«В театре был несколько раз; слышал “Водовоза” Керубини, от которого пришел в восторг, “Валкирию” Вагнера, из которой вынес воспоминание о двух, трех чудных минутах и целом океане скуки и полнейшей пустоты, оправленной в претенциозную глубину и силу, но, главное, слышал гениальную в своем роде музыку к балету “Sylvia” соч[инения] Léo Delibes. Я уж прежде познакомился по клавираусцугу с этой чудной музыкой, но в великолепном исполнении Венского оркестра она меня просто очаровала, особенно в первой части, – писал Чайковский о своих впечатлениях Кашкину, а также прибавил: – “Озеро лебедей” чистое говно в сравнении с “Sylvia”. <…> Мне кажется, что вся будущность музыки теперь во Франции. За последние года я не знаю ничего, что бы меня серьезно очаровало, кроме “Carmen” Bizet и балета Léo Delibes'а»[469].
В Вене Петр Ильич проводил Анатолия, которому нужно было возвращаться в Россию, и встретил своего слугу Алексея Софронова. 2/14 декабря композитор уже вместе с Алешей вернулся в Венецию. На следующий день, 3/15 декабря 1877 года, с Чайковским произошел весьма курьезный случай. Настроение Петра Ильича стало ухудшаться, Венеция уже начала его раздражать, кроме того, он опять оказался без денег. Брату Анатолию композитор писал: «Мне очень хотелось телеграфировать тебе сегодня о том, что я покойнее, – но у меня денег нет. От Н[адежды] Ф[иларетовны] не получил покамест ничего, кроме извещения о взятии Плевны. Это меня очень удивляет. У меня в кармане 10 лир. Скажу тебе про Венецию, что она мне донельзя противна». Также Чайковский сообщил брату о событиях этого дня: «Сегодня мне гораздо лучше. Я очень хорошо спал и с утра принялся за симфонию. После завтрака мы ходили с Алешей во Дворец дожей и шляться по улицам. От 2 до 5 я опять писал. В 5 мы обедали; от 6 до 8 я сидел на площади и гулял. Теперь сижу дома. Алеша уже ложится спать»[470]. Петр Ильич умолчал, что, посещая с Алешей Дворец дожей, они были и в Национальной библиотеке Марчиана, которая расположена на площади Святого Марка. В этой библиотеке Петр Ильич совершил кражу – вынес издание трагедий Еврипида, датированное 1581 годом. Эту книжку Чайковский хранил до конца жизни, а на форзаце собственноручно написал ее происхождение:
«Украдена из библиотеки Палаццо дожей в Венеции 3/15 декабря 1877 года Петром Чайковским, надворным советником и профессором Консерватории»[471].
В Венеции композитор приступил к работе – оркестровке Четвертой симфонии, одновременно переводил по заказу Юргенсона с итальянского языка на русский тексты итальянских арий Глинки, которые были изданы уже в феврале 1878 года. Свой распорядок дня жизни в Венеции композитор описал так: «День у меня проходит тихо и однообразно. Встаю в 8 часов, пью чай и сажусь работать. В 11 часов завтрак. Потом гуляю до 1. От 1 до 5 опять работаю. В 5 обед (отвратительный!), прогулка, в 8 часов чай, потом пишу письма, читаю газеты и около 11 ложусь»[472]. Так прошли еще десять дней жизни в Венеции. Покидая ее 16/28 декабря, Чайковский писал Надежде фон Мекк:
«Сегодня утром я покинул Венецию. Нельзя сказать, чтоб город этот отличался веселым характером. Напротив, общее впечатление, оставляемое им, какое-то меланхолическое. Это руины. Когда едешь по Большому каналу и смотришь на устаревшие дворцы, где некогда было столько блеску и шуму, а теперь или пустота, или гостиница, и притом пустая, как все венецианские гостиницы в это время года, – делается грустно и жалко блестящего прошлого, от которого остались только гондолы той же формы. Но когда-то в них сидели венецианские патриции и патрицианки, а теперь штатские господа и дамы в шубах»[473].
Далее путь Петра Ильича и Алеши лежал через Милан и Геную. 27 декабря/6 января Чайковский встретился в Милане с уже прибывшими туда Модестом Ильичом и его воспитанником Колей Конради. Там все вместе они гуляли по городу, посетили Миланский собор. Из Милана композитор писал: «Завтра утром пойду в собор, которым уже сегодня я восхищался снаружи. Что за грандиозное здание, и как жаль, что оно недостаточно открыто! Хороша также галерея. В 6 часов вечера отправлюсь дальше, т. е. в Геную (в которой мне очень хочется остановиться, но я еще не решил этого), а оттуда в Сан-Ремо»[474].
Сан-Ремо – Флоренция
Следующим после Генуи пристанищем Чайковского стал Сан-Ремо, курортный центр Итальянской Ривьеры, на побережье Средиземного моря. Город знаменит своим уникальным климатом, получившим название «вечная весна» – благодаря морю и близости Альпийских гор, здесь днем очень тепло, а ночью зачастую достаточно свежо. Чайковский вместе с Алешей поселились в пансионе Жоли. «В самом конце города, в стороне и на очень милом месте, я напал на pension Joly, в котором нашлись четыре комнатки, плохо меблированные, но зато составляющие одну целую квартирку, со столом и всеми обычными принадлежностями пансионов, – за относительно сходную цену»[475], – сообщал композитор в очередном письме Надежде фон Мекк. Именно здесь Чайковский завершил два своих шедевра – Четвертую симфонию в декабре 1877 / январе 1878-го и в феврале 1878 года оперу «Евгений Онегин».
В Сан-Ремо Чайковский получил известие о назначении его делегатом по музыкальной части на Всемирной выставке в Париже 1878 года. Более того, на все время ему было обещано жалованье – тысяча франков в месяц. Это было очень почетно и престижно для композитора.
«Есть над чем призадуматься! – писал он. – С одной стороны, я несомненно болен, и болен не столько плотью, сколько духом. Ехать в Париж, знакомиться с массою людей, заседать, быть в чьем-то распоряжении, хлопотать о русской музыке в такое время, когда, вследствие плохого состояния курсов, никто из русских артистов на свой страх не решится ехать в Париж, суетиться, вести переписку чуть ли не со всеми русскими музыкантами, – совсем невесело. С другой стороны, если я могу содействовать распространению славы русской музыки, – не прямой ли долг мой бросить все, забыть собственные делишки, собственные неприятности и спешить туда, где я могу быть полезен для своего искусства и своей страны? Все это так»[476].
Два дня композитор сомневался, что даже отразилось на его самочувствии и плохом сне. В итоге Петр Ильич написал Николаю Рубинштейну отказ:
«Я не могу ехать в Париж. Это не малодушие, это не лень, но я не могу. Я все эти три дни, с минуты получения известия о моем назначении, совершенно болен, я с ума схожу. Лучше смерть, чем это. Я хотел себя переломить, и ничего из этого не вышло. Я знаю теперь по опыту, что значит мне переламывать себя и идти против своей натуры, какая бы она ни была. Я не могу видеть людей, мне необходима изолированность от всякого шума и суеты. Словом, если ты хочешь, чтоб я возвратился в твои объятия целым, – не требуй, чтоб я ехал в Париж. Из этого не выйдет ничего хорошего ни для русской музыки, ни лично для меня. Если б ты видел, что со мной делается, ты бы сам мне отсоветовал ехать. Спокойствие, спокойствие, спокойствие и работа – вот две вещи, которые мне теперь нужны»[477].
С приездом близких жизнь Петра Ильича заметно оживилась. Видимо, тогда он начал собирать альбом фотографий, который озаглавил «Сан-Ремо» – обычный рисовальный альбом, в который Петр Ильич в январе – апреле 1878 года вклеивал изображения мест, в которых побывал в Италии, Франции и Швейцарии, фото архитектурных памятников, картин и скульптур великих мастеров.
Вместе с Модестом и Колей из Сан-Ремо они совершили несколько поездок: в Ниццу, Монако, а также относительно длительное путешествие во Флоренцию с остановкой в Пизе. Композитор писал:
«Осматривали достопримечательности Пизы: знаменитую кривую башню, собор и находящееся при нем кладбище, весьма замечательное. Все это мне очень понравилось, особенно чудная башня. Мы взбирались на самый верх и любовались чудеснейшим видом. Как я рад был не видеть моря и оливок: и то и другое порядком надоело. После завтрака ездили в Cascino, находящееся очень далеко от города. Погода была великолепная, ни души народа, – это было очень приятно. Мы гуляли в лесу, огороженном на огромном пространстве стеной, вследствие чего в нем имеется масса диких коз, зайцев, антилоп, содержащихся на счет короля. Это весьма забавляло Колю»[478].
Целую неделю братья Чайковские и Коля Конради провели во Флоренции. Петр Ильич с головой окунулся в мир искусства итальянского Возрождения. С восторгом он писал:
«Какой милый город Флоренция! Чем больше живешь в нем, тем более его любишь. Это не шумная столица, в которой глаза разбегаются и устаешь от суеты; но вместе с тем здесь так много предметов, полных художественного и исторического интереса, что скучать нет никакой возможности. Достопримечательности города мы осматриваем не торопясь, не бегая из одного музея в другой и из церкви опять в галерею. Каждый день, утром, отправляемся посмотреть на что-нибудь, а к 11 часам возвращаемся домой. От 11 до 1 я занимаюсь, т. е. пишу маленькие пьески для фортепиано или романс. После завтрака ходим в Уффици, в Питти или в Академию, оттуда отправляемся пешком в Кашино, которое с каждым днем становится прелестнее вследствие постепенного наступления весны. После обеда отправляюсь бродить по главным улицам, полным жизни, движения. Остальной вечер провожу за чтением или писанием писем. Музыки здесь вовсе нет. Оба оперные театра закрыты, и это для меня большое лишение.