олитике по сдерживанию революционных преобразований, огосударствлению и удушению народного самоуправления. В этих действиях якобинцев Кропоткину неслучайно виделось предвестие будущих рецептов сторонников государственного социализма, в том числе – социал-демократов[719].
Размышления над историей революции и изучение материалов о социальных движениях побудили Петра Алексеевича искать более глубокое обоснование для своих анархистских идеалов. Ибо «анархизм – нечто большее, чем простой способ действий или чем идеал свободного общества. Он представляет собой, кроме того, философию как природы, так и общества, которая должна быть развита совершенно другим путем, чем метафизическим или диалектическим методом, применявшимся в былое время к наукам о человеке, – писал Кропоткин. – Я видел, что анархизм должен быть построен теми же методами, какие применяются в естественных науках; но не на скользкой почве простых аналогий, как это делает Герберт Спенсер, а на солидном фундаменте индукции, примененной к человеческим учреждениям»[720]. В последующие десятилетия он попытается возвести на этой основе здание «научного анархизма».
Стремясь вернуться к активной революционной деятельности, Кропоткин перебирается в Париж, по-прежнему под именем Левашова. Здесь он вместе с Костой, его женой Анной Моисеевной Кулишевой (Розенштейн, 1854–1925) и французскими социалистами во главе с Жюлем Гедом занимается возрождением социалистического движения во Франции. В то время французские социалисты еще не испытали жесткого размежевания между анархистским и марксистским течениями. Вначале процесс шел трудно: страна еще не оправилась после жестокого разгрома Парижской и других коммун. Создание первых групп начиналось со встреч в кафе, в которых принимали участие от пяти до шести человек. Митинги обычно собирали не более сотни участников. «Нас было не больше двадцати человек, чтобы вести движение, и мы имели не более двухсот открытых сторонников. На первых поминках Коммуны, в марте 1878 года, нас было не больше двухсот человек», – вспоминал Кропоткин. Но начало было положено: «Два года спустя пришла амнистия для коммунаров, и все рабочее население Парижа высыпало на улицы, чтобы приветствовать возвращающихся. Оно толпилось на их митингах и восторженно принимало изгнанников»[721].
В Париже Кропоткин продолжал изучение истории Французской революции, работая в Национальной библиотеке. В столице Франции он впервые лично познакомился с Тургеневым. Писатель, узнав о побеге Петра Алексеевича в Европу, написал Лаврову и через него передал беглецу приглашение на дружеский обед. Во французской столице Кропоткина застала весть о поворотном событии в истории российского революционного движения. Революционерка Вера Ивановна Засулич (1849–1919), стрелявшая в петербургского градоначальника Федора Федоровича Трепова, была 12 апреля (31 марта по старому стилю) оправдана судом присяжных. Покушение Засулич, по свидетельству Степняка-Кравчинского, «имело огромное значение в развитии [народнического] терроризма. Оно озарило его своим ореолом самопожертвования и дало ему санкцию общественного признания. Оправдание Засулич было торжественным осуждением всей системы произвола, которая заставила эту девушку поднять на палача свою мстительную руку. Печать и общество единодушно приветствовали приговор присяжных»[722]. Такой же была реакция не только европейских социалистов, но и европейской прессы.
Увы! Последствия выстрелов Веры Засулич для международного революционного движения оказались куда более противоречивыми. Они во многом способствовали тому, что в понимании «пропаганды действием» произошел опасный сдвиг. Если ранее под этим термином понимались в первую очередь масштабные революционные акты повстанческого характера, такие как восстания, радикальные стачки или акты саботажа, то теперь отчаявшиеся революционеры, выведенные из себя непрерывными и жестокими репрессиями, включили в число таких действий индивидуальные покушения на «столпы» существующего строя.
Первое эхо выстрелов Засулич отозвалось в Европе еще в том же 1878 году. 11 мая и 5 июня немецкие анархисты Макс Хёдель (1857–1878) и Карл Нобилинг (1848–1878) совершили покушения на германского императора Вильгельма I; эти акции стали предлогом для введения в Германии «чрезвычайного закона» против социалистов. В Испании 25 октября Хуан Олива Монкуси (?–1879) попытался убить короля Альфонса XII. Итальянский анархист Джованни Пассананте (1849–1910) 17 ноября ранил кинжалом короля Умберто I. В последующие годы количество покушений стало расти; многие революционеры стали делать упор именно на них, стремясь превратить такие нападения в настоящую «городскую герилью». Результат оказался, однако же, совершенно не тем, на который рассчитывали те, кто жаждал «пробудить» массы: такого рода акты скорее изолировали анархистов от народа…
Пребывание Кропоткина в Париже в 1878 году было недолгим. Интернационал оставался запрещенным во Франции, и на его активистов вновь обрушились репрессии. В конце марта 1878 года полиция арестовала Кулишеву, Косту, итальянских анархистов Тито Занарделли (1848–?) и Лодовико Набруцци (1846–1916) и французского социалиста Педуссо, обвинив их в принадлежности к Интернационалу[723]. Все они были сотрудниками издававшейся Гедом газеты L'Egalité («Равенство»). Левашов был объявлен в розыск, но Кропоткин прописался под настоящей фамилией и смог прожить в столице Франции еще около месяца. Затем в конце апреля он уехал в Женеву, собираясь провести там несколько дней. Но ему пришлось задержаться в Швейцарии на несколько недель для обсуждения ситуации во Франции[724].
Юрская федерация в это время была ослаблена арестами нескольких своих ведущих активистов. Из отправившихся в Вервье и Гент в Швейцарию вернулся только Гильом, но и он весной 1878 года окончательно уехал во Францию. «Бюллетень Юрской федерации», страдавший от финансовых проблем в условиях экономического кризиса и сокращения числа подписчиков, перестал выходить в марте 1878-го. Издание Arbeiter-Zeitung было прекращено еще раньше.
В июне 1878 года Кропоткин все же решил поехать в Испанию, куда он собирался еще год назад. Испанская федерация Интернационала, объединявшая в начале 1870-х годов десятки тысяч членов, со времени ее запрета в 1874 году испытывала на себе тяжелые и непрекращающиеся репрессии со стороны властей. Тысячи ее активистов находились в заключении или в ссылке. Конгрессы перестали собираться; их сменили окружные конференции. Деятельность по организации рабочих обществ и ассоциаций оказалась парализованной. Из трехсот двадцати местных федераций, существовавших в 1874 году, в 1877-м осталось лишь семьдесят три; к 1880-му их число сократилось до тридцати семи, а в 1881 году Испанская федерация была распущена[725]. Приехав в страну, Петр Алексеевич застал движение, находившееся в состоянии спада. Как и в других регионах Европы, революционеры Испании судорожно искали новые пути и ожесточенно спорили о методах действий.
Испанские анархисты приняли принцип «пропаганды действием», но понимали его по-разному. Окружные конференции федерации в 1876 году одобрили создание тайных групп для подготовки революционных восстаний, целью которых было провозглашение независимых коммун. В 1877 году они высказались за проведение всеобщей забастовки с требованием восьмичасового рабочего дня[726]. Представления на местах о том, что следует делать и как противостоять ударам со стороны властей, все больше расходились. В 1878 году конференции организаций Каталонии, Валенсии, Мурсии и Восточной Андалусии подтвердили ориентацию на то, чтобы использовать первый же подходящий повод для того, чтобы поднять восстание. Активисты Западной Андалусии предпочитали сделать упор на другое – «пропаганду действием» в виде точечных ударов и ответных «репрессалий» в отношении власть имущих[727].
Приехав в Барселону, Кропоткин стал гостем Гарсиа Виньяса, бывшего делегата Испанской федерации на конгрессе Интернационала в Вервье. Петр Алексеевич обедал у него и жил в небольшой гостинице неподалеку[728]. Врач Гарсиа Виньяс, друг Бакунина, был одним из основателей Интернационала в Испании. В июне 1873 года, во время восстания республиканцев-федералистов, он на несколько дней вместе с Бруссом захватил муниципалитет Барселоны. Участник конгрессов федералистского Интернационала в 1873, 1874, 1876 и 1877 годах, он поддерживал широкие международные связи, отойдя от движения лишь в 1880-х. Гарсиа Виньяс был сторонником повстанческих действий[729], но одновременно выступал за развитие рабочего движения, создание рабочих обществ и ведение социально-экономической борьбы за повседневные интересы трудящихся.
Как раз в период пребывания Кропоткина в Испании летом 1878 года среди испанских анархистов разгорелся конфликт по вопросу о будущей тактике. Барселонцы ориентировались на укрепление рабочего движения, тогда как в Мадриде усиливались приверженцы индивидуальных актов и покушений[730]. В попытке посредничать между этими течениями Петр Алексеевич отправляется в испанскую столицу, к другому своему знакомому, также бывшему делегату конгресса в Вервье, Гонсалесу Мораго[731]. Гравер по профессии, Гонсалес Мораго также был одним из первых активистов испанской организации Интернационала и поддерживал контакты с Бакуниным. Он был послан делегатом на Гаагский конгресс Интернационала. Защищал там Бакунина, а затем участвовал в конференции в Сент-Имье, созванной федералистским крылом МАТ. Он умер позднее в гранадской тюрьме в 1885 году