Но до этого еще далеко. Пока рабочий учится драться за свои кровные интересы с владельцем предприятия и осваивает забастовку, стачку – новое для России оружие, веками известное в Европе. В 1870–1873 годах по всей Российской империи прошло более шестидесяти стачек. Уже в 1870-м восемьсот рабочих завода Невской бумагопрядильной фабрики потребовали повысить заработную плату и остановили работу нескольких крупных цехов. На их стороне оказалось общественное мнение. Даже суд присяжных, рассматривавший дело лидеров забастовки, не нашел никакого повода для сурового наказания. Властям пришлось выслать их из Петербурга, но это не остановило волну забастовок в столичном регионе. В июне 1871 года бастовали рабочие в Кронштадте, в июле – строители в Соляном городке, в августе – каменщики. В августе 1872-го разразилась забастовка на Кренгольмской мануфактуре под Нарвой. Рабочие, возмущенные низкой оплатой труда, скученностью и антисанитарией в жилых помещениях, двенадцатичасовой продолжительностью рабочего дня, жестокой эксплуатацией, из-за которой умирали работавшие на фабрике дети, остановили работу и выдержали долгую борьбу, сопровождавшуюся столкновениями с войсками[502].
В Петербурге пропаганда среди рабочих («рабочее дело») началась еще в 1871 году, когда «чайковцы» организовали кружок для чтения и бесед. Его собрания проходили на Васильевском острове и Выборгской стороне. Их постоянными посетителями стали около тридцати работников, в основном с казенного Патронного завода. Участники знакомились с социалистической литературой и вскоре стали неплохо разбираться в проблемах классовой борьбы и социализма. Кропоткин, Клеменц и Степняк-Кравчинский ходили на заседания этого кружка, беседовали с рабочими, но вскоре обнаружили, что те не готовы вести агитацию среди других работников. Петр Алексеевич возлагал куда большие надежды на тех рабочих, которые еще не порвали связи с деревней и общиной. Это были преимущественно ткачи и работники фабрик, летом возвращавшиеся домой и занимавшиеся там сельским хозяйством («отходники»). Кропоткин, Кравчинский, Шишко и другие активисты ходили на квартиры, которые снимались артелями ткачей, и вели социалистическую агитацию. Через своих новых знакомых они вышли на другие артели – каменщиков, плотников и других рабочих. «Во многих частях Петербурга и предместий, – свидетельствовал Кропоткин, – у нас были особые квартиры, снимаемые товарищами», и туда «каждый вечер приходило человек десять работников, чтобы учиться грамоте и затем побеседовать. Время от времени кто-нибудь из нас отправлялся также на неделю или на две в те деревни, откуда были родом наши приятели, и там пропагандировали почти открыто среди крестьян»[503].
Как вспоминал Степняк-Кравчинский, зимой 1873 года Петр Алексеевич «начал читать, разумеется, тайным образом, лекции по истории Интернационала», которые «соединяли с серьезной мыслью необыкновенную ясность и простоту изложения». «Рабочие Александро-Невской части слушали их с величайшим интересом», – свидетельствовал Степняк. Слух о лекциях «Бородина» и «Бородулина» – этими фамилиями представлялся Кропоткин слушателям – быстро распространился по мастерским[504]. Зимой 1873 года «в одной из бедных лачужек, разбросанных по окраинам Петербурга, значительное число рабочих еженедельно собиралось вокруг князя Петра Кропоткина, излагавшего им принципы социализма и революции»[505], – вспоминал Степняк-Кравчинский. По данным же Чарушина, первоначально лекции читались в большом доме Байкова на Выборгской стороне, где вместе, коммуной, проживали женщины из кружка «чайковцев»[506]. «Среднего роста, с большой рыжей бородой, в белых очках, лысый, с болезненными глазами», – так описал Кропоткина полиции рабочий Степан Митрофанов. Четыре воскресенья Кропоткин рассказывал о рабочем движении в Бельгии, но речь шла и о проблемах российских рабочих, которым предлагалось бороться за идеалы анархического социализма: «Я помню, что он говорил, что, когда у нас увеличится партия развитых рабочих, тогда можно будет соединиться с международным обществом. Цель международного общества… заключалась в уничтожении частных капиталов и вообще всей частной собственности и в замене их коллективной собственностью, тогда государства будут не нужны и на их место устроятся свободные федеративные ассоциации»[507]. Парижская коммуна, где «после войны рабочие стали всем заправлять», судя по всему, также была темой одной из лекций[508].
Постепенно от лекций «чайковцы» переходили к пропаганде. С этой целью они читали рабочим книги, изданные самими «чайковцами», – «Стеньку Разина» и «Сказку о четырех братьях»[509]. В агентурной записке об арестах рабочих Васильевского патронного завода полицейский агент утверждает, что, помимо идеи создания рабочей организации и присоединения к Интернационалу, Кропоткин вел речь о подготовке вооруженного восстания. Выражаясь языком полицейского, Кропоткин и другие «чайковцы», «доказывая необходимость истребления дворянства и капиталистов», призывали «сделать бунт, приобрести оружие можно, разбив арсеналы, и что войска будут за народ. Для лучшего же и общего действия нужно отправиться рабочим в провинции и на фабрики для проведения там пропаганды»[510].
Все это, как в хорошем театре, сопровождалось сменой ролей и костюмов. «Очень часто после обеда в аристократическом доме, а то даже и в Зимнем дворце, куда я заходил иногда повидать приятеля, я брал извозчика и спешил на бедную студенческую квартиру в дальнем предместье, где снимал изящное платье, надевал ситцевую рубаху, крестьянские сапоги и полушубок и отправлялся к моим приятелям-ткачам, перешучиваясь по дороге с мужиками», – вспоминал Петр Алексеевич. Такая конспирация была строго необходима: «полиция непременно бы насторожилась, если бы заметила среди рабочих человека, непохожего на них по платью и разговору». Зато в переодетом виде Кропоткин мог спокойно рассказывать «своим слушателям про рабочее движение за границей, про Интернационал, про Коммуну 1871 года»[511]. И слушали его с большим воодушевлением! С некоторыми из рабочих Кропоткину удалось установить доверительные отношения. Так, с рабочим-литейщиком, а затем писарем Невского завода М. Орловым они даже перешли на «ты»[512].
Успехи начинающего революционера Кропоткина в деле поиска общего языка с рабочими получили признание у офицеров тайной полиции – пожалуй, лучших экспертов в этом деле. 26 сентября 1874 года Третье отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, уже почти сорок восемь лет боровшееся с политической оппозицией в Российской империи, в докладной записке сообщило Александру II, что «антиправительственная деятельность князя Кропоткина» и других «чайковцев» «осталась не без последствий». «Нет уже того панического оцепенения, той отчужденности, которой окружали тогда себя рабочие, но явилось, не замечавшееся прежде, самостоятельное отношение их к заводской администрации, сознание своего достоинства и труда». Настоящий гимн во славу революционеров написал жандармский офицер! Но это далеко еще не все: «Прежние подчас грубые отношения хозяина завода стали для рабочих невыносимы. Рабочие, видимо, сознали, что завод без рук немыслим, что хотя они и кормятся им, но что вместе с тем и он без них ничто. ‹…› Начинаются пререкания в виде неудовольствия на недостаточную заработную плату, на стеснительные условия заводской администрации наконец на вымышленные придирки старших мастеров. Все это, вместе взятое, ясно указывает на влияние пропагандистов, успевших поселить в рабочей среде ненависть к хозяевам и убеждение в эксплуатировании ими рабочей силы»[513]. Император пришел к выводу, что все это «весьма грустно». Именно эти слова он написал карандашом на полицейском донесении!
Еще бы, теперь и этот бывший камер-паж обратился в его врага. Не в личного только врага, а в противника всей дворянской России. И не было дворянина, который был бы более радикальным ее врагом, чем князь Петр Кропоткин. Разве что новый кумир Петра – Михаил Бакунин… Тот самый, на «Исповеди» которого отец императора, Николай I Павлович, начертал для наследника престола: «Стоит тебе прочесть, весьма любопытно и поучительно»[514]. Как знать, может быть и теперь императора посетило то же чувство апатии и усталости, которое Петр заметил в его взгляде десять с лишним лет назад…
Но были у императора и другие поводы для печали. Впоследствии из рабочих, приходивших слушать лекции Кропоткина, вышли основатели Северно-русского рабочего союза (1878–1880) – первой в России политической организации, созданной самими рабочими с целью защиты своих экономических интересов и политической борьбы за справедливое, социалистическое общество. Вожаки союза – Виктор Алексеевич Обнорский (1851–1919), Алексей Николаевич Петерсон (1851–1919), Дмитрий Николаевич Смирнов (1848–1928) и другие. Был среди них и бывший организатор забастовки кренгольмских ткачей эстонец Вилли Прейсман, настойчиво требовавший запасать оружие, чтобы во время стачек рабочие могли оказать сопротивление полиции и солдатам[515]. В 1870-е среди рабочих лидеров начинал веять дух баррикадных боев будущей революции.
Анархист вел агитацию не только в столице империи, но и в родной Москве. Его биограф Мартин Миллер приводит информацию о том, что уже летом 1872 года Кропоткин вместе с Чайковским помогал создать московский кружок, хотя и сомневается в ее достоверности. Известно, что летом 1873 года Петр Алексеевич присутствовал на заседании группы в доме революционерки Натальи Александровны Армфельд (1850–1887). О