На реке Днестр, у молдавской границы, Петр созвал военный совет. Турецкая армия успела переправиться через Дунай до подхода русских войск. При таком раскладе событий господарь Валахии не решился выступить на стороне России. Молдавский господарь Кантемир не изменил своему слову, но вследствие своих ограниченных возможностей смог предоставить союзникам в качестве провианта только скот и пятитысячный конный отряд, вооруженный луками и пиками. При отсутствии в армии хлеба, без которого русский солдат не чувствовал себя достаточно сытым и сильным, чтобы сражаться в полную силу, командование решало вопрос о дальнейшей стратегии похода.
Впереди, между Днестром и Дунаем, простиралась пустынная степь, по которой двигалась навстречу турецкая армия. Шереметев и иностранные генералы предложили разбить укрепленный лагерь и ждать подхода неприятеля на Днестре. Петр и большинство русских военачальников видели успех компании в продолжение похода. На решение царя перейти Днестр – границу Османской империи – повлиял пущенный валахским господарем слух, что командующий турецкой армией визирь Балтаджи Мехмед-паша имеет предписание султана вступить с русскими в переговоры, что расценивалось Петром как очевидная слабость неприятеля. Оставаться на месте при ограниченных запасах продовольствия и фуража означало продолжать терять без всякой пользы солдат и лошадей, уж лучше бросить их в огонь сражения с надеждой на победу и захват турецкого обоза. Не мог царь не принимать в расчет и надежды южных православных славян, которые как манны небесной ждали прихода русской армии. Петр отдал приказ форсировать Днестр, заложив на многие века русскую традицию защищать братьев по крови и вере на Балканах ценою жизни собственных подданных, нередко в ущерб национальным интересам России. «Братушки» же в свою очередь по большей части заботились исключительно о собственной судьбе, что ярко продемонстрировала новейшая история повальным вступлением балканских стран в НАТО.
Поход в жарком аду продолжался. В начале июля армия форсировала приток Дуная Прут, направилась по течению вдоль реки и почти сразу же, прямо на марше, напоролась на огромную турецкую армию в сто двадцать тысяч человек, которую поддерживала двадцатитысячная крымская конница. На момент столкновения с противником Петр располагал войском в тридцать восемь тысяч солдат: отряд молдаван и конницу генерала Рене царь отправил на захват турецкого провианта в порту Браила на Дунае, один корпус оставил в тылу для охраны коммуникаций, еще пятнадцать тысяч человек дезертировали, погибли или заболели в экстремальных условий дальнего похода.
Петр не ожидал встретить столь многочисленную армию неприятеля, приказал отступать в поисках удобного места для создания укрепленной линии обороны. Но противник не дал ему такой возможности, пользуясь своим почти четырехкратным превосходством, наседал со всех сторон, после трехдневных боев прижал русскую армию к берегам Прута, окружив ее со всех сторон. Петр попал в ситуацию, в которой пребывал Карл XII под Полтавой, за исключением того, что против русских молдаване не вели партизанскую войну, и войска царя располагали достаточно мощной артиллерией. Поддавшись панике, Петр на некоторое время потерял самообладание, «как полоумный бегал взад и вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова. Большинство окружавших его думало, что с ним удар». Но отчаяние царя длилось недолго, обуздав эмоции, он сумел взять себя в руки, мужественно принял решение «или выиграть или умереть».
9 июля 1711 года за три часа до захода солнца лавина янычар[77], испуская дикие вопли, обрушилась на русскую армию. Встречный ураганный артиллерийский и ружейный огонь, почти в упор, охладил их воинственный пыл, «привел в замешательство и принудил к поспешному отступлению». Турецкие командиры «рубили саблями беглецов, старались остановить их и привести в порядок». Повторная атака янычар также не принесла им успеха. Дисциплинированные, хорошо обученные русские полки стояли насмерть – отступать им было некуда. В сражении Мехмед-паша потерял восемь тысяч солдат. Стойкость и воинское мастерство русских солдат ошеломили турок. Когда следующим утром визирь приказал возобновить наступление, янычары отказались идти в бой, заявили, что они «против огня московского стоять не могут», потребовали от командующего, чтобы он выполнил приказ султана – заключил с русскими мир, а не посылал их на убой. Янычары играли большую роль в политических интригах при константинопольском дворе, Мехмед-паше приходилось с ними считаться, чтобы не лишиться головы в обозримом будущем. Визирь приказал установить на господствующих высотах триста пушек и принялся методично расстреливать русскую армию без особого ущерба для себя.
Петр нес потери, находился в критической ситуации: скудное продовольствие на исходе, вода Прута недоступна – пушки противника простреливали берег реки. Окружение грозило гибелью от жажды. Царь опять упал духом, охваченный отчаянием удалился в палатку и никого к себе не допускал. Это был самый драматичный момент в жизни царя. Шереметев попросил Екатерину повлиять на государя, вывести его из состояния полной апатии, попытаться начать с турками переговоры о мире. Ей удалось привести Петра в чувство, вселить надежду, что не все еще потеряно.
К Мехмед-паше отправился парламентер. В отличие от царя визирь вовсе не считал положение русской армии критическим, расценил предложение о перемирии как некую военную хитрость противника, потому проигнорировал его. Шереметев послал второго парламентера с предупреждением, если «сия война не прекратиться возобновлением прежнего покоя… то мы готовы и к другому, и Бог взыщет то кровопролитие на том, кто тому причина…». Фельдмаршал дал понять, что русская армия готова идти на решительный прорыв…
Мехмед-паша медлил с ответом, обсуждал предложение русского командующего с приближенными. Воинственный крымский хан заклинал визиря не начинать никаких переговоров, а спустить на неверных его доблестную конницу. Напряжение в русском лагере достигло предела. Солдаты уже двое суток не спали, испытывали жажду и почти ничего не ели. Но они готовы были дорого продать свою жизнь. Петр отдал приказ приготовиться к генеральному сражению «никого не милуя и ни у кого не прося пощады». Заметив в русском лагере построение войск к атаке, Мехмед-паша понял, что Шереметев не блефует, поспешил известить его, что готов заключить перемирие на сорок восемь часов.
Вести переговоры с визирем царь поручил опытному дипломату Петру Павловичу Шафирову, сделавшему головокружительную карьеру. Умный, ловкий, он владел шестью языками, дослужился от рядового переводчика Посольского приказа до вице-канцлера, получил от австрийского императора титул барона. Царь предоставил ему самые широкие полномочия, составил инструкцию, в которой указывал «ежели подлинно будут говорить о мире, то ставь с ними на все, кроме шклафства» (рабства). Петр полагал, что Мехмед-паша будет отстаивать не только интересы Османской империи, но и Швеции, потому был готов вернуть как все завоеванное на юге, так и на севере, кроме Петербурга, взамен которого отдать Псков и иные русские владения, заведомо соглашался возложить польскую корону на Станислава Лещинского. Фактически царь шел на мир любой ценой.
Шафиров грамотно разыграл дипломатическую партию, не раскрывая своих карт, дождался, когда Мехмет-паша первым озвучит условия прекращения войны. Оказалось, что визирь вовсе и не собирался по большому счету отстаивать интересы Швеции. В ходе переговоров вице-канцлер добился со стороны России минимальных уступок: возвратить Османской империи все побережье Азовского моря, разрушить крепость на Днепре Каменный затон и передать ее пушки Турции, вывести войска из Польши и больше не вмешиваться в ее дела, не препятствовать возвращению шведского короля на родину. Для обеспечения гарантий условий выполнения договора в качестве аманатов[78] в Константинополь отправлялись сам Шафиров и сын фельдмаршала Шереметева.
12 июля 1711 года вице-канцлер России и визирь Османской империи подписали договор, в тот же день Петр ратифицировал его. «Итак, тот смертный пир сим кончился». Царь полагал, что сравнительно легко отделался: «Мое счастье в том, что я должен был получить сто палочных ударов, а получил только пятьдесят». Русская армия пустилась в обратный путь, все также страдая от голода и жажды. Истощенные почерневшие солдаты «лежали во множестве по дороге, и никто не мог помочь ближнему, так как у всех было поровну, то есть ничего…». В Прутском походе Петр лишился двадцати семи тысяч солдат, из них в бою погибли только пять тысяч, остальные – небоевые потери. Урок оказался суровым. Огромными жертвами, но царь добился главного – мира с Османской империей, развязал себе руки, чтобы завершить Северную войну.
Как только между Шафировым и Мехмет-пашой начались переговоры, представители Карла XII при ставке визиря известили о них короля, находившегося в Бендерах. Тот немедля вскочил в седло, после бешеной семнадцатичасовой скачки прибыл на Прут в турецкий лагерь, успев застать зрелище, как последние русские полки с развернутыми знаменами под барабанный бой уходили вверх по реке. В бешенстве Карл ворвался в шатер визиря, осыпал его упреками в том, что он заключил мир с Петром без его ведома, выпустил из клещей русскую армию, когда она находилась в полной его власти, следовало только удержать ее в блокаде еще несколько дней, чтобы добиться полной капитуляции царя с возвращением Швеции всех территорий в Прибалтике. Мехмет-паша резонно ответил, что поскольку Османская империя и Швеция не связаны союзным договором, он не обязан соблюдать шведские интересы, является слугою только благословенного султана, который уполномочил его заключить мир с Россией на приемлемых для Турции условиях, что и исполнено. Своим долгом Блистательная Порта считает только обеспечение безопасности короля как гостя в пределах империи и при возвращении домой, что отражено в договоре о мире, который русские не нарушат. Карл не унимался, потребовал у визиря тридцать тысяч воинов ислама, чтобы привести в османский лагерь русского царя на аркане. На что Мехмет-паша съязвил: шведский король уже использовал подобную возможность под Полтавой; если он желает, пусть атакует русских своими людьми, христианин не может ко