ертоом»[983].
До 28 августа о Петре нет известий: он, очевидно, все время с топором в руке на Ост-Индской верфи. Послы, как можно заключать из кратких записей «Расходной книги», посещают его на Ост-Индском дворе: 27 августа «дано двух трехшут или малых яхт, на которых ездили… великие послы в Амстердаме на Остинской двор, шипером и работным людем в почесть первой яхты 4 ефимка, другой — 3 ефимка, всего 7 ефимков». Такая же запись под 30 августа: «Штюрману, которой великих послов возил в боте на Остинской двор, дано два золотых»[984].
Для работы вместе с собой царь отобрал 10 сотрудников из «волонтеров», в числе которых видим двух Головиных (Ивана Михайловича и Ивана Алексеевича), двух Меншиковых (Гаврила и Александра, начинавшего все более приближаться к царю), Ф. Плещеева и др. Остальные волонтеры и некоторые из приехавших с посольством солдат Преображенского полка были распределены по другим работам, каждый по своей склонности: к мачтовому, ботовому или парусному делу, к изучению постройки водяных двигателей, к выделке блоков; семеро поступили матросами на разные корабли, царевич Александр Арчилович Имеретинский отправился в Гаагу обучаться бомбардирскому искусству. «Min Her Kenih, — пишет царь от 31 августа Ромодановскому, извещая его об этом распределении волонтеров, — письмо твое государское отдано, за которую, а паче въ день светыхъ апостолъ незаплатную учиненною милость, многократна челомъ бiю и ратъ, сколь могу, услужить. Которые посланы по вашему указу учиться, въсе разданы по мѣстомъ: Iван Головинъ, Федоръ Плещеевъ, Iван Головинъ, Гаврило Кобылинъ, Гаврило Меншиковъ, Верещагинъ, Александро Меншиковъ, Ѳедосей Скляевъ, Петръ Гутманъ, Iванъ Крапоткинъ, при которых i я обрѣтаюсь, отданы на Ости[н]ской дворъ х корабелному дѣлу. Александро Кикинъ, Степан Васильевъ — машты дѣлать; Яким Моляр да дьяконъ[985] — всяким водяным мельницам i отъемамъ; Алексѣй Борисовъ, Сава Уваровъ — к ботовому дѣлу; Ѳадѣ[й] Поповъ, Iванъ Кочетъ — парусному дѣлу; Тихонъ Лукинъ, Петръ Кобылинъ — блоки дѣлать; Гаврило Коншинъ, Iванъ Володимеровъ, Ермолай Скворцовъ, Алексѣй Петелинъ, Ипатъ Мухановъ, Андрѣй Тишениновъ, Iванъ Синявинъ пошли на корабли в розные мѣста въ матрозы; Александро Арчиловъ поѣхалъ в Гагу бомбандирству учиться. Всѣ вышеписанные розданы по охотѣ по тѣм дѣламъ. Aldach Knech Piter. Iзъ Амстрадама, августа въ 31 д. Андрей Виниусъ велел милости твоей побить челомъ о Марчькѣ кузнецѣ; ему зело нужъна. Благоволи ево отдать, а тамъ мочьно проняться i безъ него»[986].
Рабочей бодростью и энергией веет и от другого написанного в тот же день письма Виниусу в ответ на его письмо, полученное Петром 20 августа, при самом начале работ на Ост-Индской верфи, в котором Виниус вновь напоминает о найме железного дела мастеров, жалуясь, что «жатва железу есть, а делателей нет», и просит еще передать послам, чтобы приказали посольской свите посылать письма в Россию не порознь, а в одном пакете[987]. Ответ был, как видим, отложен на 11 дней. «Min Her Vinuis, — пишет Петр, — письмо твое, iюля въ 23 д. пи[с]анное, мънѣ отдана, въ которомъ пишешъ о мастерахъ, о чемъ непррестанно печемся i справимъ въскоре, такьже i о писмахъ. О курѳирсте Сакъсонскомъ ложъ; о Марчькѣ писалъ (т. е. Ромодановскому). Да въ прежнемъ писмѣ писалъ ты, чъто оскорбъляются нѣкоторыя персоны, что я о укъраенномъ дѣлѣ писалъ к тебѣ, а не къ нимъ, i то мочъно разсудить, чъто то дѣла великое, i явъно писать нельзя; а того писма анѣ не знаютъ (т. е. тайнописи, условленной только с Виниусом), i мнѣ iнакъ была писать нелзя. Здѣсь, слава богу, въсе зъдорово, i работоемъ на Iндѣйскомъ дворе, а iныя пошъли на моря. А хто чему учитца, о томъ я писа[лъ] iменно къ генералу. Миръ Ѳранцуской разорвалъся почитай (о чем подлинно з будущею почътою писать буду). Толко ѳранцузы переманнили въремя, как я довъно говорилъ. Piter. Iзъ Амстеръдама, августа въ 31 д.»[988].
Как собственноручная приписка в приведенном выше письме к Ромодановскому о некоем Марчке кузнеце — Марке Евсееве, ученике туленина Никиты Антуфьева, очевидно, опытном мастере, получить которого добивался Виниус, так и содержание письма к Виниусу и, равным образом, недошедших писем, о содержании которых можно догадываться, ясно показывают, что и в Амстердаме Петр не был всецело поглощен одним только кораблестроением. Всегда разностороннее его внимание устремлялось одновременно и с одинаковой интенсивностью на несколько разных предметов, крупных и мелких; Петра занимают с равной силой несколько интересов, и от плотничной работы он отвлекается к другим делам, для которых иногда приостанавливается и работа. Мысль, казалось бы, занятая расчетом размеров разных корабельных частей, которые надо сработать, уносится к далекому Азову, куда весной еще двинулись войска под командой Шеина, на Украину, где был выставлен корпус Долгорукого, к польским выборам, передумывает полученные известие от друзей из Москвы с их иногда мелкими личными просьбами, и рука, бросая топор, берется за перо для ответов в Россию. Из заключительных слов в письме к Виниусу о происшедшем почти разрыве мирных переговоров с французами в Рисвике видно, с каким вниманием Петр, очутившись в Голландии, в самом водовороте международных сношений во время Рисвикского конгресса, следит за ходом этих переговоров. Как увидим впоследствии, Петр в то же время дает в Амстердаме полную волю своей любознательности, насыщая ее осмотром всего того, что его интересует, разных учреждений, музеев, мастерских и пр. Ни на минуту не теряет он самой тесной связи с посольством и деятельность посольства до последних мелочей принимает близко к сердцу.
Он отрекся в пользу посольства только от тяготившего его внешнего парада, в котором он всегда предпочитал быть сторонним зрителем, чем играть активную роль, но деловое руководительство посольством всецело сохранял за собой, держа, таким образом, в своих руках нити внешних отношений России. Повторилось то же, что в Азовской войне было с командованием генералиссимуса Шеина. Посольство было только пышным прикрытием его собственной деятельности. В донесении к цесарю из Москвы от 6 августа 1697 г. Плейер, отражая, конечно, те разговоры об отношениях между царем и посольством, которые слышал вокруг себя в столице, сообщал, что «у посольства совершенно связаны руки, посольство боится и дрожит царского гнева и строгости, царь все направляет по своему разумению, но если что-либо не удается, то вина за это всецело возлагается на послов и их советников; поэтому все идет противоречиво, и отсюда можно заключить, что посольство служит только прикрытием для свободного выезда царя из страны и путешествия, чем для какой-либо серьезной цели»[989].
XVIII. Свидание с Вильгельмом III. Дипломатическая деятельность посольства
С окончанием празднеств, данных в честь посольства городом Амстердамом, оно должно было представиться Генеральным штатам, собранию депутатов от провинциальных штатов, имевшему значение центрального органа Голландской республики, и приступить к выполнению лежавшей на нем официальной миссии. Но оно с этим делом не торопилось и, в очень сильной степени тяготя бюджет республики, на средства которой по тогдашним дипломатическим обычаям содержалось, продолжало проживать в Амстердаме день за днем, может быть, намеренно не спеша, с целью выиграть побольше времени для работ Петра на верфи. На первую очередь своей деятельности посольство поставило — и в этом, по всей вероятности, сказалось личное желание самого Петра — свидание со штатгальтером, английским королем Вильгельмом III. 23 августа в Гаагу был послан дворянин Богдан Пристав с предписанием доложить о свидании самому королю или «через ближних людей»[990].
Король через ближних людей ответил, прося послов немного подождать: у него, короля, в переговорах с французской страной «зашли трудности, и тем забавен», а когда получит свободу, даст знать послам. В ожидании королевского извещения послы осматривали амстердамские достопримечательности:
26 августа посетили голландские церкви, дивясь их размерам, древности и органам, а также еврейские синагоги: «Ездили в галанские кирхи, в которых изрядные арганы, и строение тех кирх древнее и великое, прежде были костелы римские; да великие ж послы были в дву… синагогах, и в тех показываны великим послом от… рабинов на еврейском писме завет и пророчества, обвиты богатыми материями и стоят в великих шафах»[991]. 29 августа приехал от английского короля капитан Котценберг с приглашением на свидание в Утрехт. 31-го к вечеру посольство и с ним Петр выехали в Утрехт на яхте, плыли всю ночь и на место назначения прибыли 1 сентября утром. По поручению короля их приветствовал здесь бургомистр Витзен.
После полудня приехал в Утрехт король. Так как свидание было «приватным», то королевский приезд не был обставлен парадно: Вильгельм явился в сопровождении лишь небольшой свиты и конвоя. Свидание состоялось в том «дворе», где послы остановились в Утрехте. Так 1 сентября 1697 г. Петр встретился и лично познакомился со своим героем, о котором так много слышал и которого так уважал[992]. После первых приветствий король, по словам «Статейного списка», «вшед в особой покой, имел разговор»; но что было предметом разговора на этом частном свидании, остается неизвестным. В «Статейном списке» отмечено только, что в разговорах король приглашал посольство на следующий день к себе обедать, но послы от этого приглашения отказались, «от стола поотговаривались», почему — неизвестно, может быть, потому, что царю не хотелось отрываться дольше от работ. «Пополудни, — приведем подлинное описание свидания из „Статейного списка“, — приехал английский король в город Утрехт в корете; корета о шести возниках обычная, за ним восемь человек рейтарий да три кореты, в которых были его ближние люди; а как приезжал ко двору, где были великие и полномочные послы, и в тое пору поставленной караул били в барабаны и играли на флейтах, а как вышел из кореты, и народ кричал виват. А как пришол в полаты, и великие послы, вышед из особой полаты, пришед к нему, говорили: благодарят они, великие послы, ему, великому государю, его королевскому величеству, что пожаловал, присылал к ним спрашивать двожды о их здоровье, а паче всего благодарни, что ныне его королевского величества пресветлое лицо во здравии видят, которую они его королевского величества милость повинни донесть великому государю своему, его царскому величеству. И кланялись в пояс. А потом, вшед в особой покой, имел разговор, а в розговорех говорил королевское величество, чтоб они, великие послы, изволили завтро у него быть на обед. И великие и полномочные послы били челом и от стола поотговаривалися. И быв, от послов поехал»