Авт.), и мы спорить не стали, – свидетельствовал Кропоткин. – Все находили, что не из-за чего. Выйдет один журнал, понравится – будем его ввозить. Выйдет другой, и если понравится, то и его будем ввозить, а публика читающая сама выберет, что ей лучше. Вообще у нас было свое дело, и мы могли бесстрастно относиться к цюрихской борьбе»[531].
Смущало именно то, что «лавристы» больше ориентировались на ведение пропаганды в среде молодежи и интеллигенции, а не среди рабочих и крестьян. В конце концов постановили отправить в Цюрих делегата, которому предстояло встретиться с обеими группами эмигрантов, выяснить на месте, какова их позиция, и затем доложить кружку о своих впечатлениях. В качестве «нейтрального» человека для этой роли был выбран Клеменц. Однако в итоге в Цюрих отправился Куприянов, который не стал вступать в контакт с бакунистами, но договорился со сторонниками Лаврова о том, что кружок будет распространять в России их журнал «Вперед!». Но уже первый номер «с его статьей о необходимости учиться в университетах – когда молодежь шла в народ», почти «всех возмутил даже в нашем кружке, – вспоминал Кропоткин. – Точно повеяло на нас из могилы, и вообще первым номером все остались очень недовольны»[532]. Но в целом для «чайковцев» было характерно стремление искать собственный путь к революции, к социализму, опираясь на российские реалии. Об этом очень красноречиво высказался Чарушин: «Мы не были ни лавристами, ни бакунистами в буквальном смысле слова и не считали возможным европейский революционный опыт целиком переносить на русскую почву, полагая, что совершенно своеобразные условия русской действительности обязывают и к изысканию в соответствии с этими последними самостоятельных путей для разрешения русской проблемы»[533].
Вообще, как явствует из мемуаров Петра Алексеевича, он в то время весьма критически относился к деятельности и взглядам Лаврова, считая их недостаточно социалистическими и слишком абстрактными. Зато брат, Александр Алексеевич, уехавший за границу во второй половине 1872 года, близко сошелся с Лавровым, чья мирная агитация была ему ближе, чем неистовое бунтарство Бакунина.
Хотя Петр Алексеевич оставался единственным «твердым» бакунистом в петербургском кружке, а остальные были знакомы с произведениями и идеями Бакунина сравнительно мало, авторитет Кропоткина среди товарищей вырос настолько, что, как писал Степняк-Кравчинский, ему «было поручено выработать программу партии и план организации»[534]. Так родилась записка «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?», которую Петр Алексеевич представил на рассмотрение кружка в ноябре 1873 года. Это был первый программный документ анархистской направленности, который составил Кропоткин. В становлении и развитии его взглядов данный текст имел по-настоящему этапное значение.
Прежде всего Петр Алексеевич впервые пытается выразить в этой записке свой социальный идеал, представление о том обществе, за которое только и стоило сражаться революционерам, – об обществе свободы и справедливости. Беседы с представителями различных течений Интернационала продемонстрировали ему, что социалисты всех направлений в целом сходятся в определении ряда основных черт такого социального идеала, основанного на прекращении борьбы людей друг против друга: «Общественный быт, которого осуществления они желали бы в более или менее близком будущем, вообще довольно одинаков, и различия между их идеалами скорее происходят не от коренных различий в идеале, а от того, что одни сосредоточивают все свое внимание на таком идеале, который может, по их мнению, осуществиться в ближайшем будущем, другие – на идеале, по мнению первых, более отдаленном…»
«В самом деле, все теперешние социалисты, – замечает Кропоткин, – стремятся к возможно более полному равенству условий различия отдельных личностей и обществ». Все социалисты желают, чтобы каждый человек имел возможность «заработать себе средства к жизни личным трудом» и обладал одинаковым правом «на пользование теми орудиями труда и сырьем, без которых никакой труд невозможен», чтобы каждый человек трудился, чтобы разделение труда не приводило к образованию социальных классов и привилегий, чтобы все люди имели равные права на получение образования и чтобы «отношения отдельной личности ко всем остальным были бы таковы, при которых, пользуясь наибольшею суммою благ от этих отношений, она несла вместе с тем наименьшее количество стеснений ее личной свободы и ее личного развития»[535]. Иными словами, цель любого социализма – это строй, при котором существует гармония между личностью и обществом, все трудятся и все пользуются произведенными общественными благами, а личность имеет максимальные возможности для саморазвития. Социалисты стремятся к равенству в праве на труд, в обязанности трудиться, в «способах образования», «в общественных правах и обязанностях, при наибольшем возможном просторе для развития индивидуальных особенностей» и способностей, не наносящих ущерба обществу[536].
Эти замечания действительно были вполне обоснованным и в те времена, когда пути анархистского и марксистского социализма еще только начинали расходиться. И Петр Алексеевич подчеркивает, что к отмеченным им целям стремятся даже те, кто проповедует «государственный коммунизм или иерархический строй», «ученые социалисты», под которыми бакунисты понимали последователей Маркса: они выступают за сильную власть правящего меньшинства или выборных лиц и жертвуют индивидуальной свободой не потому, что в принципе считают индивидуальность неважной, но потому, что считают упомянутое равенство неосуществимым в данный момент, хотя и не исключают, что в будущем положение может измениться.
Отвергая государственный коммунизм марксистов, Петр Алексеевич уже в этом тексте берет под защиту «справедливые начала» коммунизма как принципа, хотя и выражает понимание того, почему антиавторитарные социалисты страшатся его из опасения всевластия государства и правительства. «Понятно, однако, что все это есть следствие простого недоразумения. Избавленный от вечно грозящего представления всемогущего правительства, коммунизм стал распространяться даже в Западной Европе в измененной и ограниченной форме под именем коллективизма»[537], – то есть взглядов бакунинского крыла Первого Интернационала.
Далее в своей записке Кропоткин рассматривает те условия, которые, по его мысли, необходимы для осуществления равенства во всех его формах. Чтобы иметь возможность зарабатывать себе средства к жизни личным трудом, не нанимаясь на работу к кому-либо, человек должен иметь свободный доступ к орудиям труда и сырью. Для этого следует упразднить в будущем обществе частную собственность отдельных лиц, их групп и компаний. И здесь Петр Алексеевич подвергает резкой критике идеи тех, кто считает, что обобществление собственности возможно в виде огосударствления, то есть передачи «всего общественного капитала» в руки государства и правительства, которые бы управляли им от имени общества в целом. Следуя анархистской критике государства, Кропоткин доказывает, что в действительности такая власть никогда не сможет и не станет действовать в интересах всех: «…всегда тот кружок личностей, в пользу которых общество отказывается от своих прав, будет властью, отдельною от общества». Более того, он будет стремиться расширять свои полномочия как можно больше и дальше! Вот почему «весь капитал, накопленный в том или другом виде предыдущими поколениями, должен стать достоянием всех, всего общества, которое само и должно быть полноправным его распорядителем»[538].
На практике такое обобществление, пишет Кропоткин в своей записке, должно выражаться в объявлении «всего наличного капитала, разрабатываемого или нет», общей собственностью жителей территории – «группы, областей, страны», – на которой происходит революция. Земля, леса, рудники, фабрики, железные дороги, дома и т. д. передаются при этом непосредственно в распоряжение тех, кто на них работает. С учетом того что эти пользователи или группы пользователей будут изначально находиться в неравных местных условиях, необходимо будет произвести известное выравнивание хозяйственных и трудовых ресурсов «путем взаимного согласования этих групп» на уровне городов, областей и т. д. с возможностью дальнейшего перераспределения в будущем[539]. Характерно, что именно такой порядок действовал традиционно в сельской общине, существовавшей в том числе и у русского крестьянства: земля считалась собственностью общины и периодически перераспределялась между отдельными семьями, «по едокам».
Что же именно должно производиться в таком обществе равенства? В первую очередь «те предметы, которые будут признаны нужными обществу большинством данной группы, данного союза групп людей», отвечает на это Кропоткин[540]. Для изготовления других вещей, нужных лишь для отдельных людей или меньшинства, «достаточно будет досуга по окончании работ, необходимых для удовлетворения необходимых потребностей, требуемых обществом»[541]. Увеличение свободного времени, вызванное прогрессом производства и всеобщим занятием полезным трудом, позволит этого достичь. А «тунеядец, который отлынивает от работы и желает жить не работая», «не получит денег-чека рабочего времени, что он отработал ежедневно свою долю нужного труда, и без этого также не будет в состоянии жить»[542]