В этом письме Кропоткин снова говорит о неудаче большевиков в попытке построить в России социализм. А раз революция провалилась, следует ждать «реакционного» периода в мировой и российской истории. Как мы знаем, так и получилось. Уже в конце 1910-х годов в Европе появились консервативные диктаторские режимы, а в начале 1920-х популярность начал набирать фашизм. Кропоткин предупреждает анархистов, что им «предстоит теперь крупная, глубокая, тяжелая работа», первоначально в подполье, но затем этот период сменится новым подъемом борьбы рабочих и крестьян за свои интересы. Из этой эпохи вырастет новая революция. Переждав репрессии и спад, анархистам предстоит работать «широко, для серьезной выработки анархического идеала: ХХ век должен будет выработать его по отношению ко всем отраслям общественной жизни, и начать прилагать его»[1866].
Но как работать в новых, изменившихся условиях? Кропоткин полагал, что следует начать с изучения различных тенденций в рабочем движении, производстве, образовании, различных областях жизни общества. Прежде всего тех, которые благоприятны для распространения анархистских идей: «Выработка жизненного анархического идеала, в его приложениях к производству, потреблению, товарообмену и образованию, должна и может быть сделана только в тесной связи с рабочей средою. ‹…› Вот теперь анархистам предстоит также изложить, как анархическая мысль претворилась в умах рабочих после теперешней неудавшейся попытки социальной революции на началах государ[ственного] коллективи[з]ма»[1867].
Не ограничиваясь, впрочем, лишь прогнозами и критикой, он предложил Шапиро создать небольшой кружок единомышленников, который установил бы связи с сочувствующими анархизму среди рабочих и крестьян. Далее Петр Алексеевич предлагал создать рабочие и крестьянские группы анархистов, после чего привлекать к движению представителей интеллигенции. Говоря о работе в сельской местности, он возлагал надежды на крестьян-кооператоров. Вслед за этим Кропоткин считал необходимым приступить к изданию газеты, которая отражала бы анархо-коммунистический взгляд на события и популяризировала для России опыт анархо-синдикалистского движения в Европе и Америке. Он предлагал установить контакты с западноевропейскими анархистами-коммунистами и анархо-синдикалистами для выработки общей программы, на основе которой можно было бы создать «Интернационал – анархический, крестьянско-рабочий, с такими же широкими целями, на основе повседневной борьбы с Капиталом»[1868]. Из-за тяжелого состояния здоровья и работы над своей книгой о проблемах этики Петр Алексеевич не успел отправить это письмо…
Нельзя сказать что он не предвидел, не ожидал скорой смерти. Он писал Александру Шапиро: «Милый ты мой, – я чувствую, что жить мне недолго. Сердце плохо – заметно хуже, чем год назад, – и постоянно напоминает, что надо кончать начатую работу по Этике. ‹…› Разбрасываться нельзя»[1869].
То же самое он скажет в письме Беркману от 2 мая 1920 года: «Жить мне осталось очень немного, сердце отрабатывает число биений, на которое оно было способно…»[1870] В этих условиях Кропоткин уже окончательно отказался от участия в анархистском движении, к которому планировал вернуться. Об этом он напишет Беркману: «Так вот, родной мой, на этику я положу свои силы, тем более что в агитаторской деятельности, в данное переживаемое нами время, я не чувствую, чтобы слабыми, единичными силами в России можно было сделать что-нибудь серьезное. Силы взбаламучены большие; во всяком случае, не единичные»[1871].
Но напоследок он все-таки обращался, и не раз, к тем, на кого возлагал надежды. Пытался объяснить, посоветовать, убедить… В ноябре 1920 года он разовьет эту идею в письме к дмитровским кооператорам. Отметит успехи местного потребительского кооперативного союза, включавшего более тридцати тысяч членов. Положительно оценит культурную работу, которую вели кооператоры и в которой поучаствовал и сам. А затем перейдет к практическим предложениям. Советовал организовать производительные кооперативы. Зачем? Только таким образом можно было создать относительно независимый от государства, а в будущем и от частного бизнеса кооперативный сектор экономики[1872]. А дальше все зависит от того, насколько независимыми и боевыми окажутся профсоюзы. В качестве примера он привел проект национализации производства и потребления, разработанный Всеобщей конфедерацией труда во Франции. Профсоюзы и кооперативы должны были образовать единый Экономический совет труда, управляющий экономикой[1873].
Основное препятствие, предупреждал он кооператоров, исходит от государства, фактически же – от правящей партии большевиков: «Теперешнее русское правительство, к сожалению, держалось централизованного государственного коммунизма в своих планах перестройки общества; оно обращает кооперативные организации в органы государственной централизации в производстве и потреблении»[1874].
В это время несколько меняются взгляды Кропоткина на причины, приведшие к Первой мировой войне. Борьба за передел колоний, поиск все новых и новых сфер экономического влияния уже привели к одной всемирной бойне и приведут к новой. Великобритания добилась успехов, захватив «под свою власть как можно больше народов, отсталых в промышленности». Колонии стали резервом для развития промышленности «передовых стран»: «Им сбывали втридорога всякий фабричный товар похуже и от них по дешевой цене получали сырье». Другие страны следовали примеру Великобритании, стараясь повторить ее успехи в эксплуатации колоний[1875]. Гитлер тоже будет говорить о «жизненном пространстве» для германской экономики и искать новые колонии – на Востоке и Западе Европы, в России…
Кропоткину удавалось и дальше добиваться некоторых успехов, облегчая участь друзей и других общественных деятелей. Благодаря его настойчивым ходатайствам в феврале 1921 года был выпущен из тюрьмы старый друг Мельгунов, в то время ставший одним из лидеров белогвардейского «Союза возрождения России». Бумагу с ходатайством о его освобождении, составленную Верой Фигнер, Петр Алексеевич подписал за несколько дней до смерти[1876].
А ситуация в России становилась все более отчаянной. В ноябре 1920 года Кропоткин стал свидетелем разгрома кооперативного движения в Дмитрове – того самого, к которому он обращался с советами. И произошло это вскоре после выступления Кропоткина на съезде уполномоченных местных кооперативов. Без объяснения причин дмитровских кооператоров и сотрудников краеведческого музея, включая секретаря Анну Шаховскую, арестовали и заключили в Бутырскую тюрьму в Москве. «Вот теперь идет разрушение Дмитровского Союза Кооператоров, в котором собралась замечательная группа крестьянских деятелей, – зачатки нового строительства»[1877], – сокрушался Петр Алексеевич в письме толстовцу Горбунову-Посадову. Кропоткин вновь пишет Ленину, требуя освободить арестованных, прекратить подавление кооперативного движения и отказаться от позорной практики взятия заложников, которых намечалось расстреливать в случае покушений на представителей власти. Такие меры, по словам старого революционера, представляли «возврат к худшим временам средневековых и религиозных войн». «Как же вы, проповедники новой жизни и строители новой общественности, можете прибегать к такому оружию для защиты от врагов? – возмущался он. – Не будет ли это признаком того, что вы считаете свой коммунистический опыт неудавшимся и спасаете уже не дорогое вам строительство жизни, а лишь самих себя»[1878].
Часть арестованных была отпущена, но для Кропоткина очередная волна репрессий стала последним и роковым потрясением. 23 ноября 1920 года, глубоко взволнованный и расстроенный, под впечатлением нервных разговоров с женой и дочерью, он пишет свое политическое завещание – текст «Что же делать?». Оценив российскую революцию как «стихийный переворот», «тайфун» и катастрофу, которая могла принести как разрушение, так и обновление, он окончательно приходит к безнадежному выводу – выводу о поражении революции и своем собственном поражении: «Мы переживаем революцию, которая пошла вовсе не по тому пути, который мы ей готовили. Но не успели достаточно подготовить». Сопротивляться стихии бесполезно, но следует признать: русская революция «творит ужасы. Она разоряет страну. Она в своем бешеном остервенении истребляет людей… И мы бессильны пока направить ее по другому пути, вплоть до того, как она изживет себя… Тогда – роковым образом придет реакция». Все, что можно сделать в сложившейся ситуации, – «это направить наши усилия, чтобы уменьшить ее рост и силу надвигающейся реакции». Революционер Кропоткин остался самим собой: даже в момент тяжелейшего отчаяния он не терял веры в конечное торжество своего дела, несмотря на все пережитые и грядущие испытания: «Я вижу одно: нужно собирать людей, способных заняться построительной работой среди каждой из своих партий после того, как революция изживет свои силы. Нам, анархистам, нужно подобрать ядро честных, преданных, не съеденных самолюбием работников-анархистов»[1879].
Всеволод Волин, встречавшийся с Кропоткиным в ноябре 1920 года в Дмитрове, вспоминал, что в дни, когда шла работа над текстом «Что же делать?», Кропоткин не только интересовался деятельностью украинских анархистов и махновским движением, но и выразил последнему открытую симпатию: «Живо интересовался он текущими событиями, анархической работой вообще, украинским анархическим движением в особенности. С глубокой болью говорил он о том, что партийно-политический, государственнический путь нашей революции сделал и ее "типичной неудачной революцией", и высказывал опасение за возможность глубокой реакции. Но, когда он, с необыкновенным вниманием и оживлением, выслушал рассказы мои и моих товарищей о положении на Украине, – он словно весь просиял и взволнованно несколько раз повторил: "Ну, ну, поезжайте туда, если там творится наше дело". И с грустью прибавил: "Ах, если бы я был молод, – я тоже поехал бы туда… работать…"»