прямо там в каталажке и расстреляют. Тела вывезут к дому, на который они сами укажут, что прятались там и завтра похоронят. Никто не поверит в их россказни про какое-то будущее, День Победы и прочую ерунду! А партизанов для книжки потом придумают, когда найдут кости, чтобы смысл какой-то был в вашей никчемной смерти.
Витя почувствовал, что земля уходит из-под ног. Он посмотрел на Лену — она тоже была белая как мел. В распахнутых глазах стояли слезы, и он подумал, что она сильно испугалась, но через мгновение до него дошло, как же он сразу не сообразил! — ведь перед ней всего в метре стоял отец!
Витя затаил дыхание. Как же Гром сюда попал? В голове всплыл отполированный череп с пустыми глазницами, стоящий в металлическом шкафу, патефон, который нельзя трогать и заваленный инструментами верстак.
Почему Червяков и его дружки, увидев лицо Грома жутко перепугались, назвали его ментом, а потом кто-то сказал, что его убили, и сделал это именно Червяков? Ведь отец Лены стоит тут, прямо перед ними, живой и здоровый… и о каких трупах говорит Червяков, глаза которого стали пустыми и водянистыми, как у карпа на прилавке универсама?
— Все равно будет по-моему! — прошипел парень.
Гром шмыгнул носом.
— Теперь нет. Слишком ты наворотил. Это должно прекратиться.
В углу сарая хрюкнул боров и у Вити подскочило сердце. Он подумал, что Червякову ничего не остается, как броситься с ножом на Грома, но тот — коренастый и мощный, покрытый шрамами, откровенно отталкивающей наружности стоял как стена и чувствовалось по всему — это его последняя битва. Которая не может быть проиграна.
Пауза затянулась, а потом произошло то, чего Витя никак не мог ожидать. Нет, крыша не обвалилась, в сарай не бросились милиционеры, и даже боров, до того вяло похрюкивающий в темноте, вдруг замолчал.
Из-под руки Грома выскочила Лиза и встала между ними — угрюмым мужиком с тяжелым взглядом и ощетинившимся подростком, готовым, кажется на что угодно, лишь бы выбраться отсюда.
— Лиза! — вскрикнула Лена. — Что ты…
— Не трогайте его! Он… он не виноват! Это вы его все не любите, ненавидите его, потому что он… сильнее вас!
— Господи… дурочка… — прошептал Гром.
— Правильно… — губы Червякова изогнулись в самодовольной ухмылке.
Он привлек девочку к себе, обнял ее одной рукой, а вторая с ножом, расположилась у ее горла.
— Ты знаешь, лейтенант, что сейчас будет. Так что просто отойди со своими школьниками к стенке и стой там, пока мы не уйдем.
Гром сделал шаг назад.
— Ты проиграл. Все, конец. Просто сдайся, и…
— Это мы еще посмотрим.
Дверца сарая хлопнула, послышались отдаляющиеся шаги и вскоре их чавканье затихло. Витя поднял голову. Он увидел, что Лена вышла из-за его плеча, повернулась к Грому и тихо сказала:
— Папа… Как ты нас нашел?
Он быстро взглянул на Витю, подошел к ней и обнял — но как-то неумело, будто бы боялся покалечить ее своими огромными руками.
— Прости… дочка. Я… должен был. Потом, потом все объясню. Времени нет. Бегите к кочегарке. Витя, ты помнишь, где она?
Мальчик кивнул.
— Сейчас там никого нет, на двери замок, но он сломан. Просто дернешь, и дверь откроется. Спрячьтесь там и ждите меня. Носа не показывайте, вас везде ищут!
— Хорошо, но… — Витя попытался вставить слово, однако Гром толкнул его к двери. — Через три минуты здесь будет милиция. Если вас поймают, всему конец. Быстро вон отсюда!
Витя схватил Лену за руку, еще раз взглянул на Грома. Широкое лицо мужчины было злобным, глаза полыхали ненавистью и решимостью. Такого Грома Витя еще не видел. Даже тогда, когда он нечаянно прикоснулся к патефону.
— Быстро! Уходим! — шепнула ему Лена.
Они выскользнули из сарая, свернули направо и гуськом побежали по тропинке к ограде.
— Как мы его перелезем? — на бегу спросила Лена.
— Там есть дыра, мне твой… папа показал. Не знаю зачем. Сказал, пригодится. Я никогда ей не пользовался. Дальше за рынком потом построили гаражи, и мы там…
— Торчали у моего отца день и ночь.
— Да.
Витя подбежал к бетонному забору, окинул его взглядом, сначала ничего не увидел и лицо его стало испуганным. Мгновение спустя он бегом преодолел метров пять, схватился за ржавую арматурину, торчащую из стены, напрягся и потянул. Кусок бетона отделился от основной массы, открывая зияющий проход.
— Сюда! — шепнул он.
Они перелезли через дыру на другую сторону, он прикрыл импровизированную дверцу, осмотрелся, потом сказал:
— Видишь кусты? Там, дальше, метрах в пятидесяти?
Лена кивнула.
— За ними должен быть колодец Моцарта. А гаражи построят левее — во-он туда аж. А за ними наши дома и…
— Школа, — тихо сказала Лена.
— Ты думаешь о том же, о чем и я? — спросил Витя.
Она кивнула.
— Посмотрим одним глазком. Старый корпус, где мы учились с первого по третий класс. Когда еще подвернется такой шанс?
За кустами пробурчал мотор автомашины.
— Ладно. Давай. Только по-быстрому глянем и в кочегарку. — Он взял ее за руку и потянул вдоль забора, который завернул левее — а они, пригибаясь, побежали по чавкающему оврагу навстречу лесному массиву. Вите казалось, что он бывал здесь не раз и будто бы ничего не изменилось, но изменилось многое. Там, где они сейчас бежали, позже построили большой гаражный массив, а за ним — новый микрорайон.
Перед ними простирался здоровенный пустырь, а левее овраг упирался в разбитую дорогу. Они перебежали ее, едва не угодив под резко появившуюся из-за поворота машину. Водитель даже и не подумал остановиться — наоборот, он резко нажал газ и одновременно клаксон. В окошке мелькнуло злобное лицо, но слов его они не разобрали — машина скрылась так же быстро, как и появилась.