В его преамбуле дана оценка указам Петра I об обязанности дворян служить и учиться. Эти обязанности, сказано в манифесте, «в начале частью казались тягостными и несностными для дворянства», но потом они убедилось в их полезности: «истреблена грубость в нерадеянии пользе общей, переменилось невежество в здравый рассудок, полезное знание и прилежность к службе умножило в военном слое искусных и храбрых генералов, в гражданских и политических делах поставили сведущих и годных людей к делу». В результате «благородные мысли вкоренили в сердцах всех истинных в России патриотов беспредельную к нам верность и любовь, великое усердие и отменную к службе нашей верность, а потому и не находим мы той необходимости в рассуждении к службе, какая до сего времени потребность была».
Отныне дворянам, на какой бы службе они ни находились, разрешалось беспрепятственно уходить в отставку, но военным не разрешалось подавать прошения об освобождении от службы во время войны и за три месяца до ее начала. Дворянам, служившим в армии, разрешалось поступать на военную службу к союзным государям, но манифест обязывал их возвращаться в Россию, если та начнет военные действия.
Манифест заканчивался на мажорной ноте, чередующейся с угрозами: «Мы надеемся, что все благородное российское дворянство, чувствуя толикие наши к ним и потомкам их щедрость, по своей к нам верноподданнической верности и усердию побуждены будут не удаляться, ниже укрываться от служб, но с ревностью и желанием в оную вступать и честным и незазорным образом оную по крайней возможности продолжать, не меньше и детей своих с прилежностью и рачением обучать благопристойным наукам, ибо все, кто никакой и нигде службы не имели, но только как сами в лености и праздности все время препровождать будут, так и детей своих в пользу отечества своего ни в какие полезные науки не употреблять, тех мы, яко сущее нерадивых о добре общем, презирать и уничтожать всем нашим верноподданным и истинным сынам отечества повелеваем, и ниже ко двору нашему приезд или в публичных собраниях и торжествах терпимы будут».
Оговоримся, что эту ошибку А. С. Мыльников допускает не только при рассмотрении Манифеста о вольности дворянства, но и еще при изложении двух нормативных актов, определявших важнейшие вехи в истории страны. Имеется в виду указ о секуляризации церковных и монастырских владений, а также указ, запрещавший промышленникам покупать крепостных крестьян к мануфактурам.
Прежде всего рассмотрим коротко критерии систематизации нормативных актов. На наш взгляд, их можно разделить на две категории. К первой из них относятся указы, необходимость которых созрела в обществе в течение более или менее продолжительного времени. Классическим примером подобных законодательных актов является Уложение 1649 г., оформившее закрепощение крестьян: процесс продолжался в течение более полувека, когда срок сыска беглых крестьян постепенно увеличивался до тех пор, пока Уложение не превратило его в бессрочный.
Другим примером постепенного созревания акта является указ 1736 г., навечно закрепивший за мануфактурами беглых крестьян, овладевших мастерством, и их семьи. Процесс начался в 1722 г., когда мануфактуристы подали Петру I челобитную с жалобой на то, что если беглые мастеровые не будут возвращены законным владельцам, то они вынуждены будут остановить работу своих предприятий. Перед отправлением в персидский поход царь велел оставить беглых крестьян на мануфактурах «впредь до указу». Вторая акция подобного рода была зарегистрирована в регламенте Камер-коллегии 1731 г. Указ 1736 г. всего лишь завершил процесс — правящей элите в царствование Анны Иоанновны всего лишь оставалось протянуть руки для того, чтобы сорвать созревший плод.
Еще один тип нормативных актов являлся продуктом инициативы государя — подобного рода указы не завершали процесс, а открывали его начало, устанавливали нормы, не схожие с нормами предшествующего времени. Примером такого рода указов может служить учреждение Петром I Сената, заменившего Боярскую думу: Сенат комплектовался по бюрократическим критериям, в то время как Боярская дума — по аристократическому. К подобного рода правительственным мерам относится узаконение коллегий, заменивших хаотическую приказную систему, а также областная реформа Екатерины II, установившая принципиально новые структуры и функции областных учреждений.
На наш взгляд, автор упомянутой книги о Петре III А. С. Мыльников игнорировал историю возникновения важнейших законодательных актов, опубликованных в короткое царствование Петра III, уклонился от рассмотрения побудительных мотивов их обнародования и тем самым пытался создать у читателя иллюзию о том, что они были продуктом законотворчества императора.
Похоже, А. С. Мыльников руководствуется своеобразным представлением о том, что подразумевается под нормативным актом.
В литературе принято делить указы на нормативные, устанавливающие новые нормы государственного масштаба, которыми должны руководствоваться подданные и бюрократия, или отменяющие устаревшие, и указы административные, распорядительные, отражающие рутинную, повседневную деятельность государственного аппарата и жизнь подданных. К нормативным актам относятся уставы, регламенты, инструкции, определяющие права и обязанность должностного лица, документы программного содержания и другие. К распределительным указам относятся указы о сыске беглых крестьян и рекрутов, указы о сборе недоимок, указы, адресованные конкретным должностным лицам, указы о преследовании разбойников, о подавлении крестьянских восстаний, о содержании и ремонте дорог и многие другие. Отмечу, распределительных указов в Первом полном собрании законов Российской империи во много крат больше, чем нормативных.
А. С. Мыльников все указы считает нормативными: «Уже в последнюю неделю 1761 года, с 25 по 31 декабря, вышло пять нормативных актов. В последующие месяцы их количественное соотношение выглядело так: январь — 39, февраль — 23, март — 35, апрель — 32, май — 33, июнь — 23». Он установил, что с 21 декабря 1761 г. по 28 июня 1762 г. было приведено 192 документа, которые он считает нормативными. Все эти расчеты понадобились для доказательства тезиса о том, что законодательная инициатива и законотворческая деятельность Петра III, вопреки утверждениям «традиционалистов», била ключом.
Нельзя полностью согласиться и со следующим утверждением автора: «Не столь уж важно, все ли эти акты были следствием его личной инициативы или результатом деятельности советников… Достаточно того, что все акты были санкционированы императором и изданы для обнародования». Во-первых, сенатские указы не подписывались и не были санкционированы монархом; во-вторых, А. С. Мыльников был бы прав только в том случае, если бы он выступал историком России, а не биографом Петра III.
Для истории России не имеет большого значения история возникновения того или иного нормативного акта, для нее важен сам факт его обнародования и то обстоятельство, что им руководствовались правительственные учреждения и подданные царя. Но А. С. Мыльников опубликовал монографию, посвященную не истории России, а биографии Петра III, в которой непременно должны быть изложены как предыстория появления каждого указа, так и побудительные мотивы его обнародования.
К примеру, Вексельный устав был опубликован в царствование Петра II, но отрок не имел к его возникновению, как, впрочем, и к управлению страной, никакого отношения; равным образом, такие важные нормативные акты, как отмена внутренних таможенных пошлин, начало Генерального межевания, учреждение Московского университета, были обнародованы при Елизавете Петровне, но некоторые из них были лишь подписаны императрицей, а законотворчество происходило без ее участия.
Возвратимся к манифесту о вольности дворянства. А. С. Мыльников в тексте о нем допустил две погрешности: первая и главная состоит в том, что он не поведал читателю об истории его возникновения. Кстати, все преемники Петра Великого, в том числе и Петр III, клялись в верности его заветам, но реально в отношении службы дворян действовали в направлении, противоположном политике великого реформатора: Петр I установил обязательную пожизненную службу дворян, его преемники шаг за шагом облегчали службу. Начало положила Екатерина I, когда предоставила право офицерам попеременно освобождаться от службы на три года и жить в деревнях, чтобы поправить дела в своих вотчинах. В течение этого времени они не получали жалованья.
После неожиданной кончины Петра II и наступления междуцарствия дворяне выступили с проектами, в которых, в частности, требовали замены пожизненной службы ее двадцатилетним сроком. При Анне Иоанновне срок службы был ограничен, но не 20 годами, как требовали дворяне, а 25. От елизаветинской Уложенной комиссии дворяне требовали постоянного освобождения от службы. Поэтому заявление Петра III в Сенате 17 января 1762 г. о намерении освободить дворян от обязательной службы следует рассматривать как акцию, инициатором которой был не император, а дворяне, причем за три с половиной десятилетия до его опубликования.
Ошибочным, на наш взгляд, является и отношение А. С. Мыльникова к условиям возникновения манифеста 18 февраля 1762 г., сообщенным известным историком и публицистом XVIII столетия М. М. Щербатовым, современником царствований Елизаветы Петровны, Петра III и Екатерины II. Вот как описывал Щербатов условия появления манифеста: «Петр Третий, дабы сокрыть от графини Елизаветы Романовны, что он всю ночь будет веселиться с новопривозною, сказал при ней Волкову, что он имеет с ним сию ночь препроводить в исполнении известного им важного дела в рассуждении благоустройства государства. Ночь пришла; государь пошел веселиться с К.К., сказав Волкову, чтобы он к завтрему какое знатное узаконение написал и был заперт в пустую комнату с дацкою собакою. Волков, не зная ни причины, ни намерения государского, не знал о чем зачать писать, а писать надобно. Но как он был человек догадливый, то вспомнил нередкие вытвержения государю от графа Романа Ларионовича Воронцова о вольности дворянства. Севши, написал манифест о сем. По утру его из заключения выпустили, и манифест был государем опробован и обнародован».