<в частности – лат>, коими я имел пользоваться в силу заключенного в 1684 году между моим и его государями договора, копию с которого я ему тут же показал. Он отвечал, что не знает наверно, где в настоящее время находится царь; требования же мои, касающиеся договора, просил передать ему на письме и обещал послать их с нарочным на заключение генерал-адмирала Апраксина, каковое обещание он и исполнил в тот же день.
5-го. Я был зван на обед к коменданту. Обед происходил по русскому обычаю следующим образом. Прежде чем мы сели за стол, русские много раз перекрестились и поклонились на образа, висевшие на стене. Стол, накрытый человек на 12, был уставлен кругом блюдами; но блюда стояли возле самых тарелок, так что середина стола оставалась свободною; на этом свободном месте находился уксус, соль, перец и большой стакан с крепким пивом. На блюдах находились лишь холодные соленые яства: ветчина, копченые языки, солонина, колбаса, селедка, соленья; все это было очень солоно и сильно приправлено перцем и чесноком. За сею первою переменой последовала другая – из различных жарких. Третья перемена состояла исключительно из супов. Таким образом, порядок блюд за русским обедом совершенно обратен принятому в Дании.
Заздравные чаши пились так. Сначала комендант предложил мне выпить [за] здоровье царя. Чашу эту по русскому обычаю я пил лишь после того, как она обошла кругом всех и была пита всеми. То же произошло вслед за тем при чаше моего государя. Я рассказал коменданту, что в Дании, за посольскими обедами, на которых пьют чаши королей и государей, первую чашу называют patronanza, что означает, что чаша пьется вообще за здоровье всех царствующих государей; вторую – matronanza, т. е. общею чашей королев и принцесс; третья filionanza, т. е. чашею принцев, – и что когда таким образом [за] здоровье королей, королев и принцев пьется зараз, никто из них не умален в чести. Впрочем, я прибавил, что рассказываю это лишь в шутку, а не с тем, чтоб осуждать заведенный у них порядок. Комендант принял это весьма хорошо, сказав, что очень желал бы учиться и что несчастлив тем, что не видал света и чужих краев, как то удалось иным его землякам.
После того как мы встали из-за стола и русские снова перекрестились и поклонились на образа, прислуга внесла десерт, состоявший из фиников, имбирного варенья, каких-то персидских плодов, соленых огурцов, сырого зеленого гороха в стручках и сырой моркови.
Когда я уходил, комендант пошел впереди меня, ибо у русских принято, что гости, приходя, вступают первыми в дверь; при уходе же их впереди должен идти хозяин, дабы безопасно проводить их из дому. Комендант приказал отвезти меня домой в своей крытой повозке, в которой перед тем по его распоряжению меня привезли к нему.
6-го. Так как пятница, а равно и среда, у русских дни постные, или рыбные, как у католиков пятница и суббота, то я распорядился чрез пристава (какового, в сущности, в Дании назвали бы дворецким), чтоб сварили к обеду рыбы: однако пристав все-таки обедать не остался, узнав, что у нас в обычае варить рыбу в том же котле, в котором варится и говядина. По его словам, это было великим грехом.
В этот же день на берег доставлены остальные мои вещи и люди при посредстве русской лодки, после того как шведский капитан Анкарстиерна предоставил этой лодке безопасно забирать на рейде мои вещи, в чем выдал мне письменное удостоверение за своею рукой.
7-го. В Нарве я видел многих русских из числа так называемых князей и бояр. Слово «князь» нельзя перевести по-датски иначе как Forste; тем не менее, в сущности, русские князья вовсе не князья и только наследовали этот титул от предков, некогда владевших уделами в качестве незначительных государей. Таких князей в России несчетное множество; по созданной их собственным воображением иллюзии и из гордости, они желают, чтоб их величали князьями, хотя титул этот так же мало к ним и к их положению пристал, как титул императора к царю, о чем будет сказано в своем месте.
Что касается бояр, то до нынешнего царствования они были в России высшими должностными лицами; в настоящее же время дети прежних бояр сохранили одно свое боярское звание без остальных преимуществ.
В Нарве подобных князей и бояр великое множество. Относительно их один артиллерийский офицер, по имени Коберг, рассказал мне следующее. Когда царь лично участвует в каком-либо походе, то в предупреждение мятежа рассылает рассеянных по всей России князей и важнейших лиц, в которых не уверен, в Петербург и в иные места, подальше от их имений, чтоб быть уверенным, что в его отсутствие они не составят заговора и не возмутят против него народа. По моему мнению, в России князья то же, что в Англии лорды2.
Из многих лютеранских священников, живших в Нарве до взятия города царем, теперь остался только один, а именно Генрих Брюнинк, благообразный, ученый человек. Из гражданских же властей остался лишь один бургомистр Христиан Гётте <…>
10-го. Прибыли сюда из Петербурга два полка пехоты и один полк драгун; этими тремя полками командовали два немецких полковника, а именно vou Felsen <Фельзе> и Busk <Буш>, и один русский полковник. Солдаты означенных полков был одеты в мундиры французского образца, так как по всей России русское платье упразднено и заменено французским. Чтобы успешнее ввести эту реформу, царь велел повсюду в общественных местах прибить объявление о том, как должно быть сшито упомянутое платье, и приказал, чтоб всякого, кто войдет или выйдет из городских ворот в обычном длиннополом русском наряде, хватали, становили на колени и обрезали на нем платье так, чтоб оно доставало ему до колен и походило бы на французское. Исполнялось это особыми приказными. Царь велел также у всех городских ворот вывесить для образчика выкройку французского платья, которою русские имели руководствоваться, заказывая себе одежду.
Мне равным образом сообщали, что царь запретил всем русским, за исключением крестьян, отпускать себе бороду. До него в России, как в высшем, так и в низшем сословиях, было в обычае носить длинную бороду. Кто в настоящее время желает ее носить, тот должен платить с нее царю ежегодную пошлину в 10, 20 и даже 100 руб., смотря по соглашению с царскими придворными.
Я осмотрел городские валы и старую крепость, находящуюся внутри теперешних укреплений и городских валов. Высокие стены ее, построенные на старинный лад, не могут служить надежною защитой. Мне указывали место, где русские сделали приступ, когда брали город. Генерал-майору, командовавшему городским гарнизоном, жители ставили в вину его пренебрежение к русским и то, что он не стрелял по ним до тех пор, пока они не подвели траншей под самую крепость. При взятии города комендант Горн оплошал тем, что не рассчитывал, что неприятель пойдет на приступ раньше ночи, и в виду этого распустил на отдых большую часть гарнизона. Но царь приказал штурмовать среди дня, и люди его овладели валами менее чем в час с четвертью. Когда коменданта на его дому уведомили, что русские уже в городе, у него даже не случилось под рукою барабанщика, который мог бы пробить к перемирию. Царь был так разгневан прежними насмешливыми и высокомерными ответами коменданта на его требования сдать город, что, придя к нему, собственноручно избил его по лицу до синяков и велел посадить в острог, где он находился до тех пор, пока его не перевезли в Вологду и затем в Москву. Обрадованный столь быстрым и успешным взятием города, царь приказал щадить жителей; но все же русские солдаты, из рвения и кровожадности, погубили многих, несмотря на то что сам царь делал все, что мог, чтобы помешать кровопролитию, и собственноручно зарубил многих своих людей, ослушавшихся его повеления. Войдя в дом к бургомистру Христиану Гётте, он показал этому последнему свои окровавленные руки и сказал, что то кровь не его <бургомистра> горожан, а собственных его <царя> солдат, которых он убил, застигнув их нарушающими его приказание щадить жителей. Равным образом, увидав в одном месте несколько убитых горожан, царь поднял руки к небу и молвил: «В их крови я неповинен!»
12-го. Я послал к коменданту просить дров, в которых испытывал недостаток. В ответ он велел мне сказать, что не может отпускать мне дрова в большем количестве, чем теперь, до получения на этот предмет дальнейших приказаний, в виду чего я должен был покупать их для своего дома на свой счет. Уже и тут начала проявляться та русская скаредность и мелочность, с которыми впоследствии я хорошо ознакомился.
Во многих случаях мне приходилось убеждаться, что между немецкими и русскими офицерами царит большой разлад: русские следят исподтишка за всеми словами и действиями немцев, ища уличить их в чем-либо неблаговидном, так что здесь немецким офицерам приходится вести себя столь же осторожно, как если бы он жили в Венеции.
Как сказано выше, комендант Нарвы был человек весьма высокомерный и гордый; произведен он в полковники и назначен комендантом, не бывши до того на войне. У него в доме я часто видал, как обер-офицеры и даже майоры не только наливали ему вина и подавали пить, но и служили за его стулом, как если бы были его холопами.
Однажды, гуляя за городом, я зашел на один двор, принадлежащий бургомистру Гётте, который содержит там дубильное заведение для изготовления русской кожи. В Москве способ выделки этой кожи тщательно скрывается от чужестранцев. Однако, насколько я мог осведомиться, русская кожа приобретает свой запах и мягкость от особого «дегтярного масла», получаемого в большом количестве из Пскова. Это самое масло продается в аптеках как внутреннее средство для скота, в предохранение его от заболеваний по весне.
Кладбищем для нарвских жителей служит сад, расположенный неподалеку от вышеупомянутого двора, ибо русские не дозволяют горожанам хоронить покойников ни на церковном дворе, ни в самой церкви; впрочем, в церквах хоронить мертвых не дозволяется и самим русским.
13-го. В Нарву из Пскова и Смоленска прибыло более 20 000 мешков сухарей для солдат; ожидали также около 10 000 малых одноконных крестьянских подвод, имеющих [приказ] следовать за армиею. Достойно удивления, но притом вполне достоверно, что когда в той или другой