Если сказанное дополнить сведениями о том, что Елизавета Петровна опасалась ночного времени, когда совершались перевороты, и ночью предпочитала бодрствовать и отсыпаться днем, то станет понятно, почему она так рано умерла.
Елизавета Петровна скончалась после продолжительной болезни на 53-м году жизни, 25 декабря 1761 г., то есть по современным меркам молодой женщиной: сказывалось бесцельное времяпрепровождение и отсутствие забот, требовавших напряжения умственных и физических сил.
Д. В. Волков опубликовал в 104-м номере прибавлений к Санкт-Петербургским ведомостям следующие подробности о болезни и кончине императрицы: «Уже с некоторого времени примечено было, что болезненные припадки ее императорскому величеству приключаться стали, но весьма крепкое сложение тела, а крепчайший еще дух мужества и великодушие не только не уграживали столь скорого ее, великие государыни, кончиною, но паче долголетное государствование тем надежнее обещали, что хотя не весьма часто изволила ее величество употреблять предписанные от медиков лекарства, всегда, однако, при самом первом оных употреблении производили иное совершенно желаемое действо. Толь благополучна казалось быть конституция ее императорского величества.
В 17 день минувшего ноября почувствовала ее императорское величество простудную лихорадку. Первые, противу того употребленные лекарство такое действие произвели, что лихорадка совсем миновавшеюся казалась, и ее императорское величество так делами упражнения изволила, что и болезнь едва упоминаема была. Но в 12 день сего декабря вдруг сделалась жестокая рвота с кровью и кашлем. Хотя по рассуждению медиков и казалось, что сия кровь была гемороидическая, однако ж для предосторожности, и дабы оная не усилилась сим каналом, тотчас пущена была кровь из руки. Тогда приметили медики с великим смущением, что кровь была весьма инфламирована, или чрезмерным жаром сгущена.
Но и при сем случае твердое сложение ее императорского величества и неусыпное старание искусного ее величества медика… скоро первый страх развеяли, так что 20 числа сего ж месяца не токмо казалась ее имп… величеству быть вне всякой опасности, но, как ее величеству с скорым выздоровлением приносимы были усердные поздравления так и во всем городе великая радость была примечаема…». Однако 22 числа в 10 часов вечера началась жестокая с кровью рвота и сильный кашель, продолжавшийся 23 декабря. Медики сочли состояние здоровья Елизаветы Петровны опасным, она в этот день причастилась и исповедовалась, 24 вечером по ее желанию духовник дважды прочитал отходные молитвы; на следующий день она ослабевшая скончалась.
25 декабря, в день Рождества Христова, генерал-фельдмаршал Н. Ю. Трубецкой в четыре часа пополудни, когда императрица испустила дух, объявил придворным о ее кончине. К семи часам в Зимнем дворце собрались сенаторы, синодалы, президенты коллегий и генералитет, которым Д. В. Волков прочитал наспех составленный генерал-прокурором А. И. Глебовым манифест о восшествии на престол Петра Федоровича. Документ коротко излагал направления будущего царствования: «Мы, навыкнув ее императорского величества безприкладному великодушию в правительстве, за главное правило поставляли: владея всероссийским престолом во всем подражать как ее величеству щедротам и милосердию, так и во всем последовать стопам премудрого государя, деда нашего Петра Великого…».
Портрет императрицы Елизаветы Петровны. Гелиогравюра Григория Николаевича Скамони, исполненная с гравюры Евграфа Чемисова (1761 г.). Русские деятели в портретах
Собрания 1–5 / изд. редакциии исторического журнала «Русская старина». СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, В. С. Балашева, 1886–1891. С. 33
Современников удивило содержание манифеста и клятвенного обещания — в них ни слова не было сказано об императорской семье: наследнике Павле Петровича и супруге Екатерине Алексеевне. Это умолчание дало повод для придворных и вельмож строить всякие догадки об их далеко не безоблачном будущем.
Собравшиеся отправились в придворную церковь, в которой новгородский архиепископ Дмитрий Сеченов произнес поздравительную речь. В ней тоже присутствующие услышали лишь упоминание о супруге и сыне. Зато витий не скупился на слова радости по случаю восшествия на престол Петра III: «Воскресили прародительский престол твой, еще в 1742 году тебе в наследие врученный и присягою утвержденный, в странах Европы и Азии проповеданный. Успевай и царствуй; прими государство твое в крепкое защищение; защити матерь свою Христову церковь, в ней же духом Святым рожден еси; заступи обидимые; устраши злых; возлюби добрых; управляй своими очими и руками великое сие служение».
На восшествие Петра III на престол откликнулся и М. В. Ломоносов. Отметим, что обязанность пиита того времени состояла в сочинении похвальных од по случаю разнообразных торжеств. Ода дала основание Екатерине II заподозрить Ломоносова в симпатии к Петру III и вызвала ее прохладное отношение к ученому. Однако Михаил Васильевич воздержался от чрезмерных похвал в адрес императора, как было принято в сочинениях подобного жанра. Судите сами:
Европа — ныне восхищена,
Внимая — смотрит на восток
И ожидает — изумленно,
Какой определит ей рок.
То — видит зрак твой пред полками
Подобный Марсу меж врагами;
То — представляет общий пир,
Отрады ради утомленных
Избавы ради разоренных
Тобою обновленный мир…
Германия…
По собственной крови плывет
Во время смутно, неспособно,
Конца своих не видит бед;
На Форос сил своих взирает,
К тебе дорогу направляет,
Тебе себя в покров отдать
В согласие желает стройном
В твоем пристанище спокойном
Оливы ветви целовать.
Тогда на славнейших победах
Как общий ускоришь покой
Пребудешь знатнейший в соседах
Прославлен миром и войной.
Тогда в трудах тебе любезных,
Российским областям полезных,
Все время будешь провождать,
И каждый день златаго веку,
Коль долго можно человеку,
Благодеяньями венчать.
Комплиментов в адрес императора в оде Ломоносова куда меньше, чем в сочинениях других одописцев, будто состязавшихся друг с другом, кто из них больше напишет хвалебных строк. Один из них писал:
Ты выше смертных человек;
В толь дни не многие державы,
Достигнул ты толикой славы,
Какой достигнуть льзя во век.
Ты в первый день монаршей власти,
Когда наследный скиптр приял,
Достиг до вышний смерти на части,
И уже великим в свете стал.
Усердие одописцев превзошло все ожидания — Петр III в первый же день вступления на престол был объявлен Великим.
Другой одописец призывал Петра III продолжить дело Петра Великого:
Подобно тебе (т. е. Богу) всех боле
Петра ты здраво сохрани
И нам в блаженной вечно доле,
Продли его несчетно дни,
Что был весь свет чрез то свидетель,
Сколь в нем ты любишь добродетель.
За словом архиепископа Д. В. Волков прочел присягу, принятую присутствовавшими, а Н. Ю. Трубецкой принял присягу от лейб-кампании и полков, стоявших на площади перед дворцом, которые трижды прокричали «виват». Петр Федорович завершил первый день своего царствования торжественным ужином, на котором присутствовали тридцать три «кавалера» и сорок одна из «знатнейших дамских персон».
В эти дни столичная элита участвовала в двух церемониях противоположного назначения: торжественно радостной и кратковременной по случаю восшествия на престол Петра III и траурной по случаю подготовки к погребению скончавшейся императрицы. Между прочим, она перед смертью прощалась с наследником, умоляла его жить в мире и любви с супругой, и советуя не возвращать из ссылки Бестужева-Рюмина.
Похороны Елизаветы Петровны отличались необычайной пышностью, удивившей современников и до сих пор не объясненной: то ли тайные намерения скончавшейся тетушки лишить наследства племянника были ему неизвестны, то ли он считал своим долгом отблагодарить покойницу, которой, он великолепно знал, обязан был троном, то ли, наконец, радостью по случаю получения скипетра, а вместе с ним и власти неограниченного монарха.
В первый же день царствования произошли обычные для этого дня церемонии. В один из последующих дней накануне нового года уши Петра Федоровича вновь ласкала речь президента Синода Дмитрия Сеченова: «Здравствуй, наш новый дражайший государь! Обновляйся новым здравием, новым счастием, новыми над врагами победами, а при сем возопием: благословен Господь, благословивший! Венец, венец места благости».
Не все, однако, разделяли чувство радости по случаю восшествия на престол Петра Федоровича: многие из тех, кто его знал и кому был известен его неуравновешенный характер и слабоволие, с тревогой ожидали неприятных для себя новшеств от императора. Опасения, однако, оказались напрасными. Истекло лишь три недели царствования нового императора, как в истории России произошло важное событие, зарегистрированное камер-фурьерским журналом за 1762 г.: 17 января император «изволил высочайший иметь выход в Правительствующий Сенат» и объявил сенаторам о своем намерении освободить дворян от обязательной службы. Это намерение вызвало у присутствовавших неподдельный восторг, и генерал-прокурор Сената А. И. Глебов на другой день предложил Сенату от имени благодарного дворянства воздвинуть императору статую из золота. Узнав об этом, Петр заявил: «Сенат может дать золоту лучшее назначение, а я своим царствованием надеюсь воздвигнуть более долговечный памятник в сердцах моих подданных». За этой фразой следует ее оценка упоминаемого нами в предисловии автора книги о Петре III А. С. Мыльникова, с которой невозможно не согласиться: «Достойные и умные слова, на которые отважился мало кто из людей, облеченных неограниченной властью!»
Манифест по неизвестным нам причинам был обнародован только спустя месяц, 18 февраля 1762 г.