Кропоткин по-прежнему ужасно себя чувствует. Общая усталость, боль в горле, кашель, проблемы с сердцем[1381]. Но новости «из дома» заставляют его воспрянуть духом. «В России началась революция. Раз выступила Москва – вся Россия поднялась с нею, – пишет он Марии Гольдсмит. – Все это доказывает только, что с нашими заграничными газетами мы теперь всегда будем запаздывать. Какое теперь кому дело до Думы и до наших рассуждений о работе в профессиональных союзах! ‹…› Много неприятностей придется пережить в эти годы, но зато, родные мои, и много радостей. Ведь это революция, именно такая, какая была в 1790–[17]93 гг., только 100 лет спустя…»[1382]
Петр Алексеевич не питает иллюзий. В послании к участникам большого митинга солидарности с революцией в России, который был созван 3 ноября 1905 года в Уайтчепеле, он предупреждает: да, народ одержал первую победу. Но пока все уступки власти – это обещания, вырванные с помощью всеобщей стачки. Обещания, данные с ножом у горла! Император и бюрократия попытаются отыграть назад. Поэтому трудовой народ должен вооружаться и двигать революцию дальше![1383]
И нужно воспользоваться сложившейся ситуацией для того, чтобы укрепить анархистское движение, а затем бороться за новое безвластное общество. «Теперешний революционный период продлится не год и не два. Но он пройдет, – пишет он членам женевской редакции "Хлеба и Воли". – И в этот период должна сложиться такая анарх[ическая] партия, кот[орая] будет не только боевою партиею нападения… а партиею, представляющей собою анархический склад мысли в его существенных теориях, в его понимании преобладающей роли народа, в его понимании значения различных партий в революционной и вообще прогрессивной жизни народа и т. д. – партиею, кот[орая] должна пережить саму русскую революцию, какова бы ни была роль, сыгранная ею в революции»[1384]. Иными словами, как бы ни завершилась революция, каковы бы ни были ее итоги, анархисты должны стать влиятельной политической силой, завоевавшей доверие среди народа…
Петр Алексеевич знакомится с бывшим священником Георгием Аполлоновичем Гапоном (1870–1906), лидером расстрелянной рабочей демонстрации 9 января. В эмиграции Гапон разочаровался в политических партиях – эсерах и социал-демократах – и судорожно искал новые пути развития общественного движения. Как писал Кропоткин Марии Гольдсмит, тот «убедился, что ему нельзя работать вновь» с эсерами, и «основывает свой рабочий союз по всей России»[1385]. Его организацию, действовавшую независимо от политических партий, Кропоткин, конечно, не считал анархистской. Но в пример ставил, несколько идеализируя: «…рабочие должны вооружаться сами и так же независимо вести это дело, как независимо вели свое дело в Петербурге, в организации Георгия Гапона»[1386].
В конце апреля – начале мая 1905 года к Кропоткину приезжает для переговоров представитель Гапона – Николай Петрович Петров (1888–?) – рабочий, один из лидеров 7-го Невского отдела гапоновской организации. «Здесь был молодой руководитель П[е]т[ер]б[ургских] рабочих, – пишет он в письме 2 мая 1905 года. – Это человек. Наш в душе… Как ничтожна перед ними социалистическая интеллигенция»[1387]. Итак, у Кропоткина появились надежды повлиять на взгляды Гапона и его последователей. Поскольку они также выступали против подчинения рабочих политическим партиям, у них появились точки соприкосновения.
Позднее Поссе вспоминал, что Кропоткин говорил, что «считает Гапона большой революционной силой и поддерживает его своим авторитетом». Кроме того, он советовал Поссе вступить в союз с бывшим священником[1388].
Для того чтобы помочь Гапону в выборе своей позиции, Петр Алексеевич написал для его организации проект программы – «Русский рабочий союз». Этот текст был издан в «Хлебе и Воле», а затем – отдельной брошюрой. Речь шла о создании массовой беспартийной рабочей организации[1389], объединенной на принципах революционного синдикализма. Рабочий союз не будет чисто анархистским, но он должен «поставить себя независимо от существующих политических партий», чтобы охватить как можно большее число трудящихся. Эта организация должна участвовать в борьбе за то, чтобы улучшать положение трудящихся. Например, за восьмичасовой рабочий день[1390]. Профсоюз должен был объединять как рабочих, так и крестьян. Его целью стала бы подготовка вооруженного восстания, а в итоге – проведение анархо-коммунистических преобразований.
Анархист познакомил беглого священника с представителями британских тред-юнионов, которые собрали средства в помощь российскому рабочему движению. Но затем в их отношениях намечается разлад. В переписке с Николаем Петровым Кропоткин отказался организовывать Комитет в поддержку гапоновского Русского рабочего союза – поскольку эта организация строилась на иных принципах, чем предлагал им Петр Алексеевич. «Это – парламентская политическая партия», – заявил он и выразил лишь желание передать информацию о ней и программные документы английским профсоюзам, сопроводив эти тексты собственным разъяснительным письмом[1391]. В ноябре Гапон отправился на родину, где его, в конечном счете, ожидали обвинения в сотрудничестве с охранкой и гибель.
А Кропоткин сомневался в этой истории. Он внимательно читал и анализировал заявления эсеров и статью эсеровского активиста Петра Моисеевича Рутенберга (1878–1942), убившего Гапона. «Все врут ведь»[1392], – писал он Марусе Гольдсмит. А затем детально, со множеством вопросов написал письмо Владимиру Бурцеву, где интересовался открытым текстом – не скрывалась ли за этой историей какая-то масштабная полицейская провокация в рядах самих эсеров?[1393]
Важнейшей задачей Петр Алексеевич считал привлечение внимания западной – в первую очередь британской – общественности к политическим репрессиям в России. В 1906 году он подготовил документ о российском правительственном терроре. Отказ от его публикации редактора журнала Nineteenth Century Джеймса Ноулза, многолетнего друга Кропоткина и самого известного издателя его произведений в Великобритании, привел к разрыву между ними[1394].
В том же году в Санкт-Петербурге выходит сборник статей «Против смертной казни». Его издателями были Михаил Николаевич Гернет (1874–1953), Онисим Борисович Гольдовский (1865–1922) и Иван Николаевич Сахаров (1860–1918) – леволиберальные адвокаты, близкие к Конституционно-демократической партии – Партии народной свободы, «кадетам». Название книги вполне отражало ее содержание – речь шла об обосновании отмены смертной казни. Среди опубликованных материалов сборника были художественные произведения и статьи писателей (в том числе Владимира Галактионовича Короленко, Льва Толстого), философов (Николая Александровича Бердяева, Сергея Николаевича Булгакова, Владимира Сергеевича Соловьева) и юристов (Гернета, Владимира Дмитриевича Набокова, Владимира Даниловича Спасовича, Николая Степановича Таганцева и др.). Онисим Гольдовский, один из составителей, переписывался с Кропоткиным, настаивая на его участии в этом издании[1395]. Договорились… В сборник вошла и статья Кропоткина «Наказание смертной казнью»[1396].
Что такое смертная казнь в современном мире? «Пережиток понятий, сложившихся в давно прошедшие времена», – отвечает Кропоткин. Она появилась из традиций кровно-родовой мести, равномерного воздаяния за причиненное зло, а затем – из практики устрашения, «выработанной в деспотических монархиях и теократиях Востока». С ее помощью правители всех времен и народов осуществляли государственный террор, подавляя волю к сопротивлению всех, кто был не согласен с порядками государства и действиями его властителей. В настоящее же время это часть системы наказаний, созданной «с целью охранения привилегий, захваченных имущими и правящими классами». Но, «как и пытки», казнь «является совершенно лишней жестокостью, которая в свою очередь служит только распространению и усилению жестокости в обществе». Публичные же казни воспитывают в людях садистские наклонности, плодя будущих Джеков Потрошителей: «Известно также, что в Англии и во Франции наиболее зверские убийцы выходили именно из той толпы, которая в ночь перед казнью собирается вокруг тюрьмы или на площади и проводит всю ночь в пьянстве и разврате. В Женевской Республике смертная казнь была уничтожена после того, как один убийца сознался, что за несколько лет перед тем он совсем еще молодым человеком присутствовал при одной смертной казни. С тех пор мысль об убийстве не покидала его». Лишь трусость заставляет людей поддерживать практику узаконенного убийства. Но на каждое действие найдется и противодействие, не так ли? И в ответ на казни, особенно совершаемые над политическими противниками того или иного государства, той или иной власти, вырастают поколения мстителей, на все общество распространяется логика гражданской войны и кровной мести: «…факт существования смертной казни поддерживает в обществе мысль, что убийство есть хорошее средство возмездия и представляет собой действительное средство устрашения против злодеяний лиц, принадлежащих к правительству и к эксплуатирующим классам. И покуда смертная казнь будет существовать, будет существовать также и убийство со стороны угнетаемых». Одним словом, чем масштабнее репрессии, вооруженные расправы, тем более жестокими ст