В воскресенье, 25-го, в час пополудни, он уехал на своей буер-яхте со многими из своей свиты в Амстердам. Дул сильный ветер, он лично поднял паруса на фок-мачте и побежал опять к рулю, так как сам был рулевым; грозила большая опасность, так как буер мог опрокинуться вследствие того, что шверцы10, у которых оборвался канат, болтались, а они оставили их так висеть, и все опытные в этом деле, которые встретились с ними дорогою и замечали это, были того мнения, что эти люди находились в большой опасности.
Но они все-таки прибыли благополучно к старому городскому гербергу11 в Амстердаме. Здесь встретило царя множество людей, которые бесцеремонно смотрели ему прямо в лицо. За это они им и его свитою были «пожалованы в рыцари», как вышеупомянутый Корнелис Мартсен; у многих пошла кровь изо рта и носа. Он остановился в старом Геренложементе12, где поместилось его великое посольство и еще другие князья его государства.
29-го, в 9 часов вечера, в честь его был сожжен очень дорогой и замечательный фейерверк на Биннец-Амстеле у Колвенирс-Дулена13 перед мостом, который называется Halvemaansbrug (мост Полумесяца); говорят, что этот фейерверк стоил 10 000 гульденов. Собралось столько народу, что произошла страшная давка. На втором мосту, считая от Дулена, т. е. на мосту у Ресланда, разорвали цепи, на которых держались перила; многие упали в Бурхвал14, и некоторые утонули. Через день или два я сам видел, что верхний край крепких железных перил моста Полумесяца от напора народа был выгнут почти на фут.
Он желал еще в тот же вечер уехать в Зандам, несмотря на то что его отговаривали от этого князья и вельможи его государства, а также бургомистры Амстердама, указывавшие ему на опасность поездки; но ничего не помогло: он торопился в Зандам. По приказанию бургомистров принесли из ратуши ключи, отперли и спустили мост у старого городского герберга, и в 11 часов вечера он выехал с маленькой свитой на своей буер-яхте, а в час по полуночи прибыл благополучно в Зандам.
30-го числа он возвратился со своей свитой и со своим багажом в Амстердам.
Своему хозяину Герриту Кисту он крайне скупо заплатил за квартиру; женщине же, которая занимала заднюю комнату и уступила ее великому князю (а сама пошла жить к своему отцу), он дал за это всего семь гульденов.
Приехав на своем буере в Амстердам, он причалил к Ост-индской верфи и выгрузил тут же свой багаж.
Директора Ост-индской компании пригласили его царское величество работать и спокойно жить на их верфи. На этой закрытой площади он был защищен от любопытства народа. Здесь ему представился случай участвовать при сооружении судна в сто футов длиной. Он принялся за дело и выразил желание, чтобы его здесь называли Pieter timmerman van Zaandam (Питер, плотник зандамский).
Один правдивый амстердамский торговец рассказывал мне, что какой-то купец в Амстердаме пожелал видеть великого князя за работой и поэтому обратился к корабельному мастеру верфи с просьбою, чтобы тот допустил его и дал ему возможность удовлетворить свое любопытство. Его просьба была исполнена, но чтобы он наверное узнал великого князя, мастер предупредил его, что тот, кому он скажет: «Питер, плотник зандамский, сделай это или то», и есть великий князь. Любопытный купец посетил верфь и видел, как несколько рабочих несли тяжелое бревно; вдруг мастер крикнул: «Питер, плотник зандамский, что же ты не пособишь нести этим людям?!» Он сейчас же послушался, подбежал к ним, подставил плечо под дерево и понес его вместе с другими плотниками на назначенное место, к великому удивлению зрителя.
Раз провинился его священник; говорят, что он выпил лишнее. В наказание за это великий князь приказал ему отправиться на канатный двор Ост-индской компании и крутить там канаты. Вследствие этого он стер на руках кожу, что, конечно, причиняло сильную боль такому человеку, руки которого имели нежную кожу и не привыкли к подобной работе. Он показал своему государю свои жалкие руки, горько жаловался на боль и покорнейше просил освободить его от этой, причиняющей страдания, работы. На это последовал ответ: «Не беда, ступай на работу»; итак, он должен был работать еще несколько дней, несмотря на то что руки были повреждены.
Один князь и один вельможа его государства говорили с царем, по его мнению, слишком смело; они, как передают, советовали ему и уговаривали его побольше думать о своей славе и репутации. Но он за это так сильно рассердился, что велел обоих заковать в кандалы и посадил их под арест в старый Геренложемент в Амстердаме, решив отрубить им головы; но бургомистры Амстердама объяснили ему, что в нашем государстве этого сделать нельзя. Они приводили разные доводы, стараясь отговорить его от исполнения этого жестокого намерения, и убеждали его освободить вышеупомянутых князя и вельможу. Однако они достигли лишь того, что он повелел одному отправиться в Ост-Индию, а другому в Суринам, и, говорят, это в самом деле было исполнено. Кажется, у этого государя очень суровый нрав; впрочем, и лицо у него весьма суровое15.
Один правдивый шкипер из Акерслота, предпринимавший в течение многих лет плавания в Московию, рассказывал здесь в Зандаме, что он сам видел в Московии, как его царское величество собственноручно отрубил топором на плахе голову одному человеку16.
2 сентября уведомили его царское величество о том, что на следующий день в Зандаме будут перетаскивать через Офертом судно, и пригласили его присутствовать. Между тем распространяли слух, что его не будет; это делали нарочно для того, чтобы не знали о предстоящем его приезде, надеясь, что тогда наплыв народа из окрестных деревень и местечек не будет так велик, как 24 августа.
3 сентября приехал великий князь на своей буер-яхте сюда, в Зандам, и причалил у Зейддейка к верфи тяжущихся наследников покойного Класа Гарбрандса. Он пошел к Офертому и осмотрел внимательно большой блок и канаты, при помощи которых перетаскивают корабли через Офертом. Отсюда он отправился к Высокому Зедейку к Гендрику фан де Зану и далее к вдове Якова Корнелиссона Омеса, купил здесь разные плотничные инструменты, положил их в тачку и повез ее. Когда он подошел к Офертому, рабочие подняли тачку с плотничьими инструментами и перенесли ее через канаты на плотину. Затем русские повезли ее дальше до буер-яхты, на которую ее и поставили.
В то время, когда великий князь находился в доме вдовы Я.-К. Омеса, туда собралось довольно много народа, чтобы его видеть. Он все время ходил по лавке и осматривал разные инструменты; но любопытные не смели подходить к нему слишком близко. Ян же Г. Кроненбурх и Ян Якобсон Номен, которые, кажется, подошли к нему слишком близко и смотрели на него не стесняясь, должны были оба оставить дом.
Между тем на дороге, по которой шел царь, собралось много народа. Его царское величество – человек высокого роста, статный, крепкого телосложения, подвижный, ловкий; лицо у него круглое, со строгим выражением, брови темные, волосы короткие, кудрявые и темноватые. На нем был надет саржевый инноцент, т. е. кафтан, красная рубашка и войлочная шляпа. Он шел быстро, размахивая руками, и в каждой из них держал по новому топорищу. Таким видели его тысячи людей, а также моя жена и дочь. <…>
Донесения Гвариента императору Леопольду IИ.-Х. фон Гвариент унд Раль
Граф Игнатий Христофор фон Геариент был крупным дипломатом, доверенным лицом императора Священной Римской империи германской нации Леопольда I. Он прибыл в Москву весной 1698 года во главе посольства, цель которого была четко определенной: «Г Древнюю между обоими дворами братскую дружбу и любовь подтвердить; 2. проведать, куда по учиненному союзу российские войска и в каких силах идут; 3. принять новых двух ксендзов, а старых отпустить; 4. именем венецианского в Риме посла требовать, дабы [к] живущим на Воронеже венецианским римского закона мастерам пропущен был присланный из Венеции патер Ян Казагранде, на смену другому присланный»[55].
В 1697 году был заключен оборонительный и наступательный союз против Турции, в который вошли Австрия (Священная Римская империя), Польша, Венецианская республика и Московское государство. Посольство Гвариента должно было проверить соблюдение условий договора.
До этого Геариент уже побывал в Москве в качестве секретаря австрийского посольства.
Геариент постарался собрать как можно больше конкретных сведений о сути политического кризиса, начавшегося в отсутствие Петра, об очередном мятеже стрелецких полков и о результатах свирепого розыска, учиненного по возвращении из Европы взбешенным царем, оценившим масштаб опасности. С этой точки зрения Геариент оказался в Москве в самое удачное время. И его свидетельство – свидетельство очевидца – тем ценнее для нас, чем опытнее и проницательнее был наблюдатель. Задачей этих донесений было не осудить или оправдать русского царя или его противников, но дать своему императору как можно более ясное представление о ситуации в государстве возможного союзника в тяжелой борьбе с еще мощной Османской империей.
Дальнейшую судьбу Гвариента как имперского посла в России погубило недоразумение. Секретарь посольства 1698 года Иоганн Георг Корб вскоре после возвращения из Москвы опубликовал свой дневник, в котором, в частности, подробно описал массовые казни стрельцов и участие в этих казнях самого Петра. Это вызвало бурное недовольство в Москве. Авторство дневника приписали Гвариенту и категорически отказались принять его снова.
Публикуется по изданию: Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. Т. 1. Приложения. СПб., 1858. Пер. с нем. Г. В. Снежинской.
Всемилостивейший император, король, великий господин и государь!
Ваше ими. и кор. вел. несомненно уже изволили слышать о том, что их царек, вел. благополучно прибыли 4-го дня сего месяца около 6 часов пополудни вместе с Лефортом и генерал-комиссаром тюринго-саксонским Carlewiz