ию надо спасти сегодня, спасая будущую революцию завтра. Владимир Поссе вспоминал, как в начале 1900-х годов Кропоткин говорил ему, что именно «во Франции совершится победоносная коммунистическая революция»[1634].
Так и теперь! Ожидания оказались впереди реальности. «Вооружайтесь все. Делайте сверхчеловеческие усилия! – взывал он к французским анархистам. – Только этою ценою сможет Франция отвоевать свое право и силу, чтобы вдохновлять своей цивилизацией, своими идеями свободы, коммунизма, равенства, братства народов Европы. Проснитесь! Не давайте этим злодеям-завоевателям снова раздавить латинскую цивилизацию и французский народ, у которых уже был 1848 год, была Коммуна 1871 года, тогда как у немцев не было еще 1793-го! Не дайте наложить на Европу ярмо целого столетия милитаризма!»[1635]
Но дело не ограничивалось защитой Франции. Теперь Кропоткин призывает и жителей России «бороться до последней крайности с озверевшими завоевателями», уверяя, что уступить Германии хотя бы Польшу и Прибалтику означало бы «добровольно обречь себя на то полстолетие застоя всей революционной деятельности, которое последовало за торжеством Германии в 1871 году и последовало бы в России»…[1636]
Мы не станем здесь делать выбор в пользу того или иного предположения. Возможно, сам Кропоткин мог бы, после глубинного самоанализа, разрешить загадку. Если бы захотел. Нам же достаточно здесь сделать вывод: так или иначе, Петр Алексеевич совершил шаг, противоречивший самой сути его собственных идей. Иными словами, изменил сам себе. И неудивительно, что большинство анархистов мира предпочли теперь защищать идеи Кропоткина от него самого – и если понадобится, то даже вопреки ему самому!
Ох, Петр Алексеевич! Никто не ожидал…
«Хотелось бы мне очень поговорить с Вами о нашем общем друге П. А. К[ропоткине]. Положительно понять его не могу… Как хорошо могли бы мы использовать войну за наши идеи, если б он и еще некоторые вдруг не стали такими ярыми патриотами!»[1637] – сокрушался Яновский в письме Марии Гольдсмит.
Она, «Маруся», да старый друг Варлаам Черкезов поддержали… Заняли позицию, близкую к той, на которой стоял теперь Кропоткин. Однако большинство российских анархистов решительно осудили войну и тех левых, кто выступил в ее поддержку.
В момент объявления войны «надо было восстать и уничтожить строй грабежа и, если бы после оказалось нужным, взяться за оружие против германцев», – говорилось, например, в листовке петербургской «Северной группы анархистов». «Если мы не сумеем предотвратить бойни, – писали в ноябре 1914 года петербургские анархисты, – то пусть страдания наших товарищей, отцов, братьев и сыновей на войне, и голод, и слезы, и ужас разорения оставшихся осветят нам путь к освобождению. Он заключается в разрушении государства, а не в переделке, в созидании свободного строя безгосударственной власти»[1638].
Анархистские группы в России распространяли нелегальные листовки против войны. Находившаяся в Швейцарии группа эмигрантов вокруг журнала «Набат» (Рогдаев и другие) обвинила в войне государства и капитализм: «Эта война, будучи войной экономической, войной рас и национальностей, иначе говоря, войной буржуазной – в то же время является социальной войной международной буржуазии против пролетариата…» Анархисты выражали уверенность в том, что патриотический угар вскоре улетучится под влиянием реальных страданий и тягот войны, а пока, подчеркивали они, «станем готовиться, будем сеять всюду дух мятежа и возмущения» с тем, чтобы война была остановлена социальной революцией[1639].
Еще один старый соратник Кропоткина, Малатеста, находившийся в эмиграции в Лондоне, резко осудил войну и призвал к борьбе против нее. «Я признаюсь, что никогда не мог бы поверить в возможность того, что социалисты – пусть даже социал-демократы – станут аплодировать такой войне, как та, которая сейчас опустошает Европу, и добровольно участвовать в ней, будь то на стороне Германии или союзных держав. Но что можно сказать, когда то же самое делают анархисты – правда, немногие, но среди них находятся товарищи, которых мы больше всего любим и уважаем?» – писал он в ноябре 1914 года в статье «Анархисты забыли свои принципы»[1640]. Трудящимся все равно, немецкий это капитализм или французский!
Призывы к участию в войне на стороне Антанты отвергло революционно-синдикалистское профсоюзное объединение – «Итальянский синдикальный союз». Как объяснил анархист Армандо Борги (1882–1968), избранный его новым секретарем, война идет на пользу «не трудящимся, а хозяевам и монархии». Большинство делегатов одобрили резолюцию анархиста Альберто Мески (1879–1958), в которой выражалась надежда на то, что «пролетариат всех воюющих и нейтральных стран сумеет найти в себе дух классовой солидарности и революционную энергию для того, чтобы воспользоваться неизбежным ослаблением сил государства и общим кризисом, вытекающим из самой войны, для согласованного совместного действия по сокрушению буржуазных и монархических государств, которые на протяжении 50 лет сознательно и цинично готовили эту войну»[1641]. Эта точка зрения была характерна для большинства анархистов, в том числе и британских из Freedom.
В решительную полемику с Кропоткиным и другими сторонниками Антанты вступил Рудольф Роккер. В октябре и ноябре 1914 года он опубликовал ряд статей в еврейской анархистской газете Arbeter Fraynd, обвинив своих оппонентов в измене идеям анархизма. В декабре Роккер, как немец, выходец из враждебного государства, был арестован и интернирован в лагере; освободили его только в 1918 году. Несмотря на разногласия с Роккером, Кропоткин сохранил с ним дружеские отношения, писал письма в лагерь и даже прислал книгу из своей библиотеки. Предварительно он стер все свои карандашные пометки, чтобы лагерные чиновники не завернули ее обратно. По отношению к своему другу он проявил чудеса корректности, фактически оправдав его выбор: «По сути, это вопрос убеждения. Человек никогда не должен отстаивать свое дело, если его сердце не находится в нем. Эта ужасная катастрофа закончится, и тогда мы снова будем вместе, как и прежде, в великом деле человеческой свободы, которое является делом всех нас»[1642].
Но пока что он не был готов ни к каким совместным действиям с антивоенным крылом анархистов. Об этом он открыто заявил в письме к Александру Шапиро в январе 1916 года, отказавшись от издания анархистского «Альманаха» – сборника статей о событиях Первой мировой войны. Шапиро предполагал на его страницах полемику между интернационалистами и оборонцами. Но Кропоткин возражал и против этого: «Товарищам своим по группе можешь сказать, что я отказываюсь писать в сборнике разношерстных направлений, что такие сборники я считаю вредными, они сбивают с толку людей». И просил «ни строчки моего не включать в этот сборник»[1643]. Вместе с тем он примирительно замечал, что вообще не хотел бы «возбуждать новых полемик между анархистами», даже по этому поводу, и всегда был бы рад, если Шапиро зайдет к нему в гости[1644]. Для Кропоткина разногласия никогда не были поводом к прекращению личной дружбы.
В феврале 1915 года от имени «Анархического Интернационала» в газете Freedom был опубликован манифест против войны, подписанный тридцатью шестью ведущими анархистами из Италии, Швейцарии, Британии, Франции, США, России, Испании, Нидерландов, Аргентины и Португалии. Среди них были Малатеста, Бертони, Беркман, Эмма Гольдман, Уильям (Владимир) Шатов, Яновский, Гроссман-Рощин, Шапиро, Ньивенхёйс и другие.
Выдержанный в традиционно анархистском духе, документ отвергал концепцию «оборонительной войны» и возлагал вину за мировую войну на государство и капитализм. «Вооруженная борьба… – говорилось в обращении, – является естественным следствием и неизбежным и фатальным результатом общества, основанного на эксплуатации рабочих, общества, опирающегося на дикую борьбу между классами и заставляющего рабочих подчиняться господству паразитического меньшинства, захватившего в свои руки политическую и экономическую власть». Авторы текста обращали внимание на то, что продолжавшаяся в течение полувека гонка вооружений неминуемо вела к конфликту, а потому бессмысленно «возложить всю ответственность на то или иное правительство». «Ни одна из воющих сторон не имеет права говорить во имя цивилизации или объявить себя в положении вынужденной защиты». Причины войны «надо искать исключительно в факте существования государства, являющегося политической формой привилегии».
Но что остается делать в ситуации, когда мировая бойня уже началась? «Роль анархистов в нынешней трагедии, – подчеркивалось в тексте, – при всяком положении выступать со своей пропагандой, говорящей о том, что есть только один род войны за свободу: это война, которую ведут во всех странах угнетенные против своих угнетателей. Наша задача – звать рабов к возмущению против своих господ». Анархистская пропаганда призвана «стремиться к ослаблению и уничтожению всех государств; она должна культивировать дух сопротивления и вызывать недовольство в народах и армиях». Авторы манифеста выражали надежду на то, что война и ее тяготы неизбежно вызовут общественные потрясения: «Мы должны воспользоваться всеми бунтовскими движениями, всеобщим недовольством, вызвать восстание и организовать революцию, которая, мы надеемся, положит конец всем социальным несправедливостям» и навсегда уничтожит государства, войны и милитаризм. «Всем угнетенным мы скажем, что они не должны расстаться со своим оружием, пока они не свели счеты со своими угнетателями, пока они не захватили в свои руки земли, фабрики и мастерские»