Глава начинается цитатой из текста «Истории дипломатии», которая, как считает автор, «давно нуждается в пересмотре»: «Не считаясь с государственными интересами, которые привели к вступлению России в антипрусскую коалицию, Петр III и его окружение резко изменили направление внешней политики, заключив с Пруссией не только мир, но и союз». Этому высказыванию, осуждающему оценку выхода России из антипрусской коалиции, А. С. Мыльников противопоставляет мнение об этом же событии короля Франции Людовика XVI: «Европа, напротив того, с восхищением ждала, чтоб Петр III ринулся на помощь Пруссии, которую Франция с Австрией довели до изнеможения и которую спасли от лютейшего несчастья чудо и дружественная опора императора. Для России было так же выгодно, как и для нас теперь, чтоб Пруссия и Австрия не сливались в одно государство. Европе было желательно, чтоб Россия спасла Пруссию от истребления соединенными силами двух великих держав. Усилившись прусскими владениями, Австрия получила возможность помериться могуществом с Россией, когда мир был возведен благодаря дружественному содействию Петра III, что доказывает, что государь этот был хороший политик».
Автора монографии о Петре III нисколько не смутило то обстоятельство, что король умолчал о блистательных победах русской армии и что он, фальсифицируя историю Семилетней войны, игнорировал выдающуюся роль России в истощении ресурсов Пруссии, и своим заявлением, что якобы «Франция с Австрией довели до изнеможения прусского короля», он игнорирует значение победы русских войск над пруссаками. Не берусь судить, в какой мере действия Петра Федоровича соответствовали, как писал французский король, интересам Европы, но как историк России, могу заявить, что эти действия вступали в вопиющее противоречие российским интересам.
Автор «Петра III» утверждает: «Мы могли неоднократно убедиться в том, что главная цель внешнеполитических усилий Петра Федоровича, с детства ему внушенною, было возвращение из-под датского господства наследственного Шлезвига». Но правильно назвав главную внешнеполитическую цель императора, А. С. Мыльников никак не связывает ее с выходом России из антипрусской каолиции, заключением мирного, а затем и союзного договоров с Фридрихом II. Даже ограниченному императору было понятно, что России было не под силу вести одновременно войну с двумя королями: прусским и датским. Более того, уступками Фридриху II завоеванных Россией территорий Петр III в секретных статьях мирного договора с Пруссией выговорил обязательство короля оказывать России помощь в войне с Данией. Как же после этих реальных уступок Фридриху II можно всерьез принимать декларацию Петра от 12 февраля 1762 г., объяснявшую выход России из коалиции и призывавшей союзников воздержаться от «дальнейшего пролития человеческой крови», если он готовился продолжать ее проливать в войне против Дании?
Совершенно неубедительно А. С. Мыльников аргументировал возращение королю завоеванных территорий: их, дескать, было России не выгодно включать в состав империи, поскольку она не имела общих границ с завоеванной Восточной Пруссией.
Подводя итоги сказанному выше, отметим, что А. С. Мыльников предпринял неудачную попытку представить жизнь и деятельность Петра III в аспекте, противоположном мнению своих предшественников. Причем он, огульно и бездоказательно обвиняя так называемых традиционалистов в необъективности, сам проявляет свое трудно объяснимое пристрастие как к личности Петра III, так и к его деятельности.
Подобной манере исследования можно дать только одно объяснение: автор решил занять особую нишу среди историков, писавших о Петре III, и приобрести славу оригинального исследователя и первооткрывателя. Ради достижения этой цели автор нарушил основные правила, которым должен руководствоваться профессиональный историк при работе с источниками: формулировать свои наблюдения и выводы, опираясь на их свидетельства, а не наоборот — под придуманную концепцию подгонять показания источников, иными словами, поставить телегу впереди лошади. О таких первооткрывателях метко сказано в мудрой солдатской фразе: вся рота шагает левой, а единственный солдат — правой.
Ради справедливости отметим одно важное достоинство монографии — ее автор в поисках новых свидетельств обследовал фонды не только центральных, но и провинциальных архивов. Более того, он использовал материалы зарубежных архивов: ФРГ, Швеции, Дании.
Это дает основание для вывода о том, что в научный оборот введен если не исчерпывающий, то достаточно полный комплекс источников о жизни и деятельности Петра Федоровича. Правда, нельзя поручиться за то, что автор «Петра III» оставил без внимания те из обнаруженных им источников, которые противоречат его оценкам императора. Но это всего лишь догадка. Что касается привлечения новых источников, как отечественных, так и зарубежных, за малым исключением, они все же вносят лишь второстепенной важности штрихи в его портрет и нисколько не колеблят утвердившиеся в отечественной историографии оценки его личности и деятельности — они достаточно полно освещают этапы жизненного пути императора.
Глава седьмаяПереворот в пользу Екатерины II
Важнейшим событием царствования Петра III следует считать совершенный 28 июня 1762 г. переворот в пользу его супруги Екатерины. Именно поэтому это событие, более чем другие, запечатлено источниками самого разнообразного происхождения и вида. Здесь в распоряжении исследователя находятся документы, возникшие в правительственных учреждениях, а также частных лиц: манифесты, дневники, воспоминания, письма главных действующих лиц и пр.
Главными источниками, послужившими основанием для написания этой главы, являются дневниковые записки воспитателя Петра Федоровича, а затем его библиотекаря Я. Я. Штелина, находившегося в лагере императора, и «История низложения и гибели Петра Третьего» — сочинение, написанное секретарем, а впоследствии советником датского посольства в Петербурге Андреасом Шумахером, наблюдавшим события. Эти документы отличаются друг от друга не только содержанием, но и формой изложения. Я. Я. Штелин с немецкой педантичностью регистрировал события и заносил их в дневник по часам, А Шумахер опирался на память, поэтому в его сочинении имеются неточности. Не менее важное отличие между этими источниками состоит в том, что Штелин ограничивается описанием событий, связанных с поведением Петра III в экстремальных условиях переворота, в то время как кругозор дипломата оказался значительно шире, и он попытался выяснить причины, вызвавшие те или иные поступки действующего лица.
Кроме названных, использованы и другие, хотя и менее обстоятельные источники, сообщающие некоторые подробности, отсутствующие у Я. Штелина и А. Шумахера. К ним относятся депеши австрийского, саксонского и французского дипломатов, наблюдавших за событиями, происходившими в столице, и об увиденном или услышанным доносивших своим дворам.
Значительный интерес представляют мемуары. Правда, они неравноценны. Одни из них, как, например, дневник статского советника Мизере, напоминают протокольную запись происходившего без характерного для мемуаров отношения к ним автора; другие, как воспоминания бриллиантщика Позье, полковника Манштейна или фельдмаршала Миниха, отражают личное восприятие происходившего, эмоциональны по форме и передают напряженную атмосферу в дни переворота.
Особого внимания заслуживают эпистолярные источники, авторы которых, являясь героями событий, освещают трагедию, происшедшую в Ропше. Это прежде всего письма Алексея Орлова к Екатерине, письма к ней же Петра III, а также письма Екатерины к С. Понятовскому.
К единственным в своем роде источникам относятся сочинения Клавдия (Клода) Рюльера. Хотя автор во время переворота и проживал в Петербурге, был очевидцем событий, протекавших в столице, но его сочинение «История и анекдоты революции в России в 1762 г.» скорее относится не к историческим трудам, а к публицистике. В нем масса недостоверных сведений, появление которых объяснить затруднительно, Возможно, в дни бурных событий и бесчинств гвардейцев и солдат в Петербурге Рюльер не рисковал выходить на улицу, где иностранцы подвергались избиениям и ограблениям, и тем самым подвергать свою жизнь опасности и заносил в сочинение не личные наблюдения, а рассказы очевидцев.
Не менее убедительно звучит и вторая догадка: Рюльер принадлежал к числу авторов, блестяще владевших пером, и он для яркости изложения использовал приемы подачи материала, свойственные не историку, а публицисту, нередко приносящему в жертву яркости и красочности точность изложения материала. Именно поэтому свидетельствам Рюльера надлежит относиться с осторожностью. После этих предварительных замечаний обратимся к изложению существа вопроса.
Переворот в пользу Екатерины II, как и ранее в пользу Елизаветы Петровны, имел одну общую черту: и там, и здесь орудием переворота была гвардия. В остальном нетрудно обнаружить особенность. Главная из них состояла в том, что претендовавшая на корону Елизавета Петровна принадлежала к царствовавшей династии Романовых, в то время как Екатерина II не имела к ней никакого отношения, и ее можно без всяких оговорок считать узурпаторшей трона, силой отнявшей власть у законно правившего государя. Елизавета Петровна отправилась добывать корону налегке, в сопровождении трех человек, в небольших санях, так что Воронцову довелось стоять на запятках, в то время как Екатерине пришлось стать во главе войск столичного гарнизона, в котором большинство принадлежало трем гвардейским полкам. Следующее отличие состояло в том, что Елизавета добилась успеха в течение одного-двух часов, в то время как Екатерине удалось завершить его лишь по истечении двух суток. Наконец, последнее отличие: в перевороте Елизаветы Петровны не участвовали не только генералы и вельможи, но даже рядовые офицеры, в то время как Екатерине удалось привлечь к заговору офицеров Орловых и таких влиятельных вельмож, как Н. И. Панин, К. Г. Разумовский, и умную и энергичную княгиню Е. Р. Дашкову.