Сенат получил повеление непрерывно заседать в ночные часы и сообщать императрице о событиях в столице. Первый рапорт Сенат отправил в два часа ночи: «Государь цесаревич в желаемом здравии находится и в доме ее императорского величества, потому ж и в городе состоит благополучно и повеленные учреждения исправны».
Аналогичного содержания рапорт Сенат отправил в пять и в одиннадцать утра 29 июня. Действительно, в столице нарушать порядок было некому — гвардейские и армейские полки находились в походе в Петергофе.
Среди восьми подписей сенаторов под рапортами на первом месте стояли подписи парламентеров, отправленных Петром III в столицу для улаживания конфликта с супругой, — князя Трубецкого и графа Шувалова.
В свою очередь, Сенат получал известие о продвижении полков и императрицы к Петергофу. В половине третьего ночи Н. И. Панин сообщил, что «наша всемилостивейшая государыня, благополучно марш свой продолжает и в данное время находится в Красном кабачке, куда прибыли в час ночи». Императрица, измученная нервным напряжением, разместилась на втором этаже трактира и немедленно погрузилась в сон.
На первый взгляд, выезд Екатерины из столицы может показаться крайне рискованным, ибо в ее отсутствие там могло произойти всякое. Но Екатерина за часы своего провозглашения императрицей успела заручиться поддержкой вельмож, переметнувшихся на ее сторону. Генерал-прокурор Сената Глебов распорядился задерживать все письма, отправленные из Петербурга; на дорогах, ведущих в столицу, были расставлены посты, задерживавшие всех выезжавших из Петербурга или въезжавших в него; адмиралы распорядились собрать в кулак все плавучие средства и артиллерию для отражения нападения со стороны Кронштадта.
Принятые меры, однако, не обеспечивали сенаторам спокойствия, ибо никто не знал, что происходит в лагере Петра III и с какой стороны следует ожидать ответного удара. Большинство считало, что опасность последует с моря — в случае атаки кронштадтских кораблей столица окажется беззащитной, ибо лодки не могли противостоять линейным кораблям.
Опасения оказались напрасными — в Кронштадт был отправлен адмирал Талызин с краткой, но выразительной запиской Екатерины, адресованной коменданту крепости: «Господин адмирал Талызин от нас уполномочен в Кронштадте, и что он прикажет, то исполнять».
В отличие от Девиера, пассивно наблюдавшего за происходившим в крепости и извещавшего императора о том, что ему будет обеспечена достойная встреча, адмирал проявил расторопность и настойчивость: Голицыну, прибывшему в Кронштадт позже Девиера, предстояло решать сложную задачу — убедить коменданта последовать примеру гарнизона столицы и присягнуть императрице Екатерине. В итоге гарнизон и экипажи военных кораблей присягнули императрице и тем самым лишили Петра III последней военной опоры; в то время как его супруга сумела заручиться поддержкой гвардейских полков, столичного гарнизона и крепости, охранявшей подступы к Петербургу со стороны моря.
В шестом часу утра 29 июня поход возобновился. В этот час в лагере Екатерины не располагали достаточными сведениями о событиях, происходивших о Ораниенбауме и Петергофе. Но на пути из Красного кабачка в Троице-Сергиевой пустыни стали появляться беглецы из свиты Петра, готовые тут же присягнуть его супруге. Дал о себе знать и Петр — в пустынь с посланием от него прибыл вице-канцлер Голицын. У бывшего императора еще теплилась надежда помириться с супругой. В несохранившемся своеручном письме он признавал перед Екатериной свою вину, обещал исправиться и предлагал полное примирение. Голицын, вручив записку Екатерине, тут же ей присягнул и рассказал о растерянности и нерешительности Петра и о его неудачной попытке высадиться в Кронштадте, о рытье окопов в зверинце и о возвращении голштинцев в Ораниенбаум.
Эти известия дали императрице основание полагать, что переворот завершится без кровопролития, что судьба супруга решена. Подтверждением тому стало второе послание Петра, доставленное Екатерине генерал-майором Измайловым, с просьбой о прощении и об отказе от права на престол. Вместе с фавориткой Елизаветой Воронцовой и генерал-адъютантом Гудовичем он готов был отправиться в Голштинию и просил лишь о пенсии, достаточной для безбедной жизни. Оба послания экс-императора остались без ответа.
Худ. Виргилиус Эриксен. Конный портрет Екатерины Великой. 1762 г.
Холст, масло. Большой дворец дворцово-паркового ансамбля «Петергоф»
По свидетельству императрицы, с Измайловым у нее состоялся разговор, вполне характеризующий моральный облик парламентера, незадолго до этого возведенного Петром III в генерал-майоры.
— Считаете ли вы меня за честного человека? — спросил Измайлов у Екатерины.
Та дала утвердительный ответ.
— Ну так приятно быть заодно с умными людьми. Я вам доставлю его после совершенного отречения. Я без труда избавлю мое Отечество от гражданской войны… Я даю вам слово, если вы меня пошлете, я один доставлю сюда Петра III.
Обрадованная Екатерина по прибытии в Петергоф отправила Измайлова в сопровождении Григория Орлова и Голицына в Ораниенбаум, где находился супруг. На всякий случай Екатерина потребовала от него, чтобы он «удостоверение дал письменное и своеручное» в отказе от престола «добровольном и непринужденном». Делегация отправилась в Ораниенбаум с текстом об отречении от престола. В нем Петр признавал свою неспособность нести бремя управления страной. «Того ради, помыслив, я сам в себе беспристрастно и непринужденно чрез сие заявляю не токмо всему Российскому государству, но всему свету торжественно, что от правительства Российским государством на весь век мой отрекаюсь». Кроме того, свергнутого императора обязали не привлекать посторонних сил для восстановления своих прав на корону.
Прибыв в Ораниенбаум, Измайлов оставил своих спутников в приемной дворца, а сам отправился к Петру и через несколько минут появился с подписанным актом отречения от престола. Получив его, Орлов и Голицын немедленно отправились в Петергоф, а через некоторое время из Ораниенбаума покатила карета с Петром, Елизаветой Воронцовой, Гудовичем и Измайловым. Как только экипаж пересек границу парка, его окружил усиленный конвой из гусар и конногвардейцев.
В первом часу дня Петра и его спутников доставили в Петергоф. Выйдя из кареты, бывший император сам отдал шпагу дежурному офицеру, а потом, потрясенный случившимся, лишился речи и упал в обморок. Спустя некоторое время его навестил Н. И. Панин, которого он просил не разлучать его с фавориткой. Это был последний эпизод контакта бывшего императора с вельможей во время самого продолжительного в истории России дворового переворота.
После того как свергнутый Петр оказался под надежной охраной, встал вопрос о том, как с ним поступать в дальнейшем. Дело в том, что в начале июля 1762 г. в России оказалось три монарха, из которых Екатерина была царствующей, а два законных — свергнутых: Иоанн Антонович находился в заточении в Шлиссельбургской крепости, а Петра было решено отпустить на временное проживание в Ропшу, в карете с закрытыми окнами. Екатерина и ее окружение сочли опасным для себя проживание двух свергнутых императоров в Шлиссельбурге, и поэтому было решено переселить Иоанна Антоновича в Кексгольм, а Петру местом постоянного заточения определить Шлиссельбург.
Стремление Екатерины избежать превращения крепости в склад свергнутых императоров легко объяснимо. Особо опасным считался Петр Федорович на этом основании, что он полгода царствовал и знал прелести порядков, при которых любой его каприз немедленно и безоговорочно исполнялся, в то время как Иоанн Антонович с грудного возраста содержался в строгом заточении, и от него тщательно скрывали его происхождение и право на престол.
Императрица хорошо знала неуравновешенный характер своего бывшего супруга и учитывала возможность непредсказуемых действий с его стороны, способных вызывать потрясения занятого ею трона. Между двумя узниками существовало еще одно важное различие: выражаясь языком того времени, Иоанн Антонович не располагал «партией», готовой поддержать его притязание на восстановление на престол, в то время как у Петра Федоровича могло появиться хотя и незначительное число сторонников, но готовых сохранить верность присяге и поддержать его, а, кроме того, его поддерживали вызванные им из Голштинии родственники.
В этих условиях существовало три возможных варианта дальнейшей судьбы Петра Федоровича. Первый из них, которого добился Петр и который более всего не устраивал императрицу, состоял в том, чтобы отпустить его в любимую им Голштинию. Не надо было обладать проницательностью Екатерины, чтобы определить всю опасность исполнения этого варианта — слабовольный император мог запросто оказаться марионеткой в руках авантюристов и дворов, враждебных России. Второй вариант состоял в физическом уничтожении Петра, но он тоже не устраивал императрицу, и без этой меры догадывавшейся, что организованный ею переворот сильно подмочил ее репутацию у многих европейских дворов. Насильственная смерть законного императора лишь усилила бы неприязнь к императрице. Оставался третий вариант, который поддержала Екатерина и который мог закрепить за нею репутацию сердобольной императрицы, тем более что она, судя по всему, намеревалась содержать узника в комфортных условиях.
Местом заточения Петра был избран Шлиссельбург, куда еще 28 июня, в день переворота, был отправлен генерал-майор Никита Санин с заданием подготовить лучшие покои для Петра, а Иоанна Антоновича на следующий день перевести в Кексгольм. 2 июля подпоручик Георгий Плещеев доставил в крепость некоторые вещи Петра Федоровича.
Сохранилось три письма Петра III к Екатерине II, отправленные из Ропши: два из них датированы 29 и одно 30 июня 1762 г. Их содержание свидетельствует о подавленном состоянии бывшего императора. В первом из них он просил: «сжальтесь надо мною и оставьте мне единственное утешение, которое есть — Елизавета Романовна». В другом письме Петр Федорович просил «отправить меня в чужие края с теми, которые я ваше величество прежде просил». О чем просил Петр бывшую супругу явствует из письма Екатерины генералу В. И. Суворову от 30 июня, в котором она велела ему отправить в Ропшу лекаря Лидерса, арапа Нарцисса да обер-камердинера Тимлера; «да велите им брать с собой скрипку бывшего государя, его мопсиху собаку». Императрица отказалась удовлетворить просьбу Петра прислать фаворитку Елизавету Воронцову.