Кропоткин свободно читал по-английски: ведь он выучил этот язык по книгам. Писал он также вполне понятно, хотя обороты речи и стиль выдавали в нем иностранца. А вот говорить по-английски в тот момент ему было еще трудно, тем более с учетом особенностей шотландского произношения жителей Эдинбурга. В своих воспоминаниях Петр Алексеевич сетовал на то, что квартирная хозяйка плохо понимала его, что вызвало немало житейских курьезов[633].
Деньги, привезенные из России, быстро подходили к концу, получать денежные переводы с родины не было никакой возможности. Чтобы заработать на жизнь, беглый революционер вспомнил о своей основной, «мирской» профессии географа. Еще на пароходе, по дороге в Британию, Кропоткин разговорился с норвежским профессором, который рассказал ему о последних экспедициях Норденшельда. В Эдинбурге Петр Алексеевич написал об этом путешествии заметку и отправил ее в лондонский географический и естественно-научный журнал Nature («Природа»). Выписав «Известия Русского географического общества», Кропоткин стал на основе опубликованных там материалов посылать заметки о русских географических экспедициях в крупнейшую лондонскую газету The Times.
Через какое-то время, как утверждают некоторые исследователи, конспиративными путями за границу стали поступать доставшиеся Кропоткину доходы от сдаваемой в аренду земли в Петровском. Пирумова приводит такой факт: в 1881 году тамбовский губернатор барон А. А. Фредерикс, посетивший это село, установил, что крестьяне передавали годовую арендную плату (1889 рублей) свояченице Александра Кропоткина – Александре Севастьяновне Павлиновой. Она же пересылала деньги за границу. Правда, остается невыясненным, с какого именно года она начала высылать деньги брату своего зятя и насколько часто. Связь с родственниками не могла быть установлена сразу по приезде в Англию. Да и будучи установленной, могла поддерживаться лишь весьма конспиративно. Но как бы там ни было, такая схема могла действовать только до 1881 года, когда власти обнаружили ситуацию с переправкой денег политэмигранту Кропоткину и перекрыли источник финансирования. Разумеется, государство решило наложить свою загребущую лапу на наследство Кропоткиных. С тех пор долю Петра Алексеевича стали забирать в казну Российской империи[634]. В июне 1881 года Петр Кропоткин писал Лаврову: «Так как теперь абсолютно ничего не имею из дома и живу исключительно литературным трудом, то мне чрезвычайно важно получать гонорар сейчас же за напечатанные статьи»[635]. В 1882 году Департамент полиции столь же заботливо навел справки о том, кто является владельцем имения Никольское в Калужской губернии[636]. Впрочем, имение это принадлежало младшей сестре Петра, Пелагее Алексеевне. Никакой материальной помощи брату она не оказывала, и повода изъять его доходы в казну не было.
Вскоре выяснилось, что делать в Эдинбурге особенно нечего. Друзей там было немного, а жизнь казалась «одинокой и монотонной»[637]. В сентябре 1876 года Петр Алексеевич перебирается в Лондон, где снимает жилье в доме № 3 на Грейт-Перси-стрит в Ислингтоне. Он все еще по-прежнему собирается в ближайшем будущем возвратиться в Россию и потому сохраняет анонимность[638].
Необходимость скрываться от слежки, разумеется, ограничивала возможность для контактов с русской революционной эмиграцией в Лондоне. В британской столице действовал кружок сторонников Петра Лаврова, оформившийся в августе 1876 года в «Общество изданий "Вперед!"». В этой группе, помимо самого Петра Лавровича, состояли Лазарь Борисович Гольденберг (1846–1916), Александр Логгинович Линев (1843–1918), Николай Григорьевич Кулябко-Корецкий (1846–1931), Яков Васильевич Вощакин и ряд других. Но Кропоткин не спешил связываться с лавристами. Помимо опасения быть выслеженным царскими шпионами, его сдерживало и скептическое отношение к деятельности и взглядам этого течения. Этот скептицизм возник у него еще в петербургском кружке[639]. Не понравился ему и некролог о Бакунине, опубликованный в издании «Вперед!».
Положение изменил случай. В сентябре Кропоткин прочел в № 40 «Вперед!» объявление о том, что в редакции имеются «письма на имя Друга А», и предположил, что речь может идти о нем. Он отправил короткую записку Лаврову с объяснением, что не хочет заходить лично, потому что опасается слежки, и просит переслать письма по адресу его лондонской квартиры[640]. Однако позднее Петр Алексеевич все же решил прийти в редакцию и по-английски попросить о встрече с Лавровым. Он надеялся, что его, бритого и надевшего цилиндр, не узнают, однако женщина, знавшая в Швейцарии его брата Александра, сразу поняла, кто это. «Скоро я подружился как с П. Л. Лавровым, так и с молодежью, набиравшею журнал», – вспоминал Кропоткин[641]. По свидетельству Гольденберга, Петр Алексеевич стал частым посетителем лавровской «коммуны», как называли себя члены кружка[642].
Но не менее, а пожалуй, куда более важными на будущее оказались другие лондонские знакомства Кропоткина. Зарабатывая на жизнь статьями для газеты The Times и журнала Nature, он решил зайти в лондонскую редакцию последнего, где его, представившегося Левашовым, принял помощник редактора географ Джон Скотт Келти (1840–1927). Они договорились, что в редакции русскому автору отведут специальный стол, на котором будут складывать научные журналы на разных языках. «Господин Левашов» должен был каждый понедельник забирать их домой, просматривать и на основе этих материалов писать заметки или статьи. Кропоткину приходилось самому переделывать их по несколько раз, совершенствуя свой английский. Иногда, когда писать было не о чем, приходилось жить на хлебе и чае. Первоначально Келти не знал, кто такой этот «Левашов». Он читал о Кропоткине и его побеге в прессе, но не мог и представить себе, что видит его воочию. Но однажды Петру Алексеевичу пришлось признаться, что именно он – автор работ о ледниковом периоде и орографии Азии, которые заинтересовали британского редактора, тот самый Кропоткин[643].
Между русским революционером и либеральным британским редактором установилась глубокая личная дружба. На протяжении четырех десятилетий их связывали научная симпатия и плодотворное сотрудничество. В последующем Келти привлекал Петра Алексеевича к участию во многих из своих проектов: географическом справочнике Gazetteer, ежегоднике газеты The Statesmen, журнале Geographical Journal, изданиях Британской энциклопедии. Шотландец Келти сочувствовал борьбе русских против самодержавия и неоднократно помогал Кропоткину. Он выступал даже фактически в роли литературного агента Петра Алексеевича в Великобритании[644].
Британская энциклопедия – научно-справочное издание, и по сей день являющееся одной из наиболее авторитетных научных энциклопедий мира. «Признанием научных заслуг русского ученого явилось предложение Британской энциклопедии на свою ответственность взять всю „россику“. В течение почти полувека западноевропейская научная общественность черпала сведения о России из энциклопедических статей, вышедших из-под пера П. А. Кропоткина»[645], – пишет Е. В. Старостин.
В девятом издании этой научной «Википедии» прошлого и позапрошлого веков перу Кропоткина принадлежат двадцать одна статья о территориях Российской империи и статья о Шпицбергене, вышедшие в 1883–1888 годах. В десятом издании (1902) – уже шестьдесят одна статья, а в одиннадцатом издании (1910–1911) – девяносто одна (некоторые в соавторстве). Из его статей читатель мог узнать о реках России, горных системах, морях, озерах, российских городах. Писал Кропоткин и о регионах Российской империи, причем не только в части географии и статистики, но и о политической ситуации, как это было с Польшей и Финляндией. Ему же принадлежат статьи о казаках и калмыках. Кроме того, авторству Кропоткина принадлежат статьи о Восточной Болгарии, Монголии. И наконец, кому как не Петру Алексеевичу можно было доверить статью об анархизме, которая и была опубликована в десятом и одиннадцатом изданиях Британской энциклопедии[646].
Да и по отношению к русским коллегам по географической науке эмигрант Кропоткин сохранил самые теплые чувства, был готов помочь. Так, в 1895 году он рекомендовал Келти отправить читинским географам издания Лондонского географического общества. «Они, конечно, будут рады любой литературе, и я, знающий на деле, как мало научных книг в Сибири, горячо рекомендую их вашему вниманию»…[647]
Находясь в Лондоне, Кропоткин продолжал переписываться с Гильомом. В сентябре он прислал в «Бюллетень Юрской федерации» заметку о сербско-турецкой войне (1876–1877). С учетом жестокостей, которые совершали войска Османской империи в отношении славянского населения, Петр Алексеевич выразил понимание выбору Клеменца, Сажина и Степняка-Кравчинского отправиться на помощь сербам. Но одновременно он напоминал о том, что возмущение этими жестокостями используется британскими политическими лидерами в своих целях[648].
Вопрос об отношении к войнам и восстаниям очень интересовал активистов Интернационала, и по этому поводу велись острые споры. Еще до своего раскола на федералистскую и марксистскую фракции МАТ на конгрессе в Брюсселе в 1868 году приняла резолюцию, в которой провозглашалось, что причиной войн служат существующее общественное устройство и централизация политической власти. Страдают же от военных конфликтов почти исключительно трудящиеся классы. Интернационал рекомендовал своим секциям в случае начала войны организовать всеобщую забастовку