[1428]. Резолюция «О рабочих союзах» провозглашала, что профсоюзы должны стать организацией, объединяющей рабочих и крестьян в борьбе против капитализма и государства. Во время революции они должны были стать силой, организующей анархо-коммунистическое общество. Поэтому анархисты должны были сами создавать профсоюзы с анархистской идеологией, объединяя их в федерации, а также – бороться против влияния политических партий в уже существующих[1429]. Признавалось, что успешный опыт всеобщих стачек в 1905-м показал, что в будущем они могут стать началом социальной революции[1430].
Решения были приняты, теперь Кропоткину предстояло перейти к действиям.
В двадцатых числах октября, за несколько дней до выхода «Листков», у дома Кропоткиных то и дело появлялись репортеры. Резво барабаня в дверь, они интересовались у хозяев, здесь ли издается анархистская газета. «Право, не отличить нынче газетчика от доносчика или шпиона»[1431], – негодовала Софья Григорьевна…
Но вернемся к «Листкам». Итак, газета «Листки "Хлеб и Воля"» стала одним из наиболее успешных начинаний Петра Алексеевича во время Первой Российской революции. Она издавалась в Лондоне с 30 октября 1906-го по 5 июля 1907 года; всего вышло восемнадцать номеров. Газету печатали в лондонском районе Степни, в здании «Дунстан хаус», где размещалась штаб-квартира анархистов, говорящих на идиш, и где жил лидер этой группы, немецкий анархист-эмигрант Рудольф Роккер. В этом доме произошла встреча Кропоткина с матросом Афанасием Николаевичем Матюшенко (1879–1907), одним из лидеров знаменитого восстания на броненосце «Потемкин». «Я жил тогда в "Дунстан хаус", где размещалась также типография руководимого Кропоткиным журнала "Листки Хлеба и Воли", – вспоминал Роккер. – Я был дружен с наборщиком журнала, и поскольку Матюшенко частенько навещал его, оба часто заходили ко мне выпить чашечку чаю»[1432].
«Листки» выпускались с периодичностью в две недели. Петр Алексеевич фактически стал главным редактором этого издания, каждый номер открывался его передовицей. В состав редакции вошли его ближайшие ученики и друзья, о которых мы уже говорили выше: Мария Гольдсмит, Книжник-Ветров, Кушнир, Федоров-Забрежнев и Александр Шапиро. Первоначально предполагалось участие в редакции Якова Новомирского. Но он выдвинул непомерное требование: отказался допустить вмешательство других соредакторов в редактирование своего отдела. От его услуг решили отказаться[1433].
О том, как Кропоткин и его друзья вели работу над редактированием газеты, впоследствии вспоминал Книжник-Ветров: «По приезде в Париж Забрежнев, Гольдсмит и я стали часто встречаться для обсуждения редакционных дел. Почти все корреспонденции и статьи из России получались у нас и посылались П[етру] А[лексеевичу], который на основании их писал передовицы; хроника составлялась отчасти мной, но большей частью Гольдсмит, библиография – Забрежневым. П[етр] А[лексеевич] писал о редакционных делах то одному, то другому из нас, но чаще всего Гольдсмит, торопя с присылкой материала, пересылая корректуры наших статей и советуясь по некоторым вопросам»[1434]. В разделе «Из России» публиковали материалы о рабочих и крестьянских выступлениях, репрессиях царского правительства, деятельности анархистских групп на территории Российской империи. Его вели Гольдсмит, Книжник-Ветров и лично Кропоткин. Раздел «Заграничная хроника», составлявшийся Петром Алексеевичем и Марией Гольдсмит, включал корреспонденции об анархистском и рабочем движении стран Европы и Америки. Отделы «Анархические издания в России и заграницей» и «Библиография» вел Федоров-Забрежнев. Здесь помещали рецензии на работы по теории и истории анархизма и революционного синдикализма, периодику революционных партий и рабочих организаций[1435].
Кроме членов редакторского коллектива, в «Листках» сотрудничали другие участники анархистского движения России: Лидия Иконникова, Кирилловский (Новомирский), Сандомирский, Аскаров (Якобсон). Свои статьи публиковали и иностранные анархисты: Фернандо Таррида дель Мáрмоль из Испании, Марк Пьерро (1871–1950) из Франции и швейцарец Фриц Брупбахер. Газета помогла укрепить связи между анархистскими группами России. Они часто присылали информацию о своей деятельности для публикации. Работа авторов, вероятно, не оплачивалась. С деньгами было туго. Но вот наборщику номера, по крайней мере, собирались платить, как свидетельствовал Федоров-Забрежнев. При этом исходили из минимума, установленного профсоюзом типографских рабочих, – тридцать четыре шиллинга в неделю. Это был вопрос рабочей солидарности. Иначе любая типография могла быть подвергнута бойкоту со стороны всесильных британских профсоюзов[1436].
Газета по тем временам имела довольно широкое распространение. Только весной 1907 года среди эмигрантов было продано три-четыре тысячи экземпляров[1437]. И это при том, что экземпляры некоторых номеров допечатывались после продаж[1438], а часть тиража переправлялась для практически бесплатного распространения в Россию, в том числе в Москву и Санкт-Петербург[1439]. Осенью 1906-го – весной 1907 года продажи уже позволяли окупать издание[1440]. К тому же издательский проект Кропоткина помогали финансировать анархистские группы России и эмиграции. Денежную помощь по-прежнему оказывали анархистские организации США. Например, Яновский осенью 1906 года переслал Петру Алексеевичу сто десять долларов, что позволило покрыть часть расходов на выпуск первых номеров[1441].
О чем же писал теперь Кропоткин на страницах «Листков "Хлеб и Воля"»? Изменилась ли его позиция по сравнению с 1905 годом? Прежде всего, сам он считал, что публикации должны отличаться сдержанностью. «Слово и без того моментально переходит в дело. Готовность на самопожертвование везде, в каждом уголке, такая невероятная… Так вот, когда слово моментально переходит в дело, а дело сплошь да рядом значит смерть, – является сдержанность: стыдно как-то становится употреблять звонкие слова, обращаться – тем более из-за границы – с горячими призывами к героям, к людям, УЖЕ проникнутым геройскою готовностью идти на смерть». Теперь он – «старик-офицер» и не говорит перед боем «горячих слов», а «просто излагает суть боя в двух словах»[1442]. Вновь он повторяет свои прежние слова о том, что звать людей на смерть из-за границы, из эмиграции, из безопасного далека – некрасиво. Было и еще одно соображение, «сдерживавшее» Петра Алексеевича. Никогда не питавший особых иллюзий относительно свободы и демократии в Британии, он помнил печальную участь своего друга Владимира Бурцева. В силу этого некоторые сюжеты он мог освещать очень осторожно. «В Англии приходится быть очень осторожным с „восхвалением“ террора экономического. За это здесь беспощадно пошлют 2 чел[овек] на каторгу на 2–3 года и слова не дадут сказать в защиту, как сделали с Бурцевым, и все одобрят, и газета погибнет»[1443].
Период 1906–1907 годов в революции Кропоткин рассматривал как наступление сил реакции, центром которой было так называемое Петергофское тайное правительство. Так он называл группу консервативных чиновников, определявших политику Николая II. Лидером этой группы Петр Алексеевич считал генерал-майора Дмитрия Федоровича Трепова (1855–1906) – дворцового коменданта Петергофа, товарища (заместителя) министра внутренних дел и бывшего генерал-губернатора Петербурга. Петр Алексеевич утверждал, что в проведении своей политики эти люди пользуются поддержкой Николая II, великих князей, «Совета Объединенного дворянства» и монархических черносотенных организаций. Они управляют страной, действуя методами государственного террора, организуя погромы против евреев, интеллигенции, участников революционного движения[1444].
В отличие от «чернознаменцев» и «безначальцев», он был сторонником не индивидуальных покушений и изолированных бунтов, но массовой народной революции, в которой анархистам выпадает роль застрельщиков. В своих публикациях он акцентирует внимание на успешных примерах борьбы с государственной властью в России. Их продемонстрировали участники крестьянских и рабочих восстаний, развернувшихся в 1905 году на территории Прибалтики, Сибири и Закавказья: «Только окраины России поняли, что следовало… пользуясь дезорганизацией правительства, взятого врасплох, поднимать восстание и… ломать местные учреждения, которыми держится власть теперешнего правительства на всем пространстве Российской империи. Восстали в этом смысле только латыши, Гурия с Западной Грузией да Восточносибирская железная дорога, причем гурийцы и латыши показали, как следовало бы действовать народному восстанию: они сейчас же начали организовать на местах, в деревнях свое новое революционное самоуправление»[1445].
Анархистам, полагал Кропоткин, следовало выдвинуть и сделать популярным собственный лозунг, который был бы понятен рабочим, связан с целями анархистского движения и с конкретными действиями. Таким лозунгом он считал захват предприятий трудовыми коллективами: «Нужно убедить рабочих, что это справедливо, что желательно и возможно; что буржуа как организатор производства не нужен; что рабочие могут завладеть фабриками; что трудность не в производстве, а в сбыте, кот[орый] организуется прекрасно кооперацией»