.
«Рабочие всего цивилизованного мира и их сторонники в других классах должны заставить свои правительства полностью отвергнуть идею вооруженного вмешательства в дела России»[1848], – заявлял старый анархист. Ведь военное вмешательство извне лишь усилит диктатуру большевиков, станет оправданием политики террора и преследования инакомыслящих, уничтожения свободных профсоюзов и кооперативов, ликвидации свободных выборов в Советы. «Военное положение было поводом для ужесточения диктаторских методов партии, а также усиления свойственной ей тенденции сосредоточивать все стороны жизни в руках правительства… Зло, заключенное в государственном коммунизме, десятикратно увеличивается, оправданное тем, что все бедствия нашей жизни порождены иностранным вмешательством»[1849], – писал он.
Интервенция усилит националистические настроения, враждебность к европейским странам, повторял Петр Алексеевич. Он прогнозировал: эта враждебность сыграет свою роль, если правящие круги будущей России будут готовиться к новой мировой войне. «Эта идея в корне неверна, ибо вмешательство иностранной армии вызовет в России ожесточенный национализм и, возможно, наступит день, когда Красная армия выступит против союзников на стороне Гинденбурга и Ко»[1850]. В силу этого Кропоткин призывал к восстановлению дипломатических и иных официальных отношений Великобритании с Россией[1851]. С этих позиций и должны были выступать британские социалисты и активисты профсоюзов. Настоящую помощь сторонникам свободы и социализма в России против большевиков, полагал Кропоткин, сможет оказать новый Интернационал – «Союз всех тред-юнионов мира»[1852].
В этом же «Письме» Петр Алексеевич высказывался о будущем России, призывая защищать федеративные отношения. Он предполагал, что «в ближайшем будущем» бывшая Российская империя станет «федерацией свободных сельских коммун и вольных городов», а позднее это устройство заимствуют и страны Западной Европы[1853]. Разделял он и идею «вольных советов», выдвигавшуюся махновцами. Довольно легко проследить эту логику в письме к западноевропейскому рабочему движению: «Идея Советов, впервые выдвинутая в ходе революции 1905 г. и немедленно реализованная в феврале 1917 г., как только пал царский режим, идея таких органов власти, контролирующих политическую и экономическую жизнь, – величайшая идея. Она неизбежно ведет к пониманию того, что эти Советы должны объединить всех, кто на деле, своим собственным трудом участвует в производстве национального богатства»[1854].
Подвергая критике большевистскую партию, Кропоткин в то же время выступал категорически против Белого движения. «Каковы бы ни были первоначальные намерения этих претендентов на власть, собравшиеся вокруг них уже имеют совсем другие стремления, они несут нам возврат к монархии, может быть, под властью одного из Романовых (одного из худших) и – реки крови: погромы в минуту их триумфа и длительную междоусобную войну, которая роковым образом приведет к восстановлению царской власти»[1855], – писал он в апреле 1919 года. Та же мысль была выражена в письме Георгу Брандесу: «Может быть, воображают, что, оказывая помощь адмиралу Колчаку и генералу Деникину, оказывают помощь либеральной, республиканской партии. Эта мысль ошибочна. Каковы бы ни были личные цели этих двух военачальников, большинство тех, кто сгруппировался вокруг них, имеет другие цели. То, к чему они нас приведут, будет неизбежным возвратом к монархии, к реакции, к рекам крови»[1856]. 4 мая того же года на встрече с активистами Всероссийской федерации анархической молодежи Кропоткин призвал своих молодых последователей бороться против белогвардейских режимов: «Переходя к политическому вопросу и вопросу обороны России против Колчака, П[етр] А[лексеевич] ответил, что с Колчаком нужно бороться всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами, ибо он несет с собой монархической строй»[1857].
Но раз решили вместе бороться с общим врагом революции, давайте определим – на каких условиях объединяться? И вот тут Кропоткин считал необходимыми серьезные политические уступки со стороны РКП(б): отказ от однопартийной диктатуры, возвращение свободы слова и свободы самоорганизации трудящихся[1858]. Но объединение политических сил – это одно, а вот поддержка со стороны рабочих и крестьян – совсем другое. Здесь его терзали сомнения. Он опасался, что население, «после пережитых за 1 1/2 годa социального эксперимента и теперешней разрухи», «едва ли пойдет на новые опыты» по строительству социалистических отношений и советского самоуправления, настолько вместе с революционными партиями дискредитирована идея советского строя, даже в его демократическом или анархистском варианте[1859]: «Советы могли и должны были стать плодотворными орудиями строительства новой жизни, они оказались у нас не только орудием диктатуры одной только партии, чем вполне подорвали к себе доверие, но они стали также для населения синонимами голода, расстрелов без всякого подобия суда, всякого насилия, тайных убийств»[1860]. В то же время Петр Алексеевич считал дискредитированным и Учредительное собрание, которое «уронило себя в мнении страны своим малодушным поведением в день его разгона»[1861]. Действительно, ведь разошлись покорно, не попытались поднять восстание в Петрограде, свергнуть большевиков, взять в свои руки власть…
Что же в этой ситуации должны делать анархисты и сторонники социалистических идей, чтобы вернуть себе сочувствие трудового народа? Продолжать до конца социализацию земли – передать ее «в руки тех, кто ее сам обрабатывает»[1862]. Также Кропоткин выступал за передачу в общественную собственность крупных промышленных, железнодорожных и горнодобывающих предприятий. Фактически же управлять ими должно было местное самоуправление (в контексте его статей того времени – возрожденные Вольные Советы) и «кооперативные товарищества». Кооперативы должны были взять под контроль торговлю, восстановить нормальный товарообмен[1863].
Впрочем, развивая свои мысли, Кропоткин оставался скептиком в отношении политических сил, которые могли бы осуществить программу подобных преобразований с наименьшими издержками: «В то же время я пока еще не вижу партии, которая могла бы занять место большевиков без того, чтобы это повлекло за собой общую политическую и экономическую реакцию и жестокое кровопролитие. ‹…› Разве что только социалистические партии, страдающие от этих жестоких уроков, объединят свои усилия для осуществления долгожданной перестройки»[1864]. Но время было упущено. Произнеси он эти слова летом 1917 года вместо попыток мирить всех со всеми и призывов к войне до победного конца – другое было бы дело. Конечно, если бы социалистические партии захотели к этому прислушаться вместо упрямой и цепкой борьбы за собственную власть! Тогда такая программа, проводимая социалистическим правительством, опирающимся на Советы и исключившим из своей среды либералов, могла бы быть реализована.
Но что же делать анархистам? На этот вопрос он ответил в письме к старому другу Александру Шапиро. В то время Шапиро был одним из лидеров Союза анархо-синдикалистов «Голос труда» – все еще легальной анархистской организации, располагавшей собственным издательством и типографией, книжными магазинами-складами в Москве и Петрограде. Своей книгоиздательской деятельностью «голострудовцы» были известны по всей России, именно они выпускали труды классиков анархизма. До сих пор отечественные и зарубежные «анарховеды», иногда трансформирующиеся в «анархоедов», в своих научных трудах ссылаются на книги, изданные в типографии «Голоса труда». Они были известны как сторонники легальной работы и союза с большевиками против белогвардейских контрреволюционеров. Но в то же время многие из них были настроены на поддержку товарищей, готовых вести подпольную пропаганду анархистских идей.
Именно Шапиро Кропоткин изложил свои мысли относительно стратегии и тактики анархистского движения в России. Так, он отверг популярную в то время идею объединения всех течений анархизма, считая, что, лишь проводя свои идеи в жизнь, анархисты-коммунисты и анархо-синдикалисты способны остаться самостоятельной политической силой: «"Возможно ли объединение анархистов всех учений в России?" – следует прямо ответить – нет! Нежелательно и – невозможно! Мы остались анархистами именно потому, что считаем нужным проводить в жизнь свои воззрения, что остаемся самими собою, а не обезличиваемся… Если нам, старикам [18]70-х и [18]80-х годов, удалось создать анархическое направление, то только потому, что мы не обезличивали себя в угоду соседним социалистическим партиям… Живя среди них, мы вели свою линию. Раз мы верим в истинность своих основных начал, мы должны верить в то, что, вступая в действительную жизнь, наше направление пройдет красной нитью среди других направлений и будет благотворно, пока не выцветет. ‹…› Вообще эклектизм никогда ничего не создавал»[1865]. Попытки объединения различных течений в одной организации он открыто называет «сумбуром». В общем, в этом не было ничего удивительного: кто только не именовал себя «анархистом» в те бурные годы!