Немного оправившись, отец Котека прислал Петру Ильичу письмо:
«Многоуважаемый Петр Ильич!
Не нахожу слов для выражения нашей благодарности за Ваше теплое участие в нашем несчастии, которое поразило нас своей неожиданностью и привело в невыразимое отчаяние!
Мы хотя и тревожились постоянно, но жили надеждой, что он поправится, и к этому, кажется, клонился ход его болезни, по крайней мере он сумел нас в этом уверить и успокоить… И вдруг такой удар, такая невознаградимая незаменимая потеря!!.. Вы были его другом, я знаю и чувствую это, тем легче Вы поймете наше горе!..
Спасибо Вам еще раз, за Вашу дружбу и хорошее отношение к нашему незабвенному сыну! Спасибо за Ваше посещение его в Давосе! Это было последней радостью в его короткой жизни. Жалко лишь нам, что умер он один без друзей и родных. <…>
Зато позвольте пожелать Вам всего лучшего в мире. <…>
И. Котек»[611].
Впоследствии Чайковский помогал материально семье, оплачивал обучение младших братьев Котека в университете.
Концерт для скрипки с оркестром стал одновременно кульминационным моментом и причиной разрыва непростых отношений Чайковского и Котека. После смерти друга композитор в альбоме «Сан-Ремо» у изображения ущелья Шадрон, где они вместе гуляли во время работы над концертом, сделал запись на французском, которая переводится: «Несчастный любимый друг!!! Как все это мне напоминает твою короткую и прекрасную жизнь!!!???»[612]
Глава шестаяСлава
У себя дома
Семь лет Чайковский провел в странствиях, переезжая из города в город, из гостиниц в съемные квартиры, от одних друзей или родственников к другим. Семь лет у него не было ничего своего – ни кровати, ни посуды, ничего того, что входит в понятие «Дом». К этому моменту Чайковский был практически уже всемирно известным композитором, его сочинения звучали и издавались не только в России, но и в Европе и США.
В начале 1885 года Петр Ильич четко для себя решил поменять образ жизни:
«В настоящее время все помыслы мои устремлены на то, чтобы устроиться где-нибудь в деревне близ Москвы на постоянное жительство. Я не могу больше довольствоваться кочеванием и хочу во что бы то ни стало быть хоть где-нибудь у себя, дома. Так как я убедился, что купить я покамест еще порядочного именьица не могу, то решился хоть нанять какую-нибудь усадьбу. С этой целью я пустил здесь в “Полицейском листке” публикацию, и предложений имею уже много. В понедельник еду осматривать одну усадьбу, которая, кажется, вполне подходит к моим требованиям, и если понравится, то вскоре по возвращении из Петербурга, может быть, и перееду»[613], – писал Чайковский.
Вскоре дом был найден в селе Майданове Клинского уезда. Клинский уезд во второй половине XIX века располагался между рекой Сестрой – притоком Волги и Истрой – притоком Москвы-реки. Сестра была еще в XIX веке судоходна и была соединена каналом с рекой Большая Истра. Выбор именно этого места был не случаен. Через Клин проходила Николаевская железная дорога, соединяющая Санкт-Петербург и Москву. Во времена Чайковского в городе были различные производства и мастерские, две кондитерские фабрики, 155 торговых заведений, городское училище и женское училище, земская больница и при ней аптека. В излучине реки Сестры еще в XVI веке был построен Успенский храм в Клинском мужском монастыре в честь Успения Пресвятой Богородицы в память убиенных клинчан во времена опричнины. На правом берегу стоял деревянный путевой дворец, в котором останавливались многие проезжающие через Клин вельможи времен Екатерины Великой. В XVIII веке был построен почтовый двор, в здании которого размещалась первая почтовая (перекладная) станция на дороге Москва – Петербург, описанная Александром Радищевым в книге «Путешествие из Петербурга в Москву». В центре Клина возвышался двухъярусный Троицкий собор, возведенный на средства жителей. В 1860 году на старом городском кладбище была построена церковь иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость».
Село Майданово, в котором поселился Чайковский, почти вплотную примыкавшее к городу, располагалось на крутом и очень живописном берегу реки Сестры. Дом был окружен старинным парком с прудами. C владелицей усадьбы Надеждой Васильевной Новиковой композитор заключил договор:
«Майданово. Тысяча восемьсот восемьдесят пятого года февраля пятого дня мы, нижеподписавшиеся: жена статского советника Надежда Васильевна Новикова и надворный советник Петр Ильич Чайковский заключили сей договор в нижеследующем: из нас я, Новикова, сдала внаем ему, Чайковскому, сроком с первого числа февраля сего года впредь на двенадцать месяцев, т. е. по первое число февраля тысяча восемьсот восемьдесят шестого года собственно мне, Новиковой, принадлежащую двухэтажную дачу, особняк, выстроенную в принадлежащем мне, Новиковой, имении, состоящем Московской губернии Клинского уезда, села Майданово [sic!] в коей дом, в нижнем этаже девять комнат и передняя, в верхнем этаже пять комнат; при даче кухня, устроенная в особом здании, и три комнаты для прислуги, при даче ледник, каретный сарай и общая прачечная, ценою за все прописанное за все время найма за тысячу руб[лей] на следующих условиях:
1. Я, Новикова, обязуюсь отданные внаем помещения меблировать своею мебелью и вообще снабдить его, Чайковского, всеми необходимыми хозяйственными вещами, каковыми и представить ему, Чайковскому, право безвозмездного пользования. – Подробная опись всем вещам должна быть вручена мною, Новиковой, ему, Чайковскому, ныне, а не при подписании сего договора, а прием оных им, Чайковским, должен последовать в день его приезда на вышеозначенную дачу. – 2. Все принятое по описи обязан я, Чайковский, сдать в том же самом виде, как приму, а за все утраченное, испорченное и сломанное заплатить по стоимости или немедленно возобновить на свой счет. – 3. В счет наемной платы обязуюсь я, Чайковский, выдать ей, Новиковой, при подписании сего условия, пятьсот рублей, а остальные пятьсот рублей первого июня месяца сего года; в противном случае вправе она, Новикова, от найма мне, Чайковскому, отказать и наемную плату взыскать, а я, Чайковский, обязуюсь… помещения очистить и все принятые по описи вещи сдать ей, Новиковой, или уполномоченному от нее лицу. – 4. Я, Чайковский, и все те лица, которые будут проживать у меня, должны иметь законные на житель[ство] виды, которые и должны быть своевременно предъявляемы куда следует, для прописки и отметки, за всякие упущения посему предложить должен я, Чайковский, принять всю ответственность на себя. – 5. Я, Чайковский, имею право передать дачу, если почему-либо она окажется мне неудобной, на тех условиях, заключенных мной, Чайковским, с ней, Новиковой. – 6. От огня иметь мне, Чайковскому, и всем живущим и служащим у меня лицам величайшую осторожность. Страхование имущества не лежит на моей, Чайковского, обязанности. Договор сей выполнять нам, Новиковой и Чайковскому, и правопреемникам нашим свято и ненарушимо, подлинному находиться у меня, Новиковой, а мне, Чайковскому, получить копию»[614].
Петр Ильич заселился в Майданове 14 февраля 1885 года. В письме Надежде фон Мекк он сообщал:
«Первое впечатление от местности было приятное: дом стоит на возвышении, на берегу реки, в красивом местоположении и имеет сзади обширный парк. Но зато дом в первую минуту привел меня в некоторое отчаяние. Я привык жить если и не всегда в роскошных помещениях, но, во всяком случае, в чистых, приличных. В здешнем же доме я нашел только претензию на роскошь, пестроту, безвкусие, грязь и непомерную запущенность. Конечно, следовало сначала посмотреть и не полагаться на рекомендации… К тому же, дом огромный, холодный, неуютный. Кое-как мы с Алексеем устроились в трех комнатках. Теперь уж начинаю привыкать и мириться с этой обстановкой. Но зато, что за наслаждение, что за чудный отдых доставляет мне это одиночество, эта тишина и свобода!!! Какое счастие быть у себя! Какое блаженство знать, что никто не придет, не помешает ни занятиям, ни чтению, ни прогулкам!.. Я понял теперь раз навсегда, что мечта моя поселиться на весь остальной век в русской деревне не есть мимолетный каприз, – а настоящая потребность моей натуры. <…> Погода стоит изумительно чудная. Днем, несмотря на морозный воздух, почти весеннее солнце заставляет снег таять, а ночи лунные, и я не могу Вам передать, до чего этот русский зимний пейзаж для меня пленителен!!»[615]
Помимо Алексея Софронова в доме был повар, а также приходила прачка.
Почувствовав себя дома, Чайковский стал целенаправленно покупать вещи, собирать книги и ноты, заимел подписки на ряд журналов как российских, так и европейских. Сам факт владения собственной библиотекой был для Чайковского непременным атрибутом, связанным для него с понятиями семьи и дома, которых он большую часть жизни был лишен.
Модест Ильич вспоминал: «При наивности институтки во всех практических вопросах существования Петр Ильич, конечно, не мог лично заведовать устройством своего маленького хозяйства и поручил это своему слуге Софронову. Сам он впутывался в дело, только приобретая или совершенно излишние вещи (так он купил пару лошадей, от которых вскоре не знал, как отделаться, старинные английские часы, оказавшиеся негодными), или книги и ноты для своей библиотечки. До этого последние были собственностью primi occupantis, теперь же он стал удивлять избалованных его уступчивостью близких лиц заявлением своих прав на обладание книг, требовал возврата похищенного, отдавал в переплет. Как дитя, долго совершавшее воображаемые экскурсии на картонных лошадках, не помнит себя от счастия, когда его посадят на “всамделишную”, так Петр Ильич радовался каждому новому приобретению для своего “всамделишного” дома, с ребяческим довольством кичился, что у него “свой повар”, “своя прачка”, “свое серебро”, “свои скатерти”, “своя собака” (Волчек-дворняжка) и, поколику все это было “своим”, расхваливал, считая исключительно прекрасным. Кроме портретов и образов, все остальное движимое имущество его, зачалось с этой поры»