37, а его обвинитель […]38
Декабря 18-го. Я обедал у князя Бориса Алексеевича Голицына, а вечером подал прошение, дабы иметь здесь священников, его величеству; он прочитал оное и обещал на это милостивый указ.
19. Я посетил его величество вечером, но не имел удобной возможности получить ответ на наше прошение или поговорить об этом.
20. Получил указ о полумесячном жалованье из Большой казны. <…>
Записки о пребывании Петра Великого в Нидерландах в 1697–1698 ггЯ.-К. Номен
С записками Яна Корнелиссона Номена в их полном виде русского читателя познакомил историк, библиограф, основоположник исторической картографии Украины – Вениамин Александрович Кордт, выпускник Дерптского университета, сорок лет научной деятельности которого прошло в Киеве.
В своем предисловии В. А. Кордт писал: «Сведения наши о Иомене весьма скудны. Известно только, что он был членом деревенской управы в Зандаме, а по профессии купцом, торговавшим сукном. <…> Записки свои Номен вел в хронологической последовательности, описывая при этом не только пребывание Петра Великого в разных городах и местностях Нидерландов, но и поездки его в Англию, Австрию, и Францию. Так как он не сопровождал царя в путешествиях, то уж отсюда ясно, что он пользовался не только своими личными наблюдениями, но и другими источниками».
Здесь, по возможности, выделены именно те эпизоды, свидетелем которых был сам Номен, или те, о которых он слышал от заслуживающих доверия свидетелей. Но эпизоды эти, описанные бесхитростно и с явным почтением к странному московскому властелину, представляют несомненный интерес, ибо являют нам бытовую картину жизни Петра в этот период.
История записок своеобразна. Хранившаяся в семье потомков Номена тетрадь с ними в 1781 году оказалась в руках князя Дмитрия Алексеевича Голицына, крупного дипломата времен Екатерины II, эрудита, либерала в политике и экономике, который был в это время послом в Гааге. Князь на некоторое время отправил тетрадь в Россию. Затем записки были возвращены их владельцам. Скорее всего, в России они скопированы не были.
На них обратил внимание голландский историк Якоб Схелтема, который широко использовал их в своем очерке о пребывании Петра в Зандаме. Именно благодаря сочинению Схелтемы, который ссылался на Номена, записки стали известны и русским историкам. Но впервые их ввел в научный оборот в полном виде именно В. А. Кордт.
Публикуется по изданию: Номен Я. К. Записки о пребывании Петра Великого в Нидерландах в 1697–1698 и 1716–1717 гг. Киев, 1904. Пер. и примеч. В. Кордта.
<…> В 1697 году его царское величество решил предпринять большое путешествие и отправился в дорогу с большою свитою, состоявшею, между прочим, из разных князей и вельмож его государства, двух или трех послов, священников и других должностных лиц. Некоторые из них ехали в Германию и в Вену к германскому императору, другие же в Италию и в Рим к папе (но ни один во Францию, ибо французов великий царь недолюбливал); сам же он со многими из вышеупомянутых господ отправился в Голландию и в Англию. Но в газетах не смели сообщить о том, что он самолично участвует в этом путешествии; а писалось всегда: «великое московское посольство», или «некоторые князья из великого посольства его царского величества» были здесь или там.
Итак, он приехал со своими спутниками в Эммерик и нанял там шкипера, который должен был отвезти его и некоторых из его свиты на маленьком аке, т. е. очень невзрачной лодке, в Зандам. Но шкипер согласился везти его только до Амстердама, так как не знал, найдет ли он дорогу в Зандам; но решили расспросить о дороге, приехав в Амстердам. Так они и поплыли на этой лодке вниз по Рейну и к вечеру приехали в Амстердам1. Отсюда собрались плыть дальше в Зандам; но, прибыв к Ост-Занскому Офертому, решили тут же ночевать. В воскресенье, 18 августа, поплыли далее и приехали на том же плохом судне в шесть часов утра в Форзан, или Керкрак, где как раз в это время некий Геррит Кист, который одно время был кузнецом в Московии, сидел в челноке и ловил угрей. Русские увидали и узнали его и закричали: «Кузнец, кузнец, поди сюда»! Кист удивился, увидев странное и жалкое судно; но каково было его изумление, когда он вошел в него и заметил там, между другими, его царское величество, который его принял очень дружелюбно. После некоторых переговоров они условились, что будут жить в доме кузнеца; так они и сделали. Этот дом находится на Кримпенбурхе и представляет из себя смиренную хижину; впрочем, и сам Кримпенбурх – одна из самых неважных частей Зандама. И здесь-то поселился один из самых великих государей христианского мира. Поэтому жители Кримпенбурха и говаривали после: нашу местность теперь нужно переименовать в Кейзерсграхт или Форстенбурх2.
Его царское величество строго-настрого запретил Герриту Кисту, кузнецу, сообщать кому-либо, кто он именно. Он посетил Антония фан Каувенгоофе, нашего деревенского сторожа, дочь которого побывала в Архангельске, между тем как сын его в то время еще жил в Московии в качестве мастера на лесопильной мельнице (впоследствии он помогал при постройке мельниц). В то время как великий князь находился в доме Каувенгоофе, пришел туда домине3 Иоанн Фергер, здешний пастор в Вест-Зандаме, вместе с одним из старшин, чтобы навестить его, и Каувенгоофе сказал им незаметно: «Обратите хорошенько внимание на самого высокого или самого большого среди них, когда они уедут, я вам сообщу, что это за знатный господин; пока же они находятся здесь, в наших краях, нам о том говорить нельзя».
Его царское величество купил на Высоком Зедейке, в доме вдовы Якова Омеса, разные плотничьи инструменты, которые отправил в свою скромную царскую квартиру на Кримпенбурхе. Затем он, сбросив верхнее платье, стал работать до пота. Он хотел изготовить себе ванну и сделать разные другие вещи. Его свита говорила, что они, вероятно, останутся здесь всю зиму до марта месяца, чтобы усовершенствоваться в кораблестроении и других ремеслах, надеясь одновременно познакомиться со страной, а в особенности, с этой деревней и с ее промышленностью.
Его царское величество осматривал с большим вниманием корабельные верфи и лесопильные мельницы и, между прочим, отправился на мельницу под названием De Кок («Повар»), чтобы видеть, как изготовляется белая бумага. Мельницу остановили, и он спросил, зачем они, когда мельница уже почти остановилась, снова немного подняли тормоз. Получив объяснение, он ответил: «Это хорошо». Он осматривал все очень подробно и спрашивал об устройстве отдельных частей. На этой же мельнице один из мастеров, а именно черпальщик, был занят черпанием из чана в форму той массы, из которой изготовляется белая бумага; этою работой великий князь особенно заинтересовался и просил разрешить ему сделать опыт. На это охотно согласились, и, зачерпнув, он подарил рабочему рейхсталер, несмотря на то, что у нас он нечасто бывал щедрым, а напротив, показывал себя очень экономным.
Обедать он отправился к жене Яна Ренсена, которая жила на Зейддейке. Ян Ренсен служит тоже в Московии корабельным плотником, и царь очень любит его.
Он обедал и у вдовы вышеупомянутого Класа Виллемсона Меса. Она хотела поблагодарить его за щедрый подарок, посланный ей после смерти мужа, но не посмела сделать этого, так как он не желал, чтобы было известно, что он высочайшая особа. Поэтому, следуя данному ей доброму совету, она сказала ему, что не в состоянии выразить ту благодарность, которую питает к его царскому величеству за милость, оказанную ей, когда она овдовела, и просила его, чтобы он, когда увидит его царское величество, передал ему от ее имени искреннюю и сердечную признательность. На это он ответил, что она может быть вполне уверена в том, что это будет доложено его царскому величеству.
Он навестил и Марию Гитманс, бедную женщину, сын которой тоже служит в Московии плотником. В этот домик как раз зашла и Антье, жена вышеупомянутого Арейана Метье. Они выпили вместе по рюмке еневра4. Мария Гитманс, показывая на Антье, сказала: «Ее муж тоже плотничает в Московии». Он спросил: «Кто он такой?» Она объяснила ему это, и он тогда ответил: «Я хорошо знаю его, потому что он строил корабль недалеко от моего корабля». Она продолжала: «Разве ты тоже умеешь плотничать?» Он ответил: «Да, я тоже плотник».
Ему весьма понравилась зандамская одежда; поэтому он отправил одного из своей свиты вместе с портным Ремметом в Амстердам с поручением купить материи, чтобы сшить платье его величеству по зандамскому образцу. Также и другие здешние портные шили платье ему и его свите.
Между тем обо всем этом много толковали. Одни говорили: «Это непременно великий царь, ведь это видно и из того, что он постоянно трясет головой и размахивает правой рукой». Другие говорили: «Не может быть, чтобы такой великий государь жил здесь в деревне, притом еще на такой плохой улице, как Кримпенбурх, и в таком невзрачном домике», и приводили еще столько доводов, что их и перечислить нельзя. Чтобы разъяснить эти сомнения, жители неоднократно обращались к вышеупомянутому кузнецу Герриту Кисту и к А. Каувенгоофе и упрашивали их сообщить им сущую правду. Обращались и к вышеупомянутым женщинам, у которых он обедал; но все они хранили тайну, в особенности же Геррит Кист, так что однажды его жена Нель Макс сказала: «Геррит, я терпеть не могу, когда ты говоришь неправду».
Он сам иногда порядком дурачился и, между прочим, устроил следующую шутку: 19 или 20 августа он купил себе слив на Горне, положил их в свою шляпу, взял ее под мышку и начал их есть на улице, проходя через Дам к Зейддейку; а за ним следовала толпа мальчишек. Заметив нескольких детей, которые ему понравились, он сказал: «Человечки, хотите слив?» и дал им несколько штук. Тогда подошли другие и сказали: «Господин, дай нам тоже что-нибудь»; но он этого не хотел исполнить. Его, видимо, забавляло, что он часть детей обрадовал, других же волновал. Но некоторые мальчуганы рассерди