ву, говорил: «Сия сабля и пущенные стрелы всегда со мной готовы против неприятеля, вели только, и поражу».
Петр Великий, доволен будучи усердием ханским, велел астраханскому губернатору подать привезенный штандарт, на котором на одной стороне изображен был российский герб, а на другой – вензелевое имя его величества, и, в виду всего калмыцкого войска хану вручив, сказал: «Сие знамя хану и войску его жалую за усердие, в знак покровительства». Потом подарил ему перо страусово в шапку, бархатом малиновым покрытую соболью шубу и парчовый кафтан, чиновным людям – по суконному красному кафтану, а войску его велел чрез губернатора раздать двадцать тысяч рублей. Императрица же пожаловала ханше пояс парчовый с изумрудною пряжкою, кисть жемчужную на шапку да несколько кусков парчи и шелковых материй.
Его величество за столом с знатными генералами и полководцами о славных государях и о Александре Великом говорил: «Какой тот великий герой, который воюет ради собственной только славы, а не для обороны отечества, желая быть обладателем Вселенной! Александр – не Юлий Цезарь. Сей был разумный вождь, а тот хотел быть великаном всего света. Последователям его – неудачный успех». Под последователями разумел государь Густав-Адольфа и Карла XII.
О мире промолвил государь так: «Мир – хорошо, однако притом дремать не надлежит, чтоб не связали рук, да и солдаты чтоб не сделались бабами».
При опытах антлиею <машиной для перекачки воды> пневматическою, показываемых императрице, когда под хрустальный колокол посажена была ласточка, государь, видя, что воздуха было вытянуто столько, что птичка зашаталась и крыльями затрепетала, Арешкину сказал: «Полно, не отнимай жизни у твари безвредной, она – не разбойник». – А государыня к нему примолвила: «Я думаю, дети по ней в гнезде плачут». Потом, взяв у Арешкина ласточку, поднесла к окну и выпустила.
Не изъявляет ли сие мягкосердия монаршего даже до животной птички? Кольми ж паче имел он сожаление о человеках! Его величество множество делал вспоможений раненым и болящим, чиня своими руками операции, перевязывая раны, пуская кровь, прикладывая корпии <нитки, используемые ранее вместе ваты> и пластыри, посещая больницы, врачуя и покоя воинов в оных, учреждая богадельни для больных и увечных, дряхлых и престарелых, повелевая здоровым и силы еще имеющим работать и не быть в праздности, для сирот и малолетних заводя училище, а для зазорных <незаконнорожденных> младенцев или подкидышей устрояя при церквах госпитали для воспитания. Все сие не доказывает ли истинного императорского и отеческого сердоболия?
Мы, бывшие сего великого государя слуги, воздыхаем и проливаем слезы, слыша иногда упреки жестокосердию его, которого в нем не было.
Наказания неминуемые происходили по крайней уже необходимости яко потребное врачевание зла и в воздержание подданных от пагубы. Когда бы многие знали, что претерпевал, что сносил и какими уязвляем был он горестями, то ужаснулись бы, колико снисходил он слабостям человеческим и прощал преступления, не заслуживающие милосердия.
И хотя нет более Петра Великаго с нами, однако дух в душах наших живет, и мы, имевшие счастие находиться при монархе, умрем верными ему и горячую любовь нашу к земному Богу погребем вместе с собою. Мы без страха возглашаем об отце нашем для того, что благородному бесстрашию и правде учились от него. <…>
В отсутствие государево из Петербурга приезжие из Иерусалима греческие монахи между прочими редкостями поднесли императрице несгораемый на огне платок яко отличнейшую святость. Государыня подарила им знатную сумму денег, и они вскоре после сего уехали. По возвращении ее величество показывала с восхищением сию неоцененную вещь супругу своему, положенную в серебряном ковчеге. А Петр Великий, посмотрев и рассмеявшись, сказал: «Это, Катинька, обман. Сей платок сделан из каменного льна, которого у меня в Сибири и Олонце довольно. А что дала денег бродягам за такую святость?» «Тысячу рублей», – отвечала она. – «Счастливы старцы, что до меня отсюда убрались, – говорил государь. – Кусок такого полотна привез я из Голландии. Я заставил бы прясть их другой лен в Соловках». Потом приказал Арешкину принесть из кунсткамеры то полотно и для доказательства при ней на огне жечь, которое не сгорело5. При сем случае рассказывал государыне, сколько риз, гвоздей и древа креста Спасителя видал он в католицких монастырях в путешествие свое по Европе, а особливо в вольном императорском городе Акене <Аахене>.
Колико Петр Великий не терпел суеверия, толико, напротиву, божественные почитал законы и чтение Священного писания Ветхого и Нового завета любил. О Библии говаривал его величество: «Сия книга премудрее всех книг. Она учит познавать Бога и творения его и начертывает должности к Богу и к ближнему. Разуметь в ней некоторые места яснее потребно вдохновение свыше. Учиться небесному – отвергнуть должно земные страсти».
В 1716 году повелел он напечатать в Амстердаме Библию в лист на голандском языке, оставляя на каждом листу половину пустого места для припечатания оныя на российском языке под усмотрением Синода в Санкт-Петербурге, дабы чтением на природном языке Библии приучить охотников и к голландскому, яко языку его любимому. Надобными языками для России почитал он голландский и немецкий. «А с французами, – говорил он, – не имеем мы дела».
Из духовных особ жаловал государь Стефана Яворскаго, митрополита Рязанского и Муромского, блюстителя патриаршеского престола, да Феофана Прокоповича, архиепископа Новгородскаго, которых сочинения и предики <увещевания> читывал и с ними о духовных делех беседовал.
Его императорское величество, присутствуя в собрании с архиереями, приметив некоторых усильное желание ко избранию патриарха, о чем неоднократно от духовенства предлагаемо было, вынув одною рукою из кармана к такому случаю приготовленный «Духовный регламент» и отдав, сказал им грозно: «Вы просите патриарха, вот вам духовный патриарх, а противомыслящим сему (выдернув другою рукою из ножен кортик и ударя оным по столу) вот булатный патриарх!» Потом встав, пошел вон. После сего оставлено прошение о избрании патриарха и учрежден Святейший синод.
С намерением Петра Великого об установлении Духовной коллегии6 согласны были Стефан Яворский и Феофан Новгородский, которые в сочинении Регламента его величеству помогали, из коих первого определил в Синоде председателем, а другого – вице-президентом, сам же стал главою церкви государства своего и некогда, рассказывая о распрях патриарха Никона с царем, родителем его Алексеем Михайловичем, говорил: «Пора обуздать не принадлежащую власть старцу. Богу изволившу исправлять мне гражданство и духовенство. Я им обое – государь и патриарх. Они забыли, в самой древности сие было совокупно»7. <…>
Безмерная любовь и охота Петра Великаго ко флоту и к мореплаванию привлекали его часто в летнее время, будучи в Петергофе, ездить на шлюпке или на боте в Кронштадт почти ежедневно. Когда же, за какими-либо делами, не мог побывать тамо, то забавлялся зрением со брега на вооруженные корабли. В один день государь, вышед из любимаго домика, именуемого Монплезир, вынул из кармана зрительную трубку, смотрел в море и, увидев идущие голландские корабли, государыне с восторгом говорил: «Ах, Катенька, идут к нам голландские гости. Пусть смотрят учителя мастерство ученика их. Думаю, не похулят. Я зело им благодарен». Потом отправил тотчас в Кронштадт шлюпку, чтоб прибывших на сих кораблях шкиперов привези к себе. Между тем ожидал их с нетерпеливостью. Часу в десятом ввечеру приехали шкипера в Петергоф, явились прямо к государю и по-приятельски ему говорили: «Здравствуй, император Питер!» – «Добро пожаловать, шкипера!» – «Здорово ли ты живешь?» – «Да, благодарю Бога!» – «Это нам приятно. Слушай, император Питер! Сыр для тебя, полотно жены наши прислали в подарок супруге твоей, а пряники отдай молодому сыну». – «Я благодарю вас. Сын мой умер8, так не будет есть более пряники». – «Пускай кушает твоя супруга».
Его величество приказал потом накрыть стол, посадил шкиперов и сам их потчивал. Они пили здоровье их величеств: «Да здравствует много лет император Петр и императрица, супруга его! Слава Богу, мы теперь как дома! Есть что попить и поесть. Приезжай к нам, государь Петр! Мы хорошо тебя попотчуем! Друзья и знакомцы твои охотно тебя видеть хотят, они тебя помнят». – «Верю, поклонитесь им. Я, может быть, еще их увижу, когда здоровье мне позволит».
При сем спрашивал его величество, сколько времени они в море были, не было ли противных штурмов, какие товары привезли и что намерены из Петербурга обратно взять? И так пробыв с ними час с два, с удовольствием чрезвычайным паки в Кронштадт проводить указал, сказав при прощании: «Завтра я ваш гость».
Таким-то образом император обходился с голландцами и тако приохочивал чужестранцев ездить в Петербург, чтоб установить в России коммерцию морем.
NB. Известно, что Петр Великий, будучи в Голландии в Саардаме, корабельному строению учился. Путешествуя по указу его, был я сам в том месте, где показывали мне жилище сего монарха, постелю его, шкиперское платье, топор, чем плотничал, и прочие оставленные вещи, вспоминая об нем не яко о государе, но о истинном друге своем, говорили: «Петр – друг наш, хотя и великий царь». Тут находилась еще каменная и деревянная точеная посуда, из которой он с мастерами кушивал и которую показывают за диво. Сие было в 1718 году, когда я чрез Голландию проезжал. <…>
После Полтавской баталии, в шатре при собрании генералов, когда поздравляли государя с победою и пробитой шляпе его пулею дивились и благодарили Бога, что здравию царя никакого вреда не приключилось, на то Петр Великий отвечал так: «Ради благополучия государства я, вы и солдаты жизни не щадили. Лучше смерть, нежели позор! Сия пуля (указывая на шляпу) не была жребием моей смерти. Десница Вышнего сохранила меня, чтоб спасти Россию и усмирить гордость брата Карла. Сия баталия – счастие наше. Она решила судьбу обоих государств. Тако судил промысел возвысить славою Отчизну мою, и того произносить будем благодарение наше Богу в день сей на вечные времена».