Петр, желавший как можно скорее сделать Россию «подлинно европейской державою», придавал огромное значение правильному, то есть – европейскому, досугу. 25 ноября 1718 года вышел царский указ об ассамблеях – вольных собраниях благородных людей, которые делались не только для забавы, но и для дела. Посещение ассамблей было обязательно не только для дворян, но и для их жен. Надзирал за порядком на ассамблеях камергер Павел Иванович Ягужинский, которого Петр высоко ценил за честность и деловитость. Дело было поставлено на школьный манер: Ягужинский представлял списки отсутствующих без уважительных причин царю, который решал, как кто будет наказан.
Веселились не абы как, а по установленному Петром регламенту. Начинать следовало не ранее четырех или пяти часов пополудни, а заканчивать не позднее десяти, каждый мог приходить в котором часу ему удобно, гостю надлежало быть «мыту старательно, без пропускания оных мест, бриту тщательно, дабы нежностям дамским щетиною мерзкой урон не нанести, голодну наполовину и пьяну самую малость, а то и вовсе». «Зелье», то есть спиртное, разрешалось «пить вволю, понеже ноги держат». Веселье носило «добровольно-принудительный» характер. Раньше положенного из-за стола не выйти, а если объявлялись танцы, то уклониться от них не было возможности – двери заперты, и за присутствующими зорко наблюдает Ягужинский, а то и сам царь… Но ничего – привыкли, распробовали и пристрастились так крепко, что устраивали рауты да балы в дворянских собраниях вплоть до 1917 года.
Неизв. художник.
Портрет Шарлотты Кристины Брауншвейг-Вольфенбюттельской. XVIII век
Кристоф Бернхард Франке.
Портрет царевича Алексея Петровича, царевича России. ХVII век
Неизв. художник.
Портрет императора Петра II с оригинала И.П. Люддена. Ок. 1815
Пьетро Ротари.
Портрет Натальи Алексеевны России. ХVIII век
Глава седьмаяВ глупом сыне и отец не волен
Маттеус Мериан.
Замок Эренберг, где скрывался царевич Алексей Петрович. 1679
«Великодушие его превосходило границы. Известно, что на жизнь его многие были заговоры злодеев, ханжей и суеверов. Одной из таковых злодейских шаек начальник, Кикин, комнатный его служитель, взялся застрелить спящего, и с сим проклятым намерением вошел к нему в спальню, вынул заряженный пулею пистолет, приложился и спустил курок, но оный осекся, злодей пришел в страх и вышел вон: однако же через несколько времени опять то же сделал; но и вторично не имел успеха в сем адском предприятии. Изверг сей почел это чудом, и такое почувствовал угрызение совести и раскаяние, что решился разбудить царя. Такая необыкновенная смелость привела Государя в изумление; он с поспешностью встал и спросил с торопливостью: “Что случилось?” Но Кикин стал на колени и начал говорить: “Бог послал меня сказать тебе, что промысл Его святой содержит тебя в отменном своем покровительстве, и что никакая сила вражья, ни внутренняя, ни внешняя, погубить тебя не может. Вот пистолет, которым два раза намеревался я застрелить тебя, и который два раза осекался; теперь Всемилостивейший Государь (продолжал он), жизнь моя находится в твоей власти: поступай со мной по своей воле”. Монарх спокойно выслушав, и ничего не ответствуя, прошел несколько раз по комнате, и потом к стоящему на коленях обратясь, сказал: “Послов ни секут, ни рубят; Бог тебя простит”».[135]
Царевич Алексей Петрович Романов родился 18 февраля 1690 года. Примерно в это же время Петр начал охладевать к его матери, своей первой супруге Евдокии Федоровне. Рождение первенца Петр отметил фейерверком и на время забыл о нем. Воспитанием Алексея, если вообще какое-то воспитание имело место, занимались мать и бабка, вдовствующая царица Наталья Кирилловна.
Когда царевичу исполнилось шесть лет, Петр дал ему в наставники царского дьяка[136] Никифора Кондратьевича Вяземского, происходившего из захудалого дворянского рода. Вяземскому предстояло научить царевича грамоте. Надо уточнить, что в понимании знати обучение грамоте заключалось не только в освоении азбуки, но также и в умении излагать свои мысли и чувства на бумаге. Эту нехитрую науку Алексей усвоил лучше своего венценосного отца – письма его складны, а некоторые так просто литературны. Вот, для примера, его письмо вице-канцлеру Священной Римской империи графу Шёнборну, написанное в ноябре 1716 года:
Господин граф и дражайший друг.
Я благополучно прибыл на место и нахожусь в полном довольствии. Премного благодарен за оказанные мне его Цесарским величеством милости и благодеяния. Прошу и впредь не обходить меня Вашими заботами. Я же во всяком случае постараюсь отблагодарить его и Вашу светлости.
Пересланные мне сто дукатов получил и с учетом обещанного напоминаю, что тот, кто их вручил, по приезде многое расскажет.
В ожидании скорейшего известия всегда готовый к услугам господину графу и моему наивернейшему другу
Алексиус.
(Письмо написано самим царевичем и ничьей редакции не подвергалось).
По каким-то причинам, о которых достоверно ничего не известно, Алексей относился к своему первому учителю неприязненно и уже во взрослом возрасте избивал его палкой и даже грозился убить. (Так, во всяком случае, показывал на дознании 1717 года сам Вяземский).
Будучи недовольным собственным образованием, Петр хотел для сына и единственного наследника[137] лучшей доли. Алексею предстояло учиться за границей. Разумеется, Петр рассчитывал убить одним выстрелом двух зайцев: дать сыну хорошее образование и, заодно, познакомить его с европейской жизнью. Местом учебы был избран Дрезден, куда царевич должен был отправиться по достижении двенадцатилетнего возраста. Однако начавшаяся Северная война вынудила Петра изменить свои планы – успешные действия шведов грозили отрезать Россию от Западной Европы, да и возможность пленения наследника престола нельзя было сбрасывать со счетов. Под руку подвернулся барон Генрих фон Гюйссен, изучавший право в нескольких европейских университетах. В 1702 году его пригласили в Россию, выражаясь по-современному, для формирования позитивного имиджа Российского государства в европейских средствах массовой информации, а заодно определили в учителя к царевичу. Петр хотел сделать Гюйссена наставником, то есть главным воспитателем царевича, но барон отказался от столь высокой чести и заявил, что готов быть ассистентом князя Меншикова, который и стал наставником Алексея. Почему Гюйссен не захотел примерить на себя роль наставника? Педагогический опыт у него имелся – будучи гофмейстером[138] у первого министра Пруссии барона Эбергарда фон Данкельмана, Гюйссен занимался воспитанием сыновей своего патрона. Дело в том, что должность наставника была слишком обременительной, особенно для иностранца, плохо знакомого с российскими реалиями. Наставник ведал не только учебным процессом, но и всем бытом царевича, вел его финансовые дела, следил за поведением, отбирал людей, с которым воспитаннику разрешалось общаться и т. п. Но главная опасность заключалась в том, что наставник нес личную ответственность перед грозным царем, человеком весьма крутого нрава, который хорошо владел не только плотницким топором, но и орудием палача.
С середины 1703 и до начала 1705 года Гюйссен занимался обучением царевича по собственноручно составленному плану, который предусматривал совершенствование в родном языке, изучение французского, а также арифметики, геометрии, географии, истории и азов управления государством. Приобщали царевича и к военному делу. Еще до появления Гюйссена он участвовал в качестве солдата бомбардирской роты в штурме Ниеншанца, а в 1704 году вместе с бароном провел некоторое время под Нарвой.
В 1705 году Гюйссен отбыл за границу. Поручений у него было несколько, но интересным для нас является только одно – подбор невесты наследнику русского престола. Петр не собирался женить сына на какой-нибудь родовитой боярской дочери. Во-первых, он не выносил «боярщины» и ее закоснелых традиций, а во-вторых, намеревался установить родственные отношения с правящими европейскими домами.
«Товар хорош, да жаль купец неказист», – говорят в народе. В целом Алексей был стоящим женихом: наследник престола, не крив и не хром, лицом бел, речами складен, только вот авторитет России на тот момент был невысок, и матримональные ожидания приходилось соразмерять с этим обстоятельством. Поиски подходящей кандидатуры растянулись на два года, пока вниманию Петра не была предложена принцесса Бланкенбургская Шарлотта Кристина София, третья дочь герцога Людвига Рудольфа Брауншвейг-Вольфенбюттельского и его супруги Кристины Луизы Эттингенской.
Современному читателю все эти фамилии ни о чем не говорят, так что придется дать пояснения. Графство Бланкенбург было частью герцогства Брауншвейг-Вольфенбюттельского, находившегося в юго-восточной части нынешней германской федеральной земли Нижняя Саксония. Род Эттингенов владел баварским городом Эттинген-ин-Байерн и окрестными землями. Проще говоря, больших земельных приобретений даже в самой радужной перспективе этот брак не сулил, но зато Брауншвейг-Вольфенбюттельский дом являлся ветвью второй династии Вельфов, берущей свое начало от середины XI века, а старшая сестра Шарлотты Елизавета была замужем за императором Священной Римской империи Карлом VI. С шести лет Шарлотта воспитывалась при дворе дорогого союзника Фридриха Августа, жена которого Кристиана Эбергардина Бранденбург-Байрейтская приходилась ей дальней родственницей. Можно ли было желать для сына лучшей супруги? Желать-то можно, но заполучить – сложно.
Следует отметить, что Шарлотта не была красавицей. В Саратовском государственном художественном музее имени Радищева хранится ее портрет работы неизвестного художника, написанный, как принято считать, незадолго до свадьбы. Художник, конечно же, старался изо всех сил добавить Шарлотте привлекательности, но полностью отступить от натуры он не мог. Соврем