ходящее напоминает Кропоткину Великую Французскую революцию 1789–1794 годов, но он надеялся, что Российская сможет продвинуться гораздо дальше.
Ведущими силами этой революции, утверждал Кропоткин, являются «городские рабочие, заключившие братский союз с интеллигентной молодежью», и крестьянство[1344]. Она выйдет за рамки политических реформ, совершив «глубокий экономический переворот»: «Я всегда думал, что русская революция не ограничится реформой политических учреждений; она, подобно революции [18]48 года, пытается разрешить социальный вопрос»[1345]. Революция должна парализовать «государственную машину в самом ее центре»[1346]! Только так и можно гарантировать победу восстания. Что же, в 1905 году этого не вышло, зато в феврале и октябре 1917-го – получилось! Если этого не сделать, государство рано или поздно оправится от первых потрясений и подавит восстание, а правящая элита отделается некоторыми уступками. Например, введет ограниченные конституционные порядки, ничего не меняющие и лишь допускающие к пирогу власти новые группы политиков. Нечто похожее и произошло в 1905–1907 годах.
Что же делать анархистам, а заодно – рабочим и крестьянам? На этот вопрос политолог и теоретик анархизма Кропоткин также отвечает. «Революция, таким образом, всегда слагается из двух элементов… с одной стороны, широко разлившееся народное восстание, в деревнях и городах, производящее переворот в хозяйственном их положении. А с другой стороны, одновременно с этим борьба правящих классов между собою из-за власти в государстве», – пишет он. А пока борьба внутри правящей элиты «поражает силу государства в самом его центре… не дает создаться сильному правительству», революционерам следует начать свою, народную революцию… Иными словами, «произвести по городам и деревням полную ломку всего старого хлама государственных учреждений», разрушать «экономический гнет», совершать «переворот во всех отношениях между людьми»[1347].
Какова же гарантия укоренения новых порядков? Проведение анархистских преобразований самими рабочими и крестьянами при поддержке анархистов. Парламент (Учредительное собрание или Государственная дума), избрания которых требовали либералы, социал-демократы и эсеры, не могут оправдать возлагаемых на них надежд. «Мы знаем также, что народу ни один парламент не даст и дать не может того, что народ сам не возьмет силою»[1348], – писал Петр Алексеевич.
Но, ругая парламент и стремящихся к власти социалистов-государственников, он признавал, что демократизация политического строя могла бы стать компромиссом, который позволил бы остановить нараставшую гражданскую войну. Еще осенью 1905 года Кропоткин прогнозировал, что остановить кровопролитную борьбу в стране может «открытое признание за народом его права выработать себе конституцию и полная, честная амнистия»[1349], а также предоставление права на самоопределение или хотя бы автономии Польше.
Но что же делать анархистам? Немедленно выдвинуть свои лозунги, агитировать за них и проводить в жизнь во время первого же восстания: «…придать революции характер социальный – уравнительный», «выставить, – не как отдаленное благожелание, а на сегодня же требование вольной народной общины и безгосударственного, анархического коммунизма»[1350]. Анархисты должны участвовать в забастовках, крестьянских восстаниях, сами организовывать их. Но при этом они должны призывать рабочих и крестьян к захвату предприятий, земли и к организации производства, распределения результатов труда на анархистских и коммунистических началах: «В парламентах нам делать нечего. „Новым барином“ мы быть не хотим. – Наша работа не с ними. Она – в народе, с народом. Она будет в каждой деревне, в каждом городе, большом и малом, чтобы там, на месте и на деле, уничтожать экономическое и политическое рабство. Брать на себя почин этого уничтожения там, где общее сознание еще не дошло до него, будить бунтовской дух в народе; пробуждать в каждом сознание своей силы, дух личной независимости и сознание равенства всех. Помогать народу вооружаться, отнимать землю у хищников, завладевших ею, и отдавать ее назад народу; брать фабрики, заводы, рудники, угольные копи – и помогать рабочим устраивать их разработку на вольных артельных началах. И, где только возможно будет, провозглашать Народную Общину – Коммуну – для пользования домами, общественными зданиями и всем наличным богатством города или области на общинных началах»[1351]. Прежде всего он призывал к созданию никем не ограниченного местного самоуправления – автономных городских и сельских общин, управляемых общими собраниями жителей: «Отстоять местную общинную независимость – мирскую жизнь села – и создать такую же мирскую жизнь в городе»[1352].
Но ведь эти цели слишком радикальные! Слишком сильный разрыв с реальностью, и не факт, что удастся их достичь. На этот вопрос Кропоткин тоже отвечает: «Мы знаем, что всего того, что выражают эти слова, не удастся осуществить в одну революцию. Но мы знаем также, что если эти основные начала, выросшие из народного понимания справедливости, будут положены в основу деятельности революционеров, то многое из них уже сможет осуществиться. Мы знаем также, что все то, что будет осуществлено, будет нести характер совершенно отличный от того, что дала бы нам буржуазная государственность. Оно послужит залогом истинного прогрессивного развития в коммунистическом направлении»[1353]. Одним словом – чем больше требуешь, чем к большему стремишься в политической борьбе – тем большего добиваешься в итоге! Еще один «закон Кропоткина»…
Революция вдохнула в Кропоткина новые силы. Несмотря на проблемы со здоровьем, он активно включился в революционную работу. В Лондон стали приезжать новые эмигранты из России, оседавшие преимущественно в районе Ист-Энд. В здешней колонии россиян образовалось самое крупное анархистское сообщество в Британии.
Все для России!.. Кропоткин готовит перевод на русский язык своих старых «Речей бунтовщика». Он находится в постоянной переписке с российскими анархистскими группами в Женеве и Париже и с редакцией анархистской газеты на языке идиш Freie Arbeiter Stimme, которая издавалась в Нью-Йорке. Эмигрантские группы из Северной Америки присылают Петру Алексеевичу деньги на издание «Хлеба и Воли» и помощь революционерам в России. Он обсуждает разворачивающиеся события с другими революционными эмигрантами и британскими активистами. В письмах Кропоткин упоминает о встречах с Брешко-Брешковской, польскими социалистами и новыми беженцами из России.
В планах Кропоткина – заняться организацией анархистов в России. В письме Яновскому от 3 марта 1905 года он намечает задачи для анархистов: «Заготовление оружия, конечно, на первом плане. Но, во 1), лучше всего оно может быть сделано НА МЕСТЕ; а во 2), что бы ни предпринималось в этом направлении, оно ни к чему не ведет (были уже провалы, и серьезные), пока не создадутся там, на месте, в России, серьезные группы людей, заслуживающих полного доверия и способных приобрести доверие местных людей»[1354]. В этой ситуации он не надеется на помощь других партий и советует анархистам «вести СВОЕ дело», приводя пример, что эсеры отказываются провозить анархистскую литературу в Россию. По его мнению, самые лучшие люди в этой партии были «затерты» политиканами[1355].
«Если деньги нужны, будем выть, но добудем! Я буду выть в каждом письме в Америку. Войте и вы все, родные мои»[1356]. И «выл», а на «вытье» американские анархисты отзывались. И к нему приходят деньги от эмигрантов, живших в США и Великобритании. 3 марта 1905 года он получает сто фунтов стерлингов от Яновского[1357], в начале апреля – пятьсот долларов от другого лидера еврейских анархистов США – Гилеля Золотарева (1865–1921), в начале мая – восемьдесят долларов от чикагских анархистов, в октябре – еще сто восемьдесят долларов от американских анархистов, в начале ноября тридцать четыре фунта стерлингов прислали анархисты из южноафриканского Йоханнесбурга[1358], в мае 1906 года Союз немецких печатников Чикаго передал через Домелу Ньивенхёйса Кропоткину сорок фунтов пять шиллингов семь пенсов[1359]. Эти деньги идут в фонд «Хлеба и Воли», затем «Листков „Хлеб и Воля“», а также анархистам, уезжающим в Российскую империю. На эти деньги он организует нелегальный отъезд анархистов Рогдаева, его жены Ольги и других[1360]. В 1907 году Кропоткин признавался Яновскому: «Если за эти два года движение создалось и разрослось, то не забывайте, что первые шаги были сделаны на деньги, присланные вами, – та тысяча долларов, пришедшая, когда я лежал с воспалением легких, а вы вспомнили, что надо своим анархистам помочь»[1361].
События в России настраивали его на оптимистический лад. В июне 1905 года Петр Алексеевич писал Яновскому: «…вести от товарищей в России хорошие. Все просят м[ежду] пр[очим] литературы, как можно больше наших анархических изданий»[1362].
В самый разгар событий, когда внимание Кропоткина было приковано к России, пришла весть о смерти его старого друга – географа и анархиста Элизе Реклю. Ветеран Первого Интернационала болел уже давно. Петр Алексеевич навещал его в Брюсселе в июне 1904 года. Теперь, 4 июля 1905 года, старика Реклю не стало. Смерть многолетнего товарища по революционным и научным делам принесла глубокую печаль. Кропоткин высказал свое глубокое восхищение Реклю в некрологах, которые написал для