Двадцатишестилетний Гольц, несмотря на свою молодость, оказался умным и ловким дипломатом и быстро добился беспредельного к себе доверия императора. Но после отъезда Гольца в Петербург прусского короля одолевали сомнения: «На каком основании можно было предполагать, что переговоры в Петербурге примут благоприятный оборот? Дворы версальский и венский гарантировали Пруссию покойной императрице; русские спокойно владели ею; молодой государь, вступивший на престол, откажется ли сам собою от завоевания, которое ему обеспечено союзниками? Любостяжание или слава, какую бросает на начало царствования великое приобретение, не удержат ли его? Для кого, для чего, по какому побуждению он откажется от него? Все эти трудные для разрешения вопросы наполняли дух неизвестностью относительно будущего. Но исход дела был более счастлив, чем как можно было ожидать. Так трудно угадать причины второстепенные и распознавать различные пружины, определяющие волю человеческую. Оказалось, что Петр III имел превосходное сердце и такие благородные и возвышенные чувства, каких обыкновенно не бывает у государей. Удовлетворяя всем желаниям короля, он пошел даже далее того, чего можно было ожидать».
Худ. Антропов Алексей Петрович. Портрет Петра III. 1762 г.
Холст, масло. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Действительно, Гольцу, прибывшему в Петербург 21 февраля 1762 г., без особенных затруднений удалось добиться результатов, далеко превосходивших надежды короля. Помимо размена пленными, передачи Пруссии земель, завоеванных у нее во время кровопролитных сражений, Петр III в угоду прусскому королю отправил графу Захару Чернышеву, командовавшему тридцатитысячным корпусом, находившимся в распоряжении австрийского командования, приказ, чтобы корпус отделился от австрийских войск и не выполнял распоряжений союзного командования.
24 февраля Гольц представился императору, который выразил ему самые горячие уверения в дружбе и бесконечном уважении к прусскому королю.
2 марта Петр заявил Гольцу о своем желании иметь мирный договор с Пруссией. Надлежит сообщить важную деталь, подтверждающую услужливость Российского императора прусскому королю: проект договора должен был составляться не канцелярией Иностранной коллегии России, а в инстанциях прусской администрации.
Соблюдение Петром интересов Пруссии в первую очередь объяснялось, как уже неоднократно отмечалось выше, его преклонением перед Фридрихом II. Вместе с тем император стремился уступками прусскому королю заручиться его поддержкой при осуществлении завета отца — возвратить Голштинии Шлезвиг. Но Дания, с которой предстояло воевать за этот город, находилась в союзе с Пруссией. Следовательно, перед императором стояла задача — в худшем случае при открытии военных действий против Дании добиться нейтралитета Пруссии, а в лучшем — оказать русским войскам и флоту помощь предоставлением им права пользоваться прусским портами на Балтийском море.
Невозможно оставить без внимания роль Гольца в сочинении мирного трактата между Россией и Пруссией. Петр III просил Фридриха II его сочинить, а тот поручил заняться этим делом Гольцу. Когда трактат был готов, его король отправил императору с письмом следующего содержания: «Вам угодно получить от меня проект заключения мира; посылаю его, потому что вашему императорскому величеству это угодно, но вверяюсь другу, распоряжайтесь этим проектом как угодно, я все подпишу; ваши выгоды — мои, я не знаю других. Природа наделила меня чувствительным и благодарным сердцем, я искренне тронут всем, что для меня сделано вашим императорским величеством. Я никогда не в состоянии отблагодарить за все, чем вам обязан. Отныне все, чем могу я вас обязать, все, что вам нравится, все, что от меня зависит, — все будет сделано, чтоб убедить ваше императорское величество в моей готовности предупреждать все ваши желания».
Петр III, которому Гольц прочел содержание проекта договора, счел его вполне приемлемым для России, замечания у него отсутствовали. После одобрения проекта императором Гольц направил его Воронцову в сопровождении записки, из которой следует, что не Михаил Илларионович, мимо которого проходило составление проекта трактата и его превращение в полноценный договор, а Гольц являлся канцлером правительства России: «Имею честь препроводить к его сиятельству г. канцлеру Воронцову проект мирного трактата, который я имел счастье вчера поутру читать его императорскому величеству и который удостоился его одобрения во всех частях».
По этому договору, подписанному 24 апреля 1762 г., Пруссии возвращались все земли, занятые русскими войсками во время Семилетней войны. Трактат, кроме того, предусматривал заключение между двумя странами союзного договора. Цель его состояла в более тесном сближении для обеспечения безопасности и взаимных выгод.
Союзный договор, к составлению которого приступили после подписания мирного трактата, носил оборонительный характер. Он обязывал предоставить стране, подвергнувшейся нападению, помощь в 12 тыс. пехоты и 4 тыс. конницы. Мир или перемирие с неприятелем могли быть заключены только по обоюдному согласию союзников.
Секретный артикул обязывал Пруссию в знак благодарности России за оказанные ею «весьма великие снисхождения и уступки», запечатленные в мирном договоре, помогать императору всеми способами получить от датского короля герцогство Шлезвигское. Поначалу эта помощь должна была осуществляться дипломатическими средствами, но если переговоры не завершатся положительными результатами, и император вынужден будет использовать для удовлетворения справедливых и законных притязаний на прародительские владения силою оружия, то король должен был оказать помощь войскам в размерах, предусмотренных первым артикулом. Секретный артикул освобождал Пруссию от обязанности оказывать помощь России, если она подвергается нападению Турции или Ирана. В этом случае король выплачивает России ежегодную компенсацию в размере 800 тыс. рублей. Точно такие же условия распространялись и на Пруссию, если на нее нападет Англия или Франция.
Особое место во внешней политике России в царствование Петра III занимала Дания, ибо именно ей; как это не выглядит парадоксально, суждено было сыграть значительную роль в судьбе Российского императора. Объяснялось это тем, что русский престол занял голштинский герцог, который, как полагали в Копенгагене, непременно возобновит свои притязания на Шлезвиг, поэтому готовились к отпору. Уже 13 февраля 1762 г. русский посланник в Копенгагене барон Николай Корф доносил: «Здешний двор, по-видимому, не без опасения находится; в адмиралтействе заметна усиленная деятельность». Барон Гольц, хорошо знавший настроение Петра III, доносил Фридриху II: «Все внимание император обращает на Голштинию».
Повышенный интерес прусского двора к русско-датским отношениям был обусловлен тем, что Фридрих II не был заинтересован в открытии военных действий между этими странами, поскольку в этом случае Пруссия согласно союзному тракту должна была выделить в помощь России определенный контрактом контингент пехоты и кавалерии, которые были крайне необходимы ему самому. Поэтому Гольц безуспешно пытался убедить императора в том, что слухи о подготовке Дании к войне являются ложными и распространяются ее недругами.
1 марта 1762 г. Корфу был отправлен рескрипт, определявший линию поведения России по отношению к Дании. Рескрипт содержал признание того, что датский двор искал мирных путей разрешения конфликта по вопросу о Шлезвиге, но «мы не могли с честью и достоинством принять их», поэтому «непростительно погрешили бы мы пред собою, светом и отечеством, если бы с своей стороны не употребили достаточно осторожностей». В то же время петербургский двор, руководствуясь миролюбивыми соображениями, не может игнорировать возможность «способствовать восстановлению и утверждению со всеми державами доброго, ко взаимной пользе, согласия». Рескрипт обязывал Корфа потребовать объяснения, почему датский двор, вопреки заявлениям о своей на словах готовности продолжать дружбу, а на деле вооружается против России. Рескрипт завершался наставлением Корфу прибегнуть к угрозе: «в противном случае как по нужде, так и для произведения неоспоримых наших правостей, принуждены мы будем поступать на такие меры, от которых, к сожалению нашему, могут крайние, но легко еще теперь упреждаемые последовать бедствия».
Корф отправил ноту датскому правительству, представитель которого был миролюбивым, — он заявил о готовности датского двора жить с императором не только в мире, но и в согласии и даже в дружбе. Ответ, однако, не удовлетворил Корфа, поскольку в нем ни слова не сказано о готовности Дании решить вопрос о Шлезвиге.
Переговоры не прекращались, хотя обе стороны интенсивно готовились к войне, которую считали неизбежной. В новом рескрипте Корфу, в котором было высказано сомнение в искренности намерений Дании решить спорный вопрос путем переговоров, «но почитая долгое и спокойное владение похищенными землями за право, видимым образом ищет только выиграть время в таком чаянии, что не всегда армия наша будет в близости к доставлению праведного удовлетворения, а тем временем могут обстоятельства сделаться и полезными Дании, так что протяжением вновь спокойного похищенных земель владения мнимое на них ее право утверждалось бы еще более».
В противоположность стремлению Дании тянуть время, интерес России состоял в скорейшем решении вопроса мирными или вооруженными средствами в настоящее время, поскольку именно теперь значительные соединения русской армии, закаленные в сражении во время Семилетней войны, находились рядом с датской границей. Тем не менее, рескрипт предписал Корфу согласиться с предложением Дании созвать конгресс для переговоров в Берлине при посредничестве Пруссии, причем переговоры должны начаться не позже 1 июля. В случае отказа от этих требований русский двор прерывает всякие переговоры.
Переворот, свергнувший с трона Петра III, состоялся ранее намеченного срока созыва Берлинского конгресса.