Читая вслух текст «Что же делать?», отец, как вспоминала дочь Александра, «был сильно взволнован, и голос его дрожал ‹…› Его глубокая и активная любовь ко всему человечеству сделала крайне мучительным для него переживание чужих страданий, которых он не был в силах ни облегчить, ни предупредить. Неизбежность развития революции, шедшей с первых же шагов по ложному пути, ведущему лишь к поражению и реакции, была для его трезвого ума трагическим испытанием»[1881].
Петр Алексеевич выражал намерение, если это еще будет в его силах, помочь собиранию «людей для общего дела». Но силы его уже были подорваны окончательно.
23 декабря он обратился с открытым письмом к VIII съезду Советов, проходившему тогда в Москве. На этот раз Петр Алексеевич выступал с протестом против централизации печати и закрытия кооперативных издательств. «В этих издательствах, где сами писатели становились издателями своих трудов, создавалось единство процесса творчества и производства книги… Недаром человечество целую тысячу лет боролось за свободу печати, и недаром оно завоевывало эту свободу путем невероятных жертв. Убить эту свободу и отдать громадную, вольную культурную работу в распоряжение государственных канцелярий – значило бы выставить вас, представителей рабоче-крестьянской России, слепыми орудиями мрачного прошлого и связать высокие стремления социализма с прошлым насилием и торжеством обскурантизма – власти тьмы»[1882]. В стенограмме съезда это письмо не указано. Так что, вероятнее всего, делегатам его даже не огласили. 4 января 1921 года, наряду с таким же письмом М. Горького, обращение Кропоткина было заслушано на собрании Московской организации Союза писателей. Была вынесена резолюция «принять к сведению»…[1883]
В январе 1921 года прозвучал последний звонок… Кропоткин тяжело заболел воспалением легких. 19 января из Москвы экстренным поездом прибыла бригада из шести врачей. Дочь Александра нашла ему сиделку, Екатерину Линд, ухаживавшую за Петром Алексеевичем до самого конца. Кропоткин в шутку называл ее «Нерсинькой» (от англ. Nurse – медсестра)[1884]. Линд вспоминала, что «такого терпеливого, такого заботливого больного не видала». Ни одного раздраженного слова и постоянная забота о том, «чтобы не доставить лишних хлопот, чтобы дать отдохнуть окружающим близким»[1885]. Он даже не позволял себе пользоваться колокольчиком, чтобы срочно вызвать кого-то к постели, утверждая в шутку: «…ведь я анархист, а звонок – проявление власти»[1886].
Да, и в этой ситуации он оставался анархистом. И даже, как вспоминает медсестра, лежа в кровати, тяжело больной, обдумывал планы создания анархистской коммуны[1887]. Вспомнишь поневоле и японского поэта-анархиста Исикава Такубоку. Будучи тяжело больным инвалидом, он писал:
Наверно, товарищам и жене
Грустно бывает слушать,
Как я без устали,
Такой больной,
О революции говорю![1888]
Состояние больного быстро ухудшалось. Екатерина Линд вспоминала, что в последние дни жизни на него напало равнодушие к окружающему. Петр Алексеевич уже был готов уйти из жизни… Но даже в этой ситуации он продолжал шутить, пытался делать комплименты Екатерине[1889]. На вопрос, очень ли он устал лежать, старик ответил: «Нет, вот когда едешь курьером, бывало, едешь несколько сот верст и нельзя вытянуться, тогда хуже бывало»[1890].
В ночь на 8 февраля Петра Алексеевича Кропоткина не стало. Эмма Гольдман и Александр Беркман так и не успели навестить умирающего. Только Александр Атабекян до конца сидел у его постели.
На похороны Кропоткина в Москве собрались многие десятки тысяч людей. Среди них были и анархисты под черными знаменами, в том числе те, кого по такому случаю власти согласились временно выпустить из тюрем, фактически оставив остальных в заложниках, – это была последняя легальная акция анархистов в Советской России. Вскоре последовал разгром Кронштадтского восстания и новая, еще более мощная волна репрессий. Смерть Кропоткина и падение восставшего Кронштадта неслучайно стали теми символами, что возвестили конец Великой российской революции.
Эпилог
В морозную ночь, среди падающих снежинок, появился «Белоснежный Христос из России»… Так назвал его Оскар Уайльд… Это было 27 ноября (по нашему стилю – 9 декабря) 1842 года. На этот раз Христос родился не в Вифлееме, а в одном из княжеских особняков Москвы. Не в хлеву для скота, а в роскошных покоях, хотя и далеко не царских…
Белоснежный Христос сказал миру свое Слово. Он говорил и писал о братстве и любви между людьми, о новом мире равенства, справедливости и свободы. И он также принес «не Мир, но Меч», призывая к долгой и упорной борьбе за свои идеалы. Борьбе не только Словом, но и с оружием в руках, если это было необходимо. Новый Христос обращался не к Вере, а к Науке. И как человек Науки, доказывал научными исследованиями, что его идеи могут быть осуществлены на Земле, а не на небе, – при жизни людей, а не после смерти в заоблачном Раю. Ему было плевать на «мировые тренды» в политической мысли, на интеллектуальную моду и на «редакционную политику», если они порабощали его творчество и мешали свободно мыслить и действовать.
За свою жизнь он написал большое «Евангелие от Петра». Его главами были «Речи бунтовщика», «Взаимопомощь как фактор эволюции», «Хлеб и Воля», «Поля, фабрики и мастерские», «Записки революционера» и «Этика». Белоснежный Христос, подобно своему библейскому предшественнику, пережил искушения властью, богатством, славой и не был ими сломлен. Он не раз беседовал с Великим Инквизитором – в императорских дворцах, в губернаторских резиденциях Сибири, на допросах в Петропавловской крепости, на суде в Лионе, на даче Каменного острова в Петрограде и наконец – в самом центре Советского государства, в Кремле. Не молчал перед инквизитором, подобно Христу Достоевского из «Братьев Карамазовых», как будто бы признававшему правоту оппонента-палача. Ибо молчание – знак согласия… Не был склонен подставлять щеку под удар. Белоснежный Христос давал достойные ответы Великому Инквизитору. А когда мог – вступал с ним в бой. И был готов биться не только речами, статьями и книгами, но и оружием. А прав он был или неправ, пусть каждый читатель нашей книги решит для себя сам.
Но вместе с тем Белоснежному Христу не было чуждо ничто человеческое. Даже «слишком человеческое», как сказал бы его современник, философ Фридрих Ницше. Он любил жизнь во всей ее полноте, со всеми радостями, доступными живому человеку. Не был ни монахом, ни суперменом. Был страстным спорщиком и эмоциональным, экспрессивным оратором. Умел душевно поговорить, но если надо – вести отстраненную светскую беседу с любым человеком. Охотно говорил с рабочими, но отказывал в общении миллионерам. Любил хорошую кухню, иногда баловался спиртными напитками, имел романы с женщинами, не отказывал себе в отдыхе в горах и у моря. Но был готов сносить тяготы дальних путешествий по безлюдным, диким местам. Был авантюристом в лучшем смысле этого слова, бросаясь в странствия, полные приключений. Сносил тюрьму, безденежье, голод, работу по двадцать четыре часа в сутки, если это требовалось для дела, которое было ему дорого, – будь то Наука или Анархия.
Но, как и любой человек, Белоснежный Христос не был Ангелом. Он мог действовать и вопреки своим собственным убеждениям, за что не раз бывал бит на страницах газет своими же апостолами и последователями. Но анархист, действующий по-антианархистски, не так уж необычен. Ведь называющие себя коммунистами вместо коммунизма практикуют огосударствление всего и вся с привилегиями для чиновников. Социал-демократы, побеждая на выборах, ликвидируют созданное ими же социальное государство. Либералы отменяют гражданские права и свободы. Консерваторы проводят политику, очень далекую от принципов консерватизма. Националисты дают свободу иностранному капиталу закабалять экономику своих стран. Противники войн призывают бомбить и разрушать города в других странах во имя «мира, демократии и прав человека». Ну а среди противников расовой и национальной дискриминации немало таких, кто вместо равенства начинает требовать процентных норм для представителей каждого народа и расы, которые когда-то вводили антисемиты и фашисты. Это мир, в котором все мы живем. Тот самый, в котором, как писал Джордж Оруэлл, «война – это мир, свобода – это рабство, незнание – сила». Мы полагаем, что сторонникам таких идей «антианархистские» слова и дела Кропоткина даже понравятся. Пусть каждый читатель найдет в этой книге что-то свое…
Белоснежный Христос умер не на кресте, не от пыток. Стоит ли его за это осуждать? Члены Синедриона, Понтий Пилат и Великие Инквизиторы во имя престижа собственной власти не были готовы поступить так. И он ушел из этого мира в небольшом и тихом городе Дмитрове. В такую же снежную ночь, как и та, когда он появился на свет, среди снежинок, медленно падавших на землю…
Исикава Такубоку читал «Записки революционера» и прекрасно знал биографию Кропоткина. «Бородин» – один из его псевдонимов. Но все же что говорит человеку имя