ой Ивана Михайловича Головина. Последней он сказал между прочим, что она родит близнецов. Побыв несколько времени у дам, он прошел в большую столовую залу, и тут архиепископ Новгородский, как глава русского духовенства и архимандрит монастыря, раздал большей части гостей большой отгравированный на меди план Александро-Невского монастыря, который изображен на нем так, как он собственно должен быть, со всеми строениями, садами и мелкими принадлежностями. Так как его королевского высочества, нашего герцога (который в это время находился у императрицы и беседовал с принцессами), при раздаче не было, то он на сей раз не получил экземпляра, потому что ни одного не осталось, но ему обещали доставить его в самом скором времени, причем и мне обещан был экземпляр. Часа в четыре ее величество императрица, в сопровождении императорских принцесс, обеих герцогинь, нашего герцога (который вел старшую принцессу) и всех дам, пошла в небольшую нижнюю часовню монастыря (в котором две часовни, устроенных одна над другою) и осматривала там гробницу покойной вдовствующей царицы. В этой же нижней часовне находилась и рака покоившегося теперь в монастыре святого Александра, которая, по обыкновению, будет вмещать в себе серебряный гроб с его мощами. Она обита красным бархатом и обложена золотым галуном. Мощи же святого, покоящиеся в серебряном гробу, поставлены, как сказано, в верхней часовне, устроенной прямо над нижнею. Из этой часовни императрица прошла на свою барку и отправилась на яхту «Принцесса Елизавета», куда за нею последовали императорские принцессы и все придворные дамы, а обе герцогини с прочими дамами сели на свои собственные маленькие парусные суда. Скоро император также явился на яхту «Принцесса Елизавета», на которой, в обществе императрицы и принцесс, и поехал назад в С.-Петербург. Когда адмирал буеров пушечным выстрелом подал сигнал к отплытию, все якоря были сняты; затем старый ботик отчалил от берега у монастырского моста, и из монастыря отсалютовали ему 13 выстрелами. Император возвратился в С.-Петербург на этом ботике и приехал прямо к крепости, где он сохраняется, а потом отправился на своей верейке к князю Меншикову, куда последовала за ним и вся флотилия, потому что князь (по случаю дня св. Александра, его покровителя) просил к себе не только его величество со всеми членами высочайшей фамилии, но и всех бывших в этот день в монастыре. По прибытии туда государь сел на приготовленную для него маленькую верховую лошадь (ради удобства он любил ездить на маленьких лошадях) и поехал в сад, где приготовлено было угощение. Но его королевское высочество, наш герцог, остался у моста, чтоб дождаться императрицы и встретить ее. Она скоро и подъехала на своей яхте. Тут ее величество, герцогини и все дамы сели в стоявшие для них у моста кареты князя и поехали в сад, куда кавалеры пошли пешком. Там разбито было множество палаток, в которых находились столы, уставленные кушаньями. Но так как стало очень холодно, то император решил надеть парик и употребил в дело первый, какой попался ему под руку, а попался-то белокурый. Вечером весь город был иллюминирован. <…>
Ноябрь
1-го, в воскресенье, в 10 часов утра, вода в городе поднялась очень высоко, потому что ветер дул с моря. Почти все каналы выступили из берегов и возбудили опасения, что вода поднимется опять так же высоко, как в этот же день три года тому назад. Во время самого возвышения воды и при сильном ветре императрица с некоторыми из своих дам отправилась от летнего дома императора, откуда она до сих пор все еще не переезжала, на ту сторону реки к обедне в церковь Св. Троицы. Но когда они подъехали к Дому четырех фрегатов, вода стояла уж там так высоко, что нельзя было беспрепятственно дойти до кареты. Поэтому ее величество принуждена была воротиться назад; но она поехала не в летний дворец, а в зимний, чтобы уж там и остаться. Проезжая мимо крепости, она приветствовала ее тремя выстрелами, и ей отвечали оттуда тем же.
2-го, после обеда, император благополучно возвратился в С.-Петербург, но накануне, на обратном пути из Дубков42, он подвергался на воде большой опасности во время свирепствовавшей сильной бури, и одно из его судов погибло, так что с него только два человека успели спастись вплавь. Его величество принужден был держаться со своей яхтой на двух якорях, и всем находившимся на ней приходилось жутко.
Здесь рассказывают за верное, что Военная коллегия недавно хотела назначить нового полковника в Ингерманландский полк, но что князь Меншиков восстал против этого и запретил полку принимать нового командира, потому что император еще недавно предоставил ему право полного заведования этим его полком. Князь велел также открыть в нем баллотировку и утвердил много новых производств в офицеры, потому что по полку было много вакантных мест.
4-го. Старший Тамсен уверял, что он в настоящее время от своих полотняных фабрик в Москве и Ярославле получает 30 процентов прибыли, когда посылает полотна в Гамбург, и что скоро надеется получать еще больше, потому что избавился теперь от русских соучастников. Герцогиня Мекленбургская находится в большом страхе, что император скоро примется за ее больную ногу: известно, что он считает себя великим хирургом и охотно сам берется за всякого рода операции над больными. Так, в прошлом году он собственноручно и вполне удачно сделал вышеупомянутому Тамсену большую операцию в паху, причем пациент был в смертельном страхе, потому что операцию эту представляли ему весьма опасною.
5-го у одного немецкого булочника, живущего в соседстве императорского зимнего дворца, была свадьба, на которой присутствовали и тафельдекеры его высочества. Император, вероятно мимоездом, услышав музыку и любопытствуя видеть, как справляются свадьбы у этого класса иностранцев, совершенно неожиданно вошел в дом булочника с некоторыми из своих людей, приказал накрыть там два особых стола, один для себя, другой для своей свиты, и более трех часов смотрел на свадебные церемонии и танцы. Во все это время он был необыкновенно весел.
6-го. Два и три года тому назад мы в этот день праздновали рождение тайного советника Бассевича, но делали это по ошибке, потому что он родился не 6 (17 по новому стилю), а 17 ноября по старому. Недавно один молодой Долгорукий возвратился из Франции и привез с собою скорохода и нескольких иностранных лакеев, чего здешняя знатная молодежь до сих пор не делала.
9-го. Сегодня нам сообщили по секрету странное известие, а именно что вчера вечером камергер Моне по возвращении своем домой был взят генерал-майором и майором гвардии Ушаковым и посажен под арест в доме последнего; также, что арестованы еще двое других, а именно маленький кабинетный секретарь императрицы и ее камер-лакей, которые были постоянно в каких-то сношениях с камергером. Их, говорят, отвели в летний дворец императора. Этот арест камергера Монса тем более поразил всех своею неожиданностью, что он еще накануне вечером ужинал при дворе и долго имел честь разговаривать с императором, не подозревая и тени какой-нибудь немилости. В чем он провинился – покажет время; между тем сестра его, генеральша Балк, говорят, с горя слегла в постель и в совершенном отчаянии.
10-го, в 10 часов утра, тайный советник Остерман, без всякого предуведомления, приехал к нам и пробыл полчаса наедине с его высочеством. Генерал-лейтенант Ягужинский открыто говорил у тайного советника Бассевича, что поутру Остерман приезжал объявить герцогу по секрету, что император наконец твердо решился покончить дело его высочества и что обручение должно совершиться в Катеринин день. Говорено это было от имени императора. Вечером его величество император пировал на именинах у Гослера и был очень весел.
11-го. Молодой Апраксин рассказывал, что Моне первые два дня сидел под арестом в комнате, охраняемой часовыми, но что теперь его перевезли в зимний дворец императора, где заседает Верховный суд, делающий ему допросы под покровом величайшей тайны. Апраксин же говорил, что Моне в эти два дня страшно изменился и что у него будто бы от страху был удар; впрочем, он продолжает утверждать, что не знает за собою никакой вины. Генеральша Балк со страху все еще лежит в постели очень больная.
12-го. Находящиеся здесь чужестранные министры и другие иностранцы приносили герцогу свои поздравления, но его высочество из скромности не хотел еще принимать их. Русские в этот день были с нами уж очень приветливы и любезны. Говорили, что курьер, отправленный недавно Кампредоном в Париж, возвратился и будто бы привез хорошие для нас известия.
13-го. Сегодня мы узнали, что поутру Ушаков арестовал также генеральшу Балк, которую поместили у него в доме в той же комнате, где сидел несколько дней ее брат. Дом этот, говорят, весь окружен часовыми. Сегодня же, как мы слышали, арестовали и молодого камергера Балка, но он покамест сидит только в своем доме или в доме матери. После обеда во всем городе объявляли с барабанным боем и прибивали к стенам извещения, что так как камергер Моне и сестра его Балк неоднократно позволяли подкупать себя и потому арестованы, то всем, кому что-нибудь известно об этом или кому приходилось давать им, вменяется в непременную обязанность и под страхом тяжкого наказания немедленно заявлять о себе. Думают поэтому, что дело этих арестантов примет весьма опасный оборот. Говорят, что они во многом уже уличены из собственных их писем.
14-го у его королевского высочества обедал асессор Глюк, который хотя и не поздравлял его, но за столом очень усердно высчитывал, сколько дней остается до Катеринина дня, и при этом вообще вдавался в большую откровенность. И в этот день о Монсе и генеральше Балк опять объявляли с барабанным боем то же самое, что и накануне, почему здесь все того мнения, что дело их кончится плохо, тем более что явилось уж много лиц, от которых они принимали подарки.
15-го объявляли с барабанным боем, что на другой день, в 10 часов утра, перед домом Сената над бывшим камергером Монсом, сестрою его Балк, секретарем и камер-лакеем императрицы за их важные вины совершена будет казнь. Известие это на всех нас произвело сильное впечатление: мы никак не воображали, что развязка последует так быстро и будет такого опасного свойства. Молодой Апраксин говорил за верное, что Монсу на следующий день отрубят голову, а госпожу Балк накажут кнутом и сошлют в Сибирь. Говорили, что поутру г-жу Балк вместе с секретарем и камер-лакеем, а после обеда и Монса перевезли в крепость. К последнему в то же время привозили пастора Нацциуса (здешней немецкой церкви), который должен был приготовить его к смерти.